Но все не так печально. Вокруг зданий выросла экосистема из скамеек, площадок, игрушек, случайных объектов и нелепых субъектов, снующих туда-сюда.

За первый век пребывания здесь женщина с дурацким именем уяснила, что в преисподней царит безразличие. «Ад – это не прожарка. Ад – это томление» – написано на входе сюда.

Иванна проносилась мимо приветливых жителей, дебоширов и налоговиков, застрявших в аду, словно орешки между зубами. Женщина приветливо улыбалась, насколько ей позволяла природная скромность.

Вот так, с глупой ухмылкой на лице, был шанс уверенно и быстро дойти до работы, если бы за спиной не раздался плаксивый голос:

– Женщина с баяном…. Остановитесь, пожалуйста.

Иванна обернулась. На детской площадке, между кривых хоккейных ворот, помещалась группа пухлощеких мужчин и настороженных женщин в просторных рубашках, снизу пропитанных грязью, сверху – девственно чистых. По настороженным лицам, пустым глазам и ласковому оскалу в них нетрудно узнать сектантов.

Грозный предводитель стоял в центре по колено в ледяной чаче:

– Завтра мы отправимся в рай. Какой шанс для нас! Женщина, я по лицу вижу, что Вы злое, непотребное существо.

– Непотребное! – заорали приспешники.

Этим Иванну не удивить. Но ей любопытно другое: почему на повязке предводителя вышито слово «Сизый»? Он никак не соответствовал этому имени. Долговязый мужчина походил на Иннокентия Петровича или Аркадия Семеновича. Но к чему эти фантазии?! В аду нет отчества! Оно может напомнить о Боге. А здесь это неуместно: в преисподней есть только прозвища или фамилии, походящие на прозвища.

Несмотря на отсутствие интереса у слушателей, мужчина продолжал:

– Нас, негодяев, простили, и с той минуты мы должны бля…бли…блюсти свой нрав. Мы стоим в нечистотах уже год, чтобы не вершить злодеяний. Братья и сестры, мы отличаемся от прочих святотою наших душ. У нас будет особое место, это по-любому!

– По-любому, – подпевали сектанты.

Жители хрущоб словно бы не замечали их: играли в карты, выгуливали собак, судачили о мелочах.

– Мы должны быть девственно чисты, чтобы встретится со Всевышним или с кем-нибудь еще. Вставай с нами, о прекрасная баянистка!

– Вставааай! – подпевали сектанты.

Сизый вызывающим взглядом обвел детскую площадку.

– Пусть нас ругают и плюют! Мы лишь утремся!

Соседи не желали на него плевать. Он с надеждой поглядел на Иванну. Но тщетно: интеллигентная не собиралась плевать в незнакомых. Она уже собралась уходить, когда услышала отчаянные всхлипы и почувствовала мокрые руки на шее:

– Мне так страшно!

За все годы, проведенные в аду, музработница привыкла ко всякому: заточке под ребра, кирпичу в висок. Но происходящее не поддавалось никакому сравнению – растроганная, беспомощная, мокрая истеричка душит ее в объятиях.

– Вернись, окаянная! – шипели соратники.

Однако, секунда, другая… и все они, ломая шеренгу, кинулись на ошарашенную баянистку, как свора щенят. Ее обнимают, щекочут, тискают, шепчут на ухо. Из всего услышанного она запомнила только одно: «Будто завтра за тобой заедет папа, но ты не знаешь, кто он такой!».

Это уж слишком! Выждав пару минут, Иванна вырывается из цепких рук.

– Иди к нам! Иди к нам! – окаянные тянут ее за портупею. Но лопается ремешок баяна, и все дружно шлепаются в грязь. Иванна подхватывает инструмент как младенца и летит прочь.

– Сука! – раздается за спиной.

Женщина бежит без оглядки.

Когда люди, собаки и дома превратились в мельтешащий хоровод, она перешла на шаг. Неверной поступью Иванна протискивалась по запутанным улочкам ада. Но заблудиться здесь нельзя: куда бы ты ни шел, всегда попадешь на службу.

«Безнадежно» и «бесполезно» – вот два слова, которые исчерпывающе описывают преисподнюю. Разумеется, воображение рисует нам иное: восторженные черти кипятят грешников в раскаленных котлах, матерятся и тыкают в них острыми предметами. Но, как ни крути, в этом чувствовалась бы родительская забота. В конце концов, к мучениям можно привыкнуть, а вот к безразличию – нельзя.

На пути женщины лежал разбитый холодильник. Из его поврежденного чрева сочилась мутная жидкость. Печально. Смерть холодильника – это так интимно.

Крик и гогот наверху.

– Поберегись!

Иванна поднимает голову.

С отчаянным свистом, словно японский летчик, миксер рухнул на мостовую.…

– Хорошо пошел!

– Мать, тебе телек не нужен? – ухмыляется забулдыга и топором разбивает экран. Ржет, словно маньяк, до тех пор, пока на беспокойный затылок не обрушивается швейная машинка. Незнакомец заваливается набок, но продолжает смеяться, отхаркивая кровь.