Шрифт:
Поднимаюсь в свою комнату, ставлю ее на ноги и закрываю дверь на щеколду. Мы стаскивает друг с друга одежду торопливо, нетерпеливо, а потом она берет меня за руку цепкими пальцами и увлекает к кровати, в безумный омут диковатой почти животной страсти…
М-да. Вот вам и сестра милосердия, замужняя женщина… только через час мы остановились, чтобы перевести дух. Ее голова на моей подушке, черные волосы на белом полотне. Она улыбается… немного нежно… немного задумчиво…
— Жалеешь о содеянном? — спрашиваю.
— Еще чего? Жалеть о содеянном хорошо рядом с Сатом. Он создает для этого комфортные условия. Рядом с тобой, Вик, хочется предаваться безумству.
— С тобой тоже.
— Будем считать, обмен комплиментами состоялся, — улыбается, проводит ладошкой по моей обрастающей голове, — Не торопись увольняться, Вик, если у тебя нет плана, то и внимание привлекать к себе не стоит. Мы тебя прикроем.
— Ты думаешь?
— Убеждена… давай одеваться, теперь я буду тебя кормить. И еще раз, Вик, с Сатом я поговорю сама. Дай мне три дня.
— Хорошо, — вздыхаю, — Три дня. Имей в виду, потом я просто объявлю, что ты — моя женщина.
— Нисколько не сомневаюсь. Ты прямолинеен и безжалостен. Из тебя бы вышел хороший хирург…
Я поел наскоро, вот не хочу сейчас встречаться с Сатом, и, получив от Луны на выходе «чмок в щечку», вымелся из дома. Не знаю почему, ноги сами понесли к борделю. Не, сексом с Луной я вполне насытился, я хочу поговорить с Котярой. Чтоб не тратить лишнее время на дорогу, две станции проехал на метро.
Поймал себя, что пялюсь в окно электрички с глупой улыбкой. И ни единой мысли, одно только знание, что Луна — теперь моя женщина. И плевать на все остальное, настолько плевать, что нет даже тени желания заниматься ни самоанализом, ни внешней аналитикой. Привратник пропустил меня без лишних вопросов, а вот Котяра, увидев меня, удивленно приподнял брови.
— Шарфы, шапки… — озвучиваю старый пароль тех времен, когда Кот еще заседал за гардеробной решеткой.
— Перманентно, — Котяра произносит старый отзыв и кивком приглашает идти следом.
— Слушаю, — деловым тоном произносит Котяра, когда мы усаживаемся в его директорском кабинете.
— Кто такие охотники на скрипунов?
— Вообще-то тебе следовало у Мишки об этом спросить… или у Люты.
— То есть они в теме?
— В теме — это громко, — я чуть не физически ощущаю, как цепкие глаза Котяры «ощупывают» мое лицо, — Я все-таки ограждаю их, как могу. Но по двадцать четыре уровня они набили не на социалках. Позвать?
— Погоди. Что ты вкладываешь в слова «взять их под свое крыло»? Ты ведь понимаешь, трястись с ними я не буду. Носы подтирать не буду.
— Я это понимаю, Вик, — говорит Кот устало, — Но я помню, что о вверенных людях ты заботился, риски старался минимизировать. Ты не подумай, это только кажется, что у них ветер в голове… но если они будут с тобой, мне спокойнее…
— Ладно, зови, — может мне показалось, но Котяра будто бы выдохнул с облегчением.
У Люты закатаны рукава, у Мишки мокрые пятна на коленках. Примчав в кабинет к Котяре, они замерли на входе, настороженно переводя взгляды с меня на Котяру и обратно на меня.
— Вольно, — Котяра усмехается, — Песочить вас за косяки пока никто не собирается. Сортиры домыли?
— Угу, — бурчит Мишка, Люта обиженно шмыгает носом.
— Тогда слушайте сюда, — голос Котяры строжает, — Дядя Вик возможно… повторяю, возможно возьмет вас в свою команду. Слушаться его безоговорочно.
— Чо, прям как тебя, дядя Кот? — офигело переспрашивает Люта.
— Даже еще безоговорочней! — сурово уточняет Котяра, — Если нареканий не будет, то возможно… повторяю, возможно, я разрешу вам официально вступить в охотники…
— Ур-ра-а…
— А ну тихо, гопота мокрозадая, я еще не договорил, — Котяра морщится, — Введете Вика в курс дела. В городе его не было семнадцать лет. Со скрипунами он пока…
— Все верно, — подтверждаю слова Котяры, — Скрипунов я пока в глаза не видал.
Повисает звенящая тишина. Я прямо слышу, как шуршат от напряга подростковые мозговые извилины. Впрочем, тут бы любой призадумался. Двух бойцов двадцать четвертого уровня приставляют к полнейшему нубу шестого левела. Однако авторитет Котяры в глазах Мишки и Люты слишком высок, оспаривать его решение они не допускают даже в мыслях.