— Я его не спросила, — растерянно сказала Ханна. — Только сейчас поняла, что я даже не подумала. И не спросила.

— Кого? — проглотив печенье, поинтересовался Кшесинский.

— Шольта, — Ханна собралась с мыслями и объяснила. — Полковник Новак сказал, что он Шольту за отца. И с Йонашем ему никто не помогал. Он сирота? Я не спросила.

— Спроси, — Кшесинский посмотрел на нее с явным удивлением. — Он сейчас придет, приведет Йошу. Могу превентивно развеять покров тайны. Насколько я знаю, он не сирота. Родители живут в Лисогорском воеводстве, в какой-то глуши под Усть-Белянском. А Новак к Шольту долго присматривался, потом проникся и опекает. Сначала он его к себе в отряд брать не хотел, Анджей его упрашивал.

— Почему?

Ханна вложила в вопрос смысл «почему не хотел брать?», а Кшесинский ответил на вопрос «почему упрашивал?»

— Это он Анджея нашел, когда его «огненные» казнить пытались. Уже дали отбой, поисковую операцию сворачивали, а упертый Шольт полез в затопленный подвал и его нашел. Мы с Анджеем еще в училище подружились. Я теперь Шольту по жизни должен — за друга.

У Ханны немедленно возник десяток вопросов, но их пришлось оставить при себе. Сначала явились Шольт с Йонашем, и, тут же, цокая каблуками, на веранду вошла красавица Адель Кшесинская.

— Я машину бросила под запрещающим знаком, — сообщила мужу она. — Отмажешь меня удостоверением, если прихватят. Всем привет! Йоша! Нам надо будет заехать в магазины за мылом и веревкой!

— Простите? — нахмурился Шольт.

— Веревка для кисеи, не хватило, Лютобор попросил взять сразу четыре мотка. Обязательно алый и зеленый шнур. Чтобы был контраст.

— А мыло зачем? — спросил Кшесинский, расправившийся с последним печеньем.

— Это для какой-то художественной техники. Надо смешивать черную тушь с мылом.

— О, сколько нам открытий чудных… — пробормотал Кшесинский и поднялся. — Йоша, всё взял? Дель, я постараюсь приехать к кисее, но гарантировать не могу.

— Пойдемте, — Адель шагнула к выходу. — Пока меня не оштрафовали. Шольт, отдыхай, верну Йошу послезавтра вечером в целости и сохранности.

Ханна дождалась, пока Кшесинские и Йонаш исчезнут из виду, спросила:

— А разве Йонашу завтра в школу не надо?

— Каникулы, — буркнул Шольт.

— А!

Висица попискивала — не испуганно, обрадовано. Ханне казалось, что она слышит ответный скулеж волка. В памяти всплыли слова Кшесинского: «А упертый Шольт полез в подвал…»

«Не попросится он назад», — поняла Ханна и предложила:

— Раз ты свободен, пойдем на ночное бдение? Хочу достоять до утра, посмотреть, как сорвут Покров.

— Пойдем, — согласился Шольт после короткого раздумья. — Только мне сначала надо в магазин.

Ханна чуть не спросила: «За мылом и веревкой?», но вовремя прикусила язык. Вполне возможно, что Шольт обидится на шутку. А ей хочется его расспросить. И не только расспросить — но это уже после Срыва Покрова.

Они пошли в магазин за капустой — самому Шольту капуста была не нужна, это Мохито собирался варить щи. В универсаме капусты не было, Ханна потянула Шольта в овощную лавку, где всё было чуть дороже, но свежее. По пути они встретили всех: сначала Кшесинского с Розальским, которые вышли из пельменной, потом Мохито, которому Шольт предъявил капусту, а следом за ним, возле КПП — полковника Новака, смерившего Ханну недоверчивым взглядом.

На ночное бдение пошли около полуночи, встретившись возле калитки. Ханна оделась потеплее, предъявила Шольту пакет с можжевеловыми ягодами и скрутками, сообщила:

— Купила на ярмарке мастеров. Скрутки на счастье. Можжевельник вымочен в рябиновом соке — чтобы точно отвадить нечисть.

Шольт кивнул, повел Ханну в Алтарный Парк, где они влились в толпу, распевающую гимны. Она уютно устроилась в объятиях Шольта — тот привычно встал за спиной, сцепил руки в замок, словно предотвращал попытку вырваться. Висица урчала, волк ответно посвистывал. Ханна повернулась, приникая к груди Шольта, поднялась на цыпочки и начала осторожно расспрашивать о его родителях.

Выслушав отрывистые ответы, она поняла, что упрямство у Шольта унаследованное, и его никакими воспитательными мерами не перешибешь. Бесполезно. Родители не ездили к нему в училище, потому что хотели, чтобы он поступил на инженерно-строительный факультет, а не на военное дело — Шольт молча сделал по-своему. Родители не захотели знакомиться с его женой, потому что собирались просватать ему порядочную невесту, а Шольт нашел какую-то городскую фифу, не умеющую закатывать помидоры и печь пирожки.