После обеда мой телефон зазвонил. На дисплее высветилось: «НАТАША». Я не удивился. Предчувствие никуда не делось, поэтому я моментально схватил телефон и принял вызов.

– Что? – выдохнул в трубку я.

– Что? – повторила не ожидавшая такого ответа Наташа.

– Случилось чего? – поправился я.

– Да, – неуверенно произнесла она. – А ты откуда знаешь?

– Понятно, – я принялся лихорадочно размышлять. – Ты пожарным звонила? Они уже едут? Если нет, давай я позвоню, а ты пока выходи на улицу…

– Зачем пожарных? – прервала меня удивленная Наташа.

Тут в ступор впал уже я.

– А пожара разве нет? – тупо переспросил я.

– Какого еще пожара?

– Ну, обычного…

– Ян, что с тобой сегодня? – обеспокоенно спросила Наташа. – Ты как на иголках, сам не свой.

– Знаю, прости, – выдавил я. – Так что все-таки случилось?

Оказалось, произошло вот что. Наташа по-женски уверилась, что с внешностью у нее все же что-то не в порядке, несмотря на все мои заверения в обратном. А потому вскоре после моего ухода решила заняться прической, хотя изначально и не планировала. Да-да, она стала выпрямлять волосы с помощью тех самых щипцов, которыми я настоятельно просил не пользоваться. Слушая ее рассказ, я представлял собой живое воплощение фэйспалма. Хорошо хоть, нашел в себе силы не высказать всего того, что хотелось. Идем дальше. По словам Наташи, в какой-то момент утюжок-выпрямитель буквально сошел с ума. Раскалившись до максимальной температуры, он «зажевал» и спалил ей несколько прядей волос. При этих словах я напрягся, но, как выяснилось, напрасно: благодаря моему утреннему визиту Наташа была настороже и успела вовремя выдернуть шнур из розетки. Проводка в итоге не коротнула, и все закончилось благополучно, если не считать испорченной прически.

Но и с этим Наташа справилась. Нацепив кепку, она направилась в любимую парикмахерскую, где ей быстренько обрезали испорченные пряди и немного укоротили волосы. После разговора она даже прислала мне фотографию новой прически. Если раньше волосы доходили ей почти до пояса, то теперь они водопадом рассыпались чуть ниже уровня плеч. По мне, так было даже лучше, чем раньше. Итак, «сонное» предсказание вновь сработало. Правда, не до конца. Хотя…

Я напряг память. Кажется, пожара в моем сне тоже не было. Были искры, был запах гари, но самого пожара не было. Ладно, пусть так. Важно другое. Я совру, если скажу, что очередное совпадение меня не насторожило. Спать я ложился с неприятным ощущением холодка в желудке.

Я шел по тесному извилистому коридору. Кажется, то были подсобные помещения какого-то магазина или супермаркета. В проходе штабелями стояли коробки с продуктами, ожидавшие распаковки. Коридор был слабо освещен электрическим светом. Пусть окон здесь и не было, но интуитивно я понимал, что сейчас глубокая ночь.

Я остановился у одной из дверей по правую руку. В ее верхней части виднелось небольшое смотровое окошко, но заглядывать в него я не стал. Вместо этого провернул необычный замок и потянул дверь, оказавшуюся гораздо тяжелее, чем можно было представить. Изнутри на меня повеяло холодом. Похоже, это морозильная камера. Я вошел внутрь, выдыхая изо рта клубы пара. Дверь оставил чуть приоткрытой. На полках вдоль стен лежали куски замороженного мяса, морепродукты и еще какие-то коробки, содержимое которых мне было неизвестно.

Подойдя к одной из полок, я протянул руку к пакету с замороженными овощами. Нашел штрихкод, сравнил с бумагой, которая, оказывается, все время была зажата у меня в руке. Положил обратно, взял новый пакет. Я понятия не имел, что именно ищу, но продолжал выполнять монотонные действия. Тут я заметил, что на мне не обычная футболка, а вполне себе теплый свитер, но даже в нем меня уже начинал колотить озноб. Температура здесь была значительно ниже нуля.

За спиной послышался громкий лязг. Я обернулся, и сердце ушло в пятки. Дверь камеры захлопнулась.

Я бросился к выходу и толкнул дверь плечом, но было слишком поздно. Откуда-то я знал – изнутри ее открыть невозможно.

– Эй! – крикнул я охрипшим, совершенно не своим, голосом. – Откройте! Я здесь! – Я забарабанил в дверь, но толстый металл не продвинулся ни на миллиметр. Пытался махать в небольшое смотровое окошко, снова кричал, топал ногами, но меня в упор не замечали. С каждой минутой холод окутывал все сильнее, забирался под свитер, выгонял остатки тепла. Зубы стучали друг о друга, выбивая нестройную трель. В изнеможении я обхватил себя руками и опустился вниз по стене на пол, который, казалось, состоял из цельного куска льда, настолько он был холодным. Смятая бумага выпала из рук, и я закрыл глаза…

Открыв их вновь, я оказался в своей постели. Солнце светило прямо в лицо через прорези в жалюзи. Морозильная камера исчезла. Комната была теплой, как всегда, но даже это помогало мало. Я по-прежнему дрожал от пронизывающего холода.

Сон про морозильную камеру приснился мне с пятницы на субботу. Озноб быстро прошел, но неприятный осадок никуда не делся. В результате весь следующий день я провел в беспокойном ожидании очередной беды. По правде говоря, я не представлял, каким образом меня может занести в подсобку супермаркета, но все равно оставался начеку. Даже к собственному холодильнику близко не подходил. Так, на всякий случай.

Суббота, однако, прошла спокойно. А в воскресенье за завтраком мой папа торжественно объявил:

– Настал великий день!

Говоря это, он высоко поднял вверх свою ложку с остатками каши. И посмотрел на меня. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы почуять – предок что-то задумал. И это что-то касается непосредственно меня.

– Даже не просто великий, а – не побоюсь этого слова – величайший день!

– Неужели ты наконец вынесешь сломанный телевизор на помойку? – с иронией заметила мама. – Он полбалкона занимает, если ты не забыл.