Лео обратил внимание на мои трудности и обошёл вокруг кровати, чтобы добраться до лампы на ночном столике. Он включил её, при этом его запястье изогнулось. Потом вернулся тем же путем. Но в этот раз не сел.

Я всё ещё рисовала, поэтому могла видеть его лишь краем глаза. Только какие — то мимолетные движения. Ещё несколько штрихов, и бумага преисполнилась бы жизнью. Жизнью Ренальдо. Той, что закончилась столетия назад, но теперь возродилась в новой форме. Мои пальцы безумно метались по бумаге.

С взглядом, опущенным вниз, я могла видеть, как Лео двумя пальцами взялся за подол рубашки. Его руки расположились крест — накрест буквой Х на его теле. Плавным движением он снял рубашку и скомканной кучей хлопка бросил её на пол.

Я судорожно сглотнула.

— Что…? — Вновь сглотнув, резко выдохнула. — Что? Что ты делаешь?

— Нарисуй меня, Джули. — Весь воздух в комнате сошел на нет. Никаких сомнений, потому что в мои легкие ничего не проникало. Вокруг был только вакуум, который засасывал доступный кислород, и слова, срывавшиеся с моих уст. Он вытягивал мои внутренности, скручивал их, сворачивая в спираль. — Хочу, чтобы ты нарисовала меня.

Я бросила карандаш на бумагу. И в изумлении открыла рот.

Лео подошел к краю кровати, его голени коснулись матраса. Он протянул руку так, как обычно делают мужчины, когда приглашают на танец, он словно манил к себе и ждал. Пауза.

Меня никогда раньше не завлекали. Не так. Сейчас ощущалось по — другому. Лео был другим.

Я опустила дрожащую ладонь в его, распрямила скрещенные ноги, свесив одну на край кровати. Но это не помогло устоять, когда я попыталась подняться вверх и опереться на неё — колено подогнулось.

Лео подтянул меня к себе.

Взяв мою руку, он положил её на свою грудь, сверху Лео прижал свою ладонь, так, что моя ещё сильнее прильнула к его обнаженной коже. Его взгляд пронизывал.

— Пожалуйста. — Его сердце под моей ладонью рвано и беспорядочно колотилось. Кровь, струящаяся по его жилам, ощущалась под кожей, как моя собственная. — Я хочу, чтобы ты узнала меня. Мне нужно, чтобы ты нарисовала меня.

Я тоже желала узнать его. Но не предполагала, что это произойдёт сейчас. Я думала, что это случится за игрой «Две правды и одна ложь» или за просмотром скрапбука или старого семейного фильма. Но когда Лео убрал мою руку со своей груди, направляя её вверх к ключице, чтобы провести от одного плеча через небольшое углубление у основания шеи к другому, мои пальцы почувствовали такой уровень близости, на который я и не могла рассчитывать.

Я вела себя не слишком смело. Не могла приказать рукам самостоятельно скользить по его коже, поэтому он продолжил руководить, пока я не собралась с духом. Взяв мой палец, он провел им по щетине на его подбородке. Я представляла, как эта тонкая наждачная бумага царапала мою кожу, пока он целовал меня: восхитительна смесь наслаждения и боли. Закрыв глаза, воображала отрывистые линии карандаша, которые бы соответствовали этой поросли. Я рисовала его, не на бумаге, но в голове. Запечатлевая в глубинах сердца.

Мои глаза по — прежнему оставались закрытыми, когда пальцем я коснулась края его верхней губы, а затем другим под кожей ощутила полноту нижней. Распахнула глаза, обводя по контуру изгибы его губ, постоянно встречаясь с его взглядом, даже прикрывая свои веки, ощущала его — это самое сильное, что я когда — либо видела или переживала. Мы были связаны взглядом и прикосновениями.

Клянусь, казалось, что мы участвуем в сцене фильма «Приведение» с гончарным кругом. Я даже слышала песню Unchained Melody. Или это гул, который заполняет твои уши перед тем, как ты потеряешь сознание. Я не знала, что из этого относилось ко мне.

— Джули, — вздохнул Лео со стоном. Он обхватил мою руку, которая находилась на его подбородке ладонью вверх, наклонился, закрыл глаза и прижался к ней. Умиротворённый. Измученный.

Я решила перехватить инициативу.

Уверенно положила обе ладони на его широкие плечи, затем провела ими по всей длине его рук, чувствуя мышцы и вены, которые обвивали их. Его кожа пылала. Его тепло перетекало ко мне, как будто мы были связаны и обменивались эмоциями через прикосновения и этот жар. Частичка меня здесь. Кусочек его там.

Добравшись до ладоней, я поднесла одну к лицу, изучая ее: грубые костяшки пальцев — крепкие и мощные. Внутреннюю сторону испещрили линии и борозды. Даже на пальцах. Я изучила всё, что делало Лео уникальным. Не знаю, была ли я когда — то признательна кому — то или чему — то больше, чем Творцу, создавшему Лео. Он идеален. Каждый квадратный сантиметр его тела. Совершенство.

Я видела, как его грудь учащённо поднимается и опускается. Какая — то часть меня хотела успокоить, привести его дыхание к ровному, умеренному ритму. Но другая часть видела в этом прерывистом дыхании уязвимость. Как и в участившемся сердцебиении. В этом читалась беззащитность. Искренность. Пылкость и красота. Четыре новых слова, которыми можно его описать. Четыре новых способа узнать его.