– За Княжину, – киваю, а потом кладу незаметно под журнал посещений красную банкноту, а за ней еще одну и еще, добавляя, – ну и вас с Новым годом поздравить хотелось бы, конечно, Пелагея Ильинична. От всего сердца желаю вам счастья, здоровья и материального благополучия.

И показательно постучал пальцем в том месте, где положил для неё скромный праздничный подарок.

– И тебе не хворать, – кивнула женщина, – ну, Дед Мороз, говори, чего тебе надобно?

Улыбка Джокера появилась на моих губах, а потом слова просьбы легко и непринужденно полились из меня. Вижу цель – не вижу препятствий.

– И всего-то? – прищурилась коменда, когда я закончил вещать.

– Видите, я парень не наглый, – поиграл бровями и подмигнул женщине.

– Камеры же, Соболевский! Ты чего сдурел совсем? – рявкнула неожиданно Пелагея Ильинична и потрясла недовольно кулаками в воздухе.

– Проблем не будет. Обещаю! – и снова потянулся к карману за деньгами.

– Да перестань ты тут сорить своими бумажками! – шикнула на меня коменда и покачала головой.

– Помогите, – стер улыбку с лица и серьезно посмотрел в ее глаза, – пожалуйста.

Битва взглядов, а потом Пелагея Ильинична все-таки согласно кивнула и ловким движением руки прибрала свой новогодний подарок в, видавшую лучшие дни, дерматиновую сумочку.

– Иди уже, Казанова, – кивнула она мне на дверь.

– Спасибо! – послал я ей воздушный поцелуй.

– Пока не за что, – пробурчала женщина и вновь углубилась в разгадывание сканвордов.

А я вышел на крыльцо, вдохнул полной грудью морозный воздух и сглотнул вязкое напряжение, что медленно, но неотвратимо покидало мое, все еще дрожащее, тело.

Я смог. Теперь бы только до завтра дожить.

Но было еще одно дело, которое не требовало отлагательств. И я сразу же, как только сел в тачку, набрал номер друга:

– О, Соболь! Ну, что ты решил?

– Еще раз привет, Димас. Я буду, – завел двигатель и плавно вырулил в сторону дома.

– Ништяк! – проорал в трубку парень, а потом крикнул остальным участникам вечеринки, что, очевидно, были рядом с ним, – Никитос в кадке!

И я тут же убрал телефон от уха, потому что послышался дикий ор десятка парней, невероятно довольных тому, что я сказал своё «да».

– Придурки! – рассмеялся я.

– Уже порадоваться хорошей новости нельзя, – пробухтел Димка, но тут же и сам заржал.

– Слушай, – потянул я, – я буду не один.

– Так, так…

– С Алёной, – выдал я и тут же услышал удивленный свист.

– Погоди, с той самой Алёной?

– С той самой, – вздохнул я и стиснул оплетку руля.

– Парни на нее прошлый раз в «Елях» облизывались страшно. Каюсь – я тоже. Но Решето приказал «сидеть». У тебя там уши не горели?

– Отвалились, – хмыкнул я, – но я что хотел. Димас, первого меня поздравлять нельзя.

– Вообще? – ошарашенно выдохнул друг.

– Вообще, – припечатал я.

– Ты охренел, Соболь? Тебе двацуля исполняется! Как так не поздравлять? Ты ошалел? – бушевал приятель и парни на заднем плане тоже недовольно загудели.

– Нельзя, я сказал, – жестко и безапелляционно повторил еще раз, чтобы уж точно дошло.

А то запорят мне всю малину.

– Ладно, – обиженно заключил Димка.

– Только не подведите, пацаны.

– Не волнуйся, все будет нормально. Ты хоть с ночевой останешься?

– Нет, мы уедем.

– Нафиг я вообще это, дурак, спросил, да? – прыснул друг, – Ладно. Тогда до завтра. Но напоминаю, что собираемся после шести!

– Жди, – хмыкнул я и отключился, выруливая по злостным предновогодним пробкам в сторону своей квартиры.

Но по пути еще завернул в цветочный магазин, где оформил на завтра праздничный букет для Алёны из пихты, шишек, рябины и прочей новогодней атрибутики. Гортензии суеверно брать не стал. Что-то у меня с ними не сложилось.

А потом с головой погрузился в монотонное течение времени, плоть до следующего дня, в ожидании нашей встречи. Достал из кладовки искусственную, но очень красивую елку, что купил еще на первом курсе, но так ни разу ее и не поставил. А теперь примостил в углу гостиной и нарядил, отчётливо чувствуя, приближение новогоднего чуда.

Дурак? Да, возможно…

Как и то, что завтра Алёнка может очухаться и все-таки отказать мне, заставляя до самого боя курантов дожидаться ее под окнами на морозе. И с глупым новогодним букетом на перевес.

И сон не шел.

Все бродил как неприкаянный по дому кругами, не в силах совладать с нервным напряжением. Крутил в голове наши возможные диалоги, варианты развития событий и то, что я буду делать, если все пойдет не по плану. О последнем размышлять было страшнее всего, потому что я боялся вновь наломать дров и вытворить какую-то дичь.