* * *

– Я полагаю, работать будем так, - предложил утром за чаем Зотов. Сейчас отправимся в лес, там вы посмотрите на вершинников в природных условиях. Мы с вами поймаем несколько штук. Потом займемся препарированием, а завтра вы сможете начать готовить свою аппаратуру.

Ромадин нес за плечами легкий рюкзачок, в котором были лупа, нож, совок, морилка - банка с отравой и фильтровальной бумагой, свернутая простыня. В одной руке он держал - сам этому удивляясь - сачок; в другой маленькую лопату. Зотов подошел к большому, высокому дереву, взял у Ромадина простыню, разостлал на траве, сильно ударил по стволу палкой. Несколько насекомых, напоминавших по размерам и очертаниям майских жуков, упали на простыню. Они опускались очень медленно, с раскинутыми крыльями - похоже было, планировали. Ромадин начал колотить по дереву лопатой. Все больше и больше вершинников опускалось на простыню. Наконец, палка Зотова обломилась. Часть насекомых они ссыпали в морилку, часть - в большую банку и пошли обратно.

Зотов открыл комнату на втором этаже, посторонился, пропуская Ромадина, вошел следом. Когда Ромадин заглядывал в нее, ему показалось, что она вся пуста - только стеллажи вдоль стен и шкаф с препаратами и приборами. Теперь он сделал по комнате несколько шагов - чуть-чуть вбок от двери - и увидел аквариум - громадный, много больше обычного, со стенкой почти в рост человека. Стекла были чисты и прозрачны - поэтому в прошлый раз Ромадин думал, что комната пуста.

– Инсектарий?
– спросил он удивленно.
– Откуда?

– Да ведь лаборатория же, - сказал Зотов.
– Вы, очевидно, никак не хотите примириться с тем, что я не лесник, а энтомолог, и здесь станция.

– А это что на полке?

– Счетчик космической радиации, - сказал сухо Зотов.

– Зачем он вам?

– От метеорологов остался. А вообще давайте работать.

На дне инсектария лежали куски трухлявых деревьев, листья, мох, папоротник. Зотов подошел к инсектарию с развязанным мешком, откинул марлевую крышку и опрокинул мешок.

Из него, расправив крылья, медленно вылетали насекомые. Они падали, но точно так же, как падает лепесток, гонимый ветром: то поднимется, то вновь опустится. Постепенно вершинники оказались на дне и замерли, спрятав крылья под хитиновый панцирь.

– С какой частотой должны работать крылья, чтоб обеспечить такое спокойное, можно даже сказать, вялое опускание?

– Думаю, что с очень большой.
– Зотов подошел к шкафу, открыл его и стал класть на стол приборы и инструменты.
– Во всяком случае, отдельных взмахов я не видел. Ну, да ладно, это вы установите, когда займетесь съемкой. Идите сюда.

Ромадин подошел к столу.

Быстрыми точными движениями Зотов рассек грудь насекомого. Игла в его руках ткнулась в маленькую, чуть заметную ниточку.

– Вот все мышцы, связанные с крыльями. Хотите, я вскрою пчелу и покажу, чем располагает она? Канат против этой ниточки.

– Не надо, я знаю, - пробормотал Ромадин.

Уже стемнело, когда работа была окончена. В баночках, выстроившихся вдоль стен, были заспиртованы щупальца, голова, дыхательные органы вершинников.

– Эту коллекцию вы возьмете с собой, - сказал Зотов.
– С утра вы налаживаете аппаратуру, я еще раз отправлюсь в лес для сбора насекомых. Сколько времени вам потребуется на обработку пленки, проявление, закрепление? Мне очень хотелось бы посмотреть, что получится.

– Да завтра же к вечеру, - сказал, подумав, Ромадин.
– Я, признаться, рассчитывал здесь не печатать, а увезти с собой, но хочу вас уважить. Тем более что на всякий случай я все оборудование и химикаты захватил.

– Буду очень признателен.

– Не скучаете здесь?
– спросил неожиданно Ромадин.
– Мне кажется, что в глухом лесу, в одиночестве с ума можно сойти от скуки...

– Ну, раз в две недели катер приходит, - возразил Зотов.
– Почту привозит, бензин, кое-что из продуктов, мои письма забирает. А потом, я ведь только летом здесь. Зимой в городе живу.

– Вы давно здесь?

– С того самого лета, о котором я уже говорил. Последнего, когда здесь была метеорологическая станция. А заниматься этим делом начал я еще мальчиком. Потом окончил университет. В первый же год после окончания попал сюда, да так и осел.

– И не выезжали?

– Нет, я не пропустил ни одного лета. А зимой, как говорил, живу в городе. Там у меня семья. Обобщаю, систематизирую накопленный за лето материал. Район глухой, до меня систематического исследования не проводилось. Опять же горы близко, влияние другой климатической зоны. И цель, ради которой я прибыл, остается в силе. Где кроется очаг болезни и не проявится ли она вновь? Этот вопрос не выяснен. Я работник института, только провожу исследования не в городе, а здесь.

– А я много ездил, - сказал Ромадин.
– Где только не побывал! Хотя два года всего после института...

– Вам повезло больше.

* * *

Ромадин снова проснулся рано, но у него уже не было вчерашнего азартного нетерпения, чувства того, что в этот день он все, что нужно, откроет и вызнает. Сегодня он знал, что именно здесь открытий никаких не будет, а надо успеть сделать лишь главное и, если можно, немного больше. Тогда совесть его будет чиста. "Мы собрались здесь, - вспомнил Ромадин слова директора на каком-то семинаре, - чтобы создавать конструкции, обычными инженерными способами не создаваемые". Тогда Ромадин, только что пришедший в институт из обычного конструкторского бюро, где, кроме инженерных, никаких других знаний не требовалось, увидел в выступлении директора лишь красивое словосочетание. Здесь, в этом глухом лесу, он впервые почувствовал трудность своего нового дела. Вершинник так похож на тысячи других жуков - и как увидеть в этих переплетениях жил механизм потрясающей - если удастся раскрыть - перспективности?