Вполне сойдут синие джинсы и белые футболки. Иногда у девушки просто нет выбора.

Я посмотрела на Еву.

— Его руки невероятно большие, правда? Отлично подмечено. — Я привстала на носочки своих потертых Чак Тейлоров [5] . — Существует много теорий на этот счёт. Некоторые говорят, что Микеланджело хотел сделать акцент на силе Давида, на том, что его руки сыграли существенную роль в битве, в которой он победил Голиафа.

Протиснувшись между человеческим потоком у основания статуи, я отвела восьмерых учеников на несколько метров вперёд, чтобы мы перестали смотреть на произведение под прямым углом. Теперь он находился под углом в сорок пять градусов.

— Взгляните теперь, — дала я указание, поворачиваясь на пятках. Резиновая подошва заскрипела достаточно громко, привлекая внимание, как воздух, вылетающий с пронзительным звуком из сдувающегося шарика.

С нашего нового места обзора статуя заиграла по — новому, поменяв фигуру и форму. Ученики тоже это отметили. Их выдавали широко открытые глаза и отвисшие челюсти. Трудно скрыть такое искреннее выражение лица. Оно пробивалось наружу, подлинное, настоящее. Момент нескрываемой реакции. Неконтролируемый рефлекс, когда не заботишься о том, что подумают другие, потому что они не имеют к этому никакого отношения. Существуют только ты и твой порыв. Не обращайте внимание на остальных. Это их не касается. Чёрт, как же мне это нравилось.

— Боже мой. Только посмотрите! — крикнул Карло, ткнув Еву локтем под рёбра. Холщовая сумка, перекинутая через плечо, болталась на боку, и я слышала, как в металлическом пенале перекатываются карандаши, словно потенциальная творческая энергия, только и ждущая момента, чтобы вырваться из миниатюрной тюрьмы. — Теперь всё выглядит абсолютно пропорционально!

— Да! — я почти закричала, повысив голос на октаву своего привычного диапазона. — Именно так, Карло. Всё дело в точке обзора. Мы говорили об этом на прошлой неделе, обсуждая произведения реализма.

— Думаю, я влюбилась, — Ева впала в восторженное состояние, раскачиваясь на каблуках. Как на неё ни посмотри — она само очарование с веснушками, усеявшими нос, и постоянно чёрными подушечками пальцев от запёкшегося угля. И она определенно наслаждалась этим, что не могло не радовать, потому что, когда мне было пятнадцать лет, мне хотелось скрыть своеобразные татуировки из масляных красок и грифеля, которые выдавали мою страсть. В то время я не обладала достаточной храбростью, чтобы чувствовать себя комфортно в собственном теле. И теперь так благодарна тому, что на последнем курсе колледжа обрела её.

Сейчас есть только я: никакой неуверенности в себе, нервозности, и лишь пара причин для недовольства. Двадцать два года — хороший возраст, чтобы обрести себя, хотя, если подумать, я никогда не чувствовала себя потерянной. С юных лет мне полюбилась своя неуклюжесть, потому что она отличала меня от других девушек. Я не соответствовала стереотипному образу, и даже если бы захотела подстроиться под него, то, скорее всего, потерпела поражение. Я знала себя достаточно хорошо, чтобы понимать, чего стоило ожидать.

Вот что значит чувствовать себя комфортно в собственном теле: тебя больше не беспокоят даже твои недостатки, заставляя лежать без сна, терзаясь в сомнениях. Ты принимаешь их, потому что они часть тебя, и, чтобы полностью обрести себя, нужно понимать, что хорошее идёт рука об руку с плохим.

Никто не идеален.

Может быть, поэтому я и художница. Возможно, это моя жизнеутверждающая попытка создать что — то, что станет несколько совершеннее, чем когда — либо смогу я сама, будучи человеком. Скорее всего, мне суждено блуждать вокруг да около, спотыкаясь, но мои работы могут направить меня дальше. Я знала достаточно много о Микеланджело, чтобы понимать, что он был далёк от совершенства. Но его Давид? Возможно, изваяв статую, он получил хотя бы небольшое представление о том, каково это — быть Богом. Понял, что значит быть Создателем, а не созданным.

В голову не приходило ничего, что могло бы с этим сравниться. Одно это впечатляло.

— Он великолепен.

Ева и её беззастенчивое восхищение мужчиной из камня вновь привлекли моё внимание.

— Прости, Ева. Он не доступен. — Я быстро покачала головой, и кончик хвоста тёмных волос хлестнул меня по щеке. — Он целиком мой.

— Думаю, мне придётся сразиться с тобой, Джулс, — подал голос Йен — мой сосед по квартире, подойдя со спины и положив мне на предплечья две большие руки. Прикосновение было тёплым и приятным, он шутливо раскачивал меня из стороны в сторону на манер маятника.

— Не хочу тебя разочаровывать, но почти уверена, что Давид не был геем. На самом деле, если я правильно помню, он слишком любил женщин. — Протянув руку, я сжала пальцы Йена своими. — Вирсавия [6] не вызывает никаких ассоциаций?.

— Дай парню помечтать. — Он положил тяжёлую руку мне на плечо и наклонился вперёд, золотистая чёлка упала ему на глаза. Радужки его глаз как всегда зелёные, но на фоне изумрудного блейзера они казались на несколько оттенков темнее, чем обычно, и из — за исходившей из них энергии он выглядел необыкновенно привлекательным. Своей ленивой улыбкой и красноречивыми глазами он заставлял сердце биться чаще, никак не меньше.