Осветление
вернуться

Маркина Анна
Шрифт:

«гремучий свет не обгореть тьфу-тьфу…»

гремучий свет не обгореть тьфу-тьфуи плавишься сырок на берегукак будто бы завернутый в фольгудля запеканья в солнечном шкафусырая лень и сладость и инжири в мягкости плывешь ты сам ты самездок по наступательным волнамбанановый прибрежный пассажирработу тянешь пресная нугаа здесь спокойно помыслы чистымедовая абхазия остытьдиктует белохлебным берегамты арендуешь дынный жар в окносметану что решила прокисатьи виноград сходящий через садбуквально на бутылочное днодешевый угол солнечную нитьчто прошивает лиственную теньты арендуешь этот свет и леньне оплатить

«Это было с нами. Этот тяжелый год…»

Это было с нами. Этот тяжелый год,Кое-как пережитый, прореженный до пустот,Он запомнится тем, что рядом остался тот,Кто умеет ночь выдерживать, не темнея,Тот, кому мы были всего нужнее.Белый шов из скорых. Вирусная кайма.Нас хранила медленная тюрьма,Мы с крыльца смотрели: глухая тьма,Где спускается снег и гибнет внизу бессильно,Но страдание все-таки выносимо.И столкнувшись с этой теменью лобовой,Когда смерть берет, как преступников, под конвой,Ты острее чувствуешь, что живой.Лучше знаешь цену всему тому,Что не отпускает тебя во тьму.

Лето

Дежурила в тени фаланга рюмок.И горний мир просвечивал слегкаСквозь тронутые черным шевелюрыУже немолодого ивняка.Стреляли мелочь, сбившись у пекарни,Как будто прорастая от окна,Широкие раскидистые парни.(А если просторечно, то – шпана.)И от себя само скучало словоГазеты, напечатанной затем,Чтоб вскормленный бездействием ОбломовЗаснул на продырявленной тахте.Гудели провода под небом гжельным.Тогда все обращалось так с тобой,Как если бы готовило к сражению,Но день за днем откладывало бой.Травой тянуло с запада сожженной.Ах, кто бы знал, как выжжет наповал!..Кислил николивановский крыжовник.А рядом человечек созревал.

«Когда поймешь, что не возьмешь барьер…»

Когда поймешь, что не возьмешь барьер,что ты в плену страдательных причастий,среди глаголов прошлого врнайдешь приют и разберешь на частисвой собственный усталый механизм,чтоб к внутренним законам обратиться:в нем тает песня обреченной птицы,он ржавчиной, как пением, пронизан,за тяжестью, за стенками приличийшевелятся в нем винтики привычек,пружинки свойств из благородной стали,просевшие под тучными мечтами,увидишь, как – ну да – недолюбили,как не были ни нежность, ни покой,но этот слой густой таежной пылипора смахнуть уверенной рукой.Все вычистить – от сердца до каемки,до каждого слепого рычажка,чтоб заново запели шестеренкимелодию высокого прыжка.

Вместо солнца

«Он тяжел был и мрачен, как лондонский смог…»

Он тяжел был и мрачен, как лондонский смог,я закрыла границы свои на замок,чтоб туман этот бледный, срываясь на крик,больше жить надо мною не моги в окно ни за что не проник.Но когда в черном небе желтела блесна,я на дне, словно рыба, лежала без сна,то мне было так жутко, так страшно-темно,и на смог я смотрела в Fb из окна.Я опять открывала окно.И по этому прошлому мраку китыпроплывали с фонтанами, таяли льды,и на самых глубинах звенела земля,и тянулись к закрытым границам цветычерез облачный бархат угля.И опять наступали мерцанье и гром,как на Лондон – туман в середине втором.И я заново пряталась от темноты.А тем временем в воздухе бледно-сыромза окном проплывали киты.

«Словно мясо ножом – так любовь отрезает…»

Словно мясо ножом – так любовь отрезает.Дотянись, дотянись до прощения.Будто стрелки в дворовой игре исчезают,

Конец ознакомительного фрагмента.