Ко дню Преломления Хлеба она замоталась до крайности. Снежка пекла медовые кексы, которые раскупались коробками и утаскивались во все отделы и общежитие спецназовцев — хвалили, клялись, что даже крошка в горле не застревает. Кафетерий пропах сладостью, веранду раскалило августовское солнце — навалилась жара. Огнеборцы выезжали на пожары по пять-шесть раз в сутки, звук сирен тяготил, и Ханна начала мечтать об осени. О дождях, которые прогонят с веранды тех, кто сидит за столиками по три часа, покупая один-единственный кофе. О прохладе, которая выстудит квартиру, изгонит дух выпечки, позволит пить чай, завернувшись в плед и разглядывая хмурое небо.

В день Преломления Хлеба и очередную годовщину подписания мирного договора полицейские и спецназовцы вышли на дежурство в полной боевой готовности. Два броневика — в один из них погрузились Шольт и Мохито — укатили к главному храму Хлебодарной, на центральную площадь города. Полицейские рассаживались в машины по четверо, отправлялись на патрулирование, вооруженные до зубов. Алтарный парк оцепили, на аллеях поставили рамки, выборочно досматривали богомольцев, вытаскивая из очереди к чашам. Йонаш пришлепал в кафетерий за полчаса до начала торжественной службы, купил слойку с мясом и бульон — «Мохито сварил суп, но он невкусный» — и спросил:

— А вы будете смотреть трансляцию представления?

— Наверное, — ответила Ханна. — Телевизоры работают, отчего бы не посмотреть? Все равно покупателей нет.

— Тогда я у вас посмотрю. Дома скучно.

Позже Ханна многократно порадовалась тому, что Йонаш остался в кафетерии. И что они всей компанией, вместе с Ёжи и Снежкой, сели смотреть трансляцию на веранде. Если бы она не успела купить телевизоры, мальчишка бы ушел домой и встретил беду один на один.

Город притих, из Алтарного парка донесся гулкий колокольный звон, оповещавший о готовности к трапезе. Камеры, установленные на центральной площади, скользили по толпе, задерживались на жрецах и выходящих из главного храма участниках представления. Когда хор затянул: «Славься сноп пшеничный», в кадр попал Шольт. Он стоял на парапете, возвышаясь над заполонившими площадь прихожанами, и не сводил взгляда с какой-то точки. Рука в кевларовой перчатке поднесла к лицу рацию. Шольт что-то проговорил, пошел по парапету, сначала медленно, затем почти побежал. Камера, неотступно следовавшая за ним, запечатлела бег, прыжок в гущу толпы — и, через секунду — взрыв. Звук был негромким, почти не слышным за песнопением. Ханна ужаснулась, когда увидела кровь, приподнялась, впиваясь взглядом в экран, но изображение уже зарябило кубиками. Снежка и Йонаш завизжали одновременно. Ханна отмерла, вскочила, закрыла собой экран, не позволяя Йонашу увидеть ненадолго прояснившуюся картинку — мелькнула и пропала упавшая на парапет рука в кевларовой перчатке. Она прижала к себе Йонаша, и, цепенея от страха, начала твердить:

— Не плачь! Всё будет хорошо! Там врачи, папу сейчас отвезут в больницу. Всё будет хорошо, Йонаш!

Мир замер, словно они зависли в каком-то параллельном пространстве: исчезли звуки, потускнели краски, окаменели прохожие и машины. Это продолжалось несколько секунд, не дольше. Йонаш всхлипнул, разбивая опутавший их кокон, и на Ханну обрушился водопад криков. От полицейского управления, здания МЧС и штаба спецотряда к кафетерию побежали оборотни. Первой веранды достигла знакомая эксперт, рыжая лисица Полина. Она отодвинула Ханну, обняла Йонаша, и начала повторять те же слова: «хорошо», «врачи», «отвезут в больницу». Мальчишка попытался посмотреть на экран, но Снежка уже сообразила, выключила телевизоры. Полина погладила Йонаша по голове, непререкаемым тоном заявила:

— Сейчас поедем ко мне домой. Дети и Алекс будут рады тебя видеть. Поживешь в гостевой комнате, как в прошлый раз, а когда врачи разрешат, навестим папу в больнице.

Йонаш закивал, вцепился в Полину обеими руками, как утопающий в спасательный круг.

— Надо только сменщика дождаться, я же на дежурстве. Подождем немножко? Пойдем ко мне в кабинет? Или в дежурку? Пойдем, Йоша, — в голосе появились вкрадчивые нотки лисицы, умеющей уговорить капризного ребенка. — Я телефон в кабинете оставила, а Алекс сейчас трезвонить начнет. И первым делом потребует, чтоб я тебя привезла, уж будь уверен.

Ханна — расстроенная, прикоснувшаяся к чужой беде — чуть не заступила Полине дорогу, собираясь уточнить, на каком основании она уводит ребенка. Куда звонить, что сказать, если родственники?..

Чуть не заступила — и осеклась. Йонаш льнул к Полине, слова «как в прошлый раз» Ханна слышала своими ушами. Наверняка Шольт оставлял какие-то распоряжения, подумал о том, что за сыном кто-то должен присматривать в случае его ранения или… да, смерть при исполнении служебных обязанностей тоже бывает. Судьбы не миновать.

Веранда постепенно заполнилась: прибежали трое спасателей, двое спецназовцев в экипировке, но без оружия. Толпа окружила Йонаша, утешая на разные голоса, и начала перемещаться к полицейскому управлению. В Алтарном парке шумели прихожане, славили встречу богов, хором пели псалмы. Можно было включить телевизор, узнать, что творится на центральной площади, но Ханна понимала — о судьбе Шольта не скажут ничего конкретного. Ни сегодня. Ни завтра. О нем, скорее всего, будут молчать или когда-нибудь упомянут короткой строчкой некролога, если он скончается в больнице. Что армия, что полиция помалкивала о потерях, не расщедриваясь даже на списки погибших при терактах гражданских лиц.

— Закрываемся.

Снежка вздохнула. Ёжи кивнул и признался:

— Хочется напиться.

— Но-но! Никакого алкоголя среди бела дня! — погрозила пальцем Ханна и поторопила. — Шевелитесь! Когда моление закончится, не все на центральную улицу пойдут. Кто решит к трамваю выбраться, как раз на нас наткнется. Захотят посидеть, отдохнуть — закрыться уже не получится.

Словно в подтверждение ее слов, из-за здания МЧС показалось семейство с плачущим малышом. Снежку с Ёжи как шилом в задницу укололо — вмиг занесли часть стульев, опустили жалюзи, затащили в помещение холодильник с мороженым. Ханна заметалась, разрываясь между двумя желаниями: рискнуть и попробовать просочиться в полицейское управление, чтобы послушать служебные новости, или спрятаться в квартиру, чтобы пережить накатывающий ужас в одиночестве.