Шрифт:
– - А, доця, здравствуй, а я тут черешни купил, будешь?
– - Нет, я на минуту. Меня ждут внизу.
– - Учиться? Ну, давай! Это без вопросов.
Дверь провожает Лену.
– - Вот, медсестрой будет, -- сообщает подводник.
– - А твой кем? В торговлю пойдет? Хорошее дело. Завбазой или завмагом. Ась?
Лежа в постели Ленчик слышит:
– - Как ты могла?! Как я посмотрю Вале в глаза? А как ты посмотришь в глаза мне?! Ты подумала? Мне?!
– - Шурик, я тебя умоляю, только не заводи меня на ночь! Да я так сказала, я не подумала!
– - Ты не подумала... Что я вообще для тебя значу? Своими бы руками убил бы эту гниду, да в тюрьме сидеть неохота!
После школы, стоя перед трюмо, Ленчик тренирует волю и руку:
– - Получи, гнида!
Нож подводит красную черту под чередой унижений.
– - Ах-ты ж, с-суржик!
– - успевает ахнуть воображаемая гнида, после чего из перечеркнутого горла начинает выбиваться, трепеща, кровавый пузырь.
– - Получи, гнида!
– - Ах ты ж, выб...
– - Получи!
Он уже знает, какой нож подходит лучше всего -- выточенный из обломка ножовки с ручкой из черной изоляции, которым мать разделывает рыбу.
– - Получи!
– - А-а-х-х... хр-р-р... х-х-х...
Однако ему не приходиться сказать ни отрепетированных слов, ни полоснуть по ненавистному кадыку. Держа за спиной уже приготовленный нож, Леня выходит на сцену в тот момент, когда отец, в очередной раз стоя на коленях, обшаривает пол в поисках очков, а мать кричит Валентине незнакомым голосом:
– - Кипятком ошпарю подонка! Утюгом голову проломлю, алкоголику твоему!
– - Молчать, хуна жидовская!
– - командует подводник, вырываясь из опутавших его, как паутина, рук Валентины.
Ленчик бьет врага сзади и не в шею, а в поясницу, когда капитан второго ранга пытается оттолкнуть жену. Но ахает и хрипит он почти как на репетициях.
– - Ах-х-х, х-р-р!
Задохнувшись, он начинает валиться на продолжающую хватать его за руки жену.
От бешенства у Ленчика пропадает дар речи, но появляется неведомая доселе прозрачная легкость мыслей и движений. Забыв о липком от крови ноже, он, разбросав руки, отводит ногу в китайских кедах "Два мяча" и бьет по перекошенной от ужаса физиономии подводника с той же силой, с какой, бывает, лепит по мячу, когда играет с дворовыми пацанами два на два в гулком подъезде их дома. Голова с хрустом сворачивается на сторону.
Оторвавшись, наконец, от Валентины, капитан, разбрасывая табуретки, рушится на пол, и левая нога его начинает мелко и как бы независимо от остального тела дрожать.
– - Уби-и-и-ли, уби-и-или!
– - истошно вопит Валентина, стоя в быстро растущей луже крови.
До суда Леню отправляют в психушку на улице Свердлова.
– - Мой сын в сумасшедшем доме, -- тупо повторяет Ольга Николаевна, -Мой сын в сумасшедшем доме.
– - Оля, Оля, -- молит ее Александр Мойсеевич, утирая текущие по небритым щекам слезы.
– - Он не сумасшедший, я знаю, что он не сумасшедший.
– - Тем хуже для него, -- делает верный вывод Ольга Николаевна.
В мутном хаосе, в какой сливается все окружающее ее, перед Ольгой Николаевной появляется деканская жена Екатерина Михайловна.
– - Оля, дорогая, поверьте мне, я очень сочувствую вашему горю, -Екатерина Михайловна берет Ольгу Николаевну за руки.
– - Катя, вы можете мне как-то помочь?
– - она впервые называет ее по имени.
– - Может быть, вы кого-то знаете?
– - Оля, я просила мужа найти адвоката, может быть кого-то, кто читает на юрфаке, но есть еще одна вещь, которую вы должны сделать.
– - Что же? Говорите! Нужны деньги? Сколько?
– - Я уже беседовала с мужем об этом, Оля, вы знаете он -- юрист. Он мне сказал, что максимум, чего может добиться лучший адвокат, это только меньшего срока. Но каким бы ни был срок, Оля, там, ему будет легче, если он будет русским.
– - Там?
Екатерина Михайловна кивает головой.
– - Как ваша девичья фамилия?
– - Моя фамилия Кириллова. Да Кириллова.
– - Пока он в больнице, вы должны поменять ему фамилию на свою.
– - Как?
– - Оля, как угодно. Любыми средствами. Люди теряют паспорта, метрики, потом восстанавливают. У него вообще есть уже паспорт? Он должен получить вашу фамилию и вашу национальность.
На суд пострадавшего привозят. Валентина толкает инвалидное кресло с высокой кожаной спинкой. За ней, как почетный караул, следуют два моряка в черных кителях. Ноги у отставного капитана не шевелятся.
Адвокат не очень уверенным голосом произносит заготовленную речь о систематическом ущемлении национальных чувств, человеческого достоинства, норм социалистического общежития. Александр Мойсеевич в черном габардиновом пиджаке с наградными колодками и орденом Красной Звезды, которые обычно надевает только на Девятое мая, сидит в первом ряду. Лицо его опущено в ладони рук и манжеты рубашки влажны от слез. Рядом Ольга Николаевна вся в темном, как на похоронах, с отсутствующим лицом.