К концу фразы Клейст все-таки повысил голос, что привлекло внимание нескольких человек во дворе.

— Спокойней, Николай Генрихович, спокойней. А откуда вы узнали обо всем этом? Ну, о том, что я ее…

— Она, — ледяной взгляд поборника чести прекрасных дам пронзил меня до самых печенок, — обо всем рассказала мне сама. Бедняжка рыдала у меня на руках! А вы…

— А что я?

— А вы растоптали ее честь, прилюдно унизили и прогнали.

— Скажите, господин Клейст, — осторожно произнес я, — вы не пытались как-то проверить слова упомянутой барышни?

— К чему вы ведете, Стриженов?

— К тому, что глупо быть настолько доверчивым, хотя ваша влюбленность во многом вас извиняет. Сейчас я не стану ничего говорить в свою защиту, поскольку вы мне все равно не поверите. Но вы можете спросить у других. Нашу последнюю беседу с госпожой Неклюдовой, когда я, по вашему мнению, топтал и унижал, слышал весь пансион, начиная от самой мадам Грижецкой и до последней служанки. Вы могли бы заглянуть туда и поспрашивать о том, что было сказано между нами.

— Я непременно это сделаю, — ядовито заверил Клейст.

— А еще загляните в магазин готового платья купца Мирошникова. Там служит приказчиком некий Петр. Вы поглядите записи в учетной книге в день бала. А потом расспросите этого приказчика о том, какие договоренности были у него с госпожой Неклюдовой.

Гонщик нахмурился, мои слова лишили его былой уверенности в собственной правоте. На этом можно было бы остановиться, но я решил сделать контрольный выстрел:

— Между прочим, на балу у баронессы Сердобиной госпожа Неклюдова была с неким полковником. Как мне сказали, из улан. Она не показалась мне расстроенной или, скажем, униженной. Напротив, была вполне счастлива и веселилась изо всех сил.

После этой моей фразы Клейста впору было пожалеть. Глаза его, еще недавно метавшие в мой адрес молнии, погасли. Он выглядел натурально убитым.

— Это… правда? — произнес он, с трудом ворочая языком.

— Совершенная правда. Можете спросить у любого из тех, кто присутствовал на балу. К примеру, у господина Игнатьева. Ну, или у самой Натальи Андреевны, если она, конечно, соизволит ответить на сей щекотливый вопрос.

— О боже!

Клейст закрыл лицо руками и пошатнулся. Мне даже пришлось придержать его, чтобы он ненароком не выпал с балкона.

— Николай Генрихович, с вами все в порядке? Пообещайте, что не будете делать опрометчивых поступков.

— Да-да, я…

Он отмахнулся, не глядя на меня, и скрылся где-то в недрах больницы.

Да уж, не ожидал я от этого внешне бесстрастного человека такого драматизма. А какова история! Вполне достойна быть расписаной в романах для томных барышень. Вот же г… госпожа Неклюдова! Двоим мужикам мозги пудрила, а на бал отправилась с третьим. Кстати говоря, не факт, что в поклонниках числилось только два осла.

Клейсту, пожалуй, можно посочувствовать. Ему было плохо. Образно говоря, у него в один момент рухнула вся жизнь. Он разом лишился дамы сердца, мобиля, романтических иллюзий и, кажется, изрядной доли самоуважения. Надеюсь, в этот раз он все же проверит мои слова прежде, чем действовать. А мне, напротив, было хорошо, поскольку разрешился один из вопросов: благородный джентльмен пошел на убийство в состоянии аффекта, по личной инициативе из любви к женщине. Но кто же тогда стрелял в меня на гонке?

После разговора с Клейстом я быстренько нашел начальника хозяйственной службы, пухлого коротышку Льва Викторовича Филимонова. Он был искренне рад меня видеть. Тот факт, что вверенное имущество не приносит пользы, а, напротив, медленно гниет в углу больничного двора, его несказанно угнетал. Поэтому он лично сопроводил меня к казначею, мы составили и подписали договор, и буквально наутро ко мне должны были притащить первого «пациента».

В общем, дела, хоть и с непредвиденными задержками, продвигались вперед. Оставалось только одно, самое, на мой взгляд, пустяковое: проконсультироваться в полиции насчет опеки над сиротами. Но, совершенно неожиданно, меня постигла полнейшая неудача. Несмотря на конец рабочего дня, полицейские чины бегали по коридорам управления как наскипидаренные. А полицейский инспектор Боголюбов, на помощь которого я очень рассчитывал, поглядел на меня красными, что у того кролика, глазами и отмахнулся как от назойливой мухи:

— Некогда, дорогой Владимир Антонович, некогда. Загляните через недельку.

И снова углубился в бумаги.

На выходе я, блеснув мелкой серебряной монеткой, изловил за рукав кого-то из младших чинов.

— Скажи-ка, любезнейший, что у вас такое случилось? Отчего все как с ума посходили?

— Дык это, благородного убили. Аккурат позатой ночью с ливольверту застрелили.

Полицейский принял монетку, высвободил рукав и унесся по своим делам. А я, не солоно хлебавши, отправился в обратный путь. Что-то поцарапалось в памяти в связи с этим убийством, но так и не проявилось.