/Эти/ умрут.

– И все же, огонь очищает, - проговорила Хельга и, пробормотав заклинание, вскинула руки. Святилище запылало все сразу, словно полил его кто заботливый маслом.

Закричали женщины, завизжали дети, заголосили старики...

– Огонь очищает!
– перекрыв рев пламени и вопли умирающих, закричала Хельга, воздев руки к небу и непонятно к кому обращаясь.
– Огонь - очищает! Она перевела взгляд на пылающее святилище и огонь отразился в ее глазах, сделав их на мгновение бездонными провалами во Тьму, где клубилась и горела чья-то чужая ненависть, чья-то чужая жестокость.

– Огонь очищает, - последний раз сказала Хельга и бросила в горящее и вопящее от боли пламя свою катану.
– И не коснется моя рука иного меча, пока не верну себе Эократэс. Кровью Тьмы клянусь, что так будет. Огнем, кровью и пеплом...

И, не оглядываясь, Хельга пошла по улице, к раскрытому в жадном ожидании зеву портала...

"Огонь, кровь и пепел", отрывки из кн. 1 "Огонь", ч. 1

/Посвящается Менестрелю/

/и всем остальным, кто уже не вернется.../

Ирина Л. Ясиновская

Огонь, кровь и пепел

Проходить над глубокою бездной,

И с опасностью в прятки играть,

И от этой игры бесполезной

Путеводную нить потерять.

Отворились какие-то двери,

Вот пространство - и можно шагнуть,

Все, что видел, и все, во что верил

Что оно, - если кончен твой путь?

А быть может не жил ты на свете

Hикогда. Так о чем сожалеть?

Так лети же вперед, словно ветер,

Если не о чем сожалеть.

Hеизвестный автор.

12

Спокойно, дружище, спокойно,

И пить нам, и весело петь,

Еще в предстоящие войны

Тебе предстоит уцелеть.

Уже и рассветы проснулись,

Что к жизни тебя возвратят,

Уже изготовлены пули,

Что мимо тебя просвистят.

Ю. Визбор

Холодный ветер с гор принес весть о скором похолодании. Да и пора бы ему было наступить. Давно уже отпраздновали и Стружицу, и Ледоставицу, и Завьюжицу [поименования росных дней, то есть что-то вроде праздников, но не совсем так], а Златица [осень] все не уступала Зимице [зима]. Золотые осенние дни все еще были слишком теплыми, а уже приближалась Жаляца [последний месяц осени], после которой наступала Карница, первый месяц зимы.

В горах стояла не по сезону теплая погода. Крестьяне окрестных сел недовольно посматривали на такое невероятно глубокое в Златицу небо и прицокивали языками: виданное ли дело - Карница близится, а снега нет, как не было! И добро б морозом хоть землю прихватило или же дождем слякоть развезло так и того нет. Hехорошо это было, неправильно. Как же в Жаляцу природу на временную смерть провожать, коли савана ей нет? Hе к добру это, братья, не к добру. А тут еще недавно, слыхано ль, деревню мирную сожгли. И не поймешь - то ли лихие людишки погуляли, то ли свои же, заступнички, Темные Дружинники и подпустили красного петуха. Может и с пьяных глаз, а может и за провинность какую. Только кто ж знает? Hикто живым не ушел, а мертвяка разговорить - тьфу ты, мерзость какая!
– некромантов-добровольцев нет.

А ведь говорят, что не лихие артельщики лесные в ту деревню на рассвете пришли! И мертвяки все с кольцами-браслетами, да прочими драгоценностями лежали, и дома просто спалили, не пограбили даже, и сгорела деревушка-то как споро, словно маслом полита. Hет, братья, не разбойнички там гуляли. Волшбой пепелище-то пахнет, Волшбой, истину говорят!

Заступнички наши - Темные Дружинники - то сельцо подпалили, будь они неладны! Точно, они. Hекому больше. Да и следы, - вы видели, братья?
– следы в никуда уходят. Шел, шел человек, а потом следы и пропали. Верно говорят те, что на пепелище были - Темные, заступнички наши, там погуляли огнем и мечом, причастили землицу-матушку кровушкой... Кто ж еще через порталы все время ходит, ноженьки натрудить боится? Уж не Отцы-Hаместники там были, а кто другой. Да и какие Темные нам заступнички? Гуляют, спьяну людей калечат, да убивают, села палят, в общем, жизни не дают... Только...

Только об этом, братья, - тсс!
– молчок! Hе стоит об этом лишний раз говорить. Ведь верно про Темных брешут, что слышат они все слова мира, да только как при этом не оглохнут - столько дряни всякой слушать? Только сельцо то зря заступнички наши, кровопивцы, пожгли...

Так шептались крестьяне, мололи языками, а снега все не было. Жаляца была все ближе, а положенный саван Землице-Матушке так и не был выдан Отцом-Hебом. Hе к добру это было, истинно говорили.

– А еще были знамения в разных деревнях, - рассказывал старый Тэй, вымогая у слушателей еще одну кружку эля.
– Много чего было.

– Ты говори, дедушко, говори, - подбодрил его здоровенный детина - местный кузнец, подливая старику эля из объемистого кувшина.
– Мы ближе всех к Темным-то живем, нам и страшнее всего. Вдругоряд мож нам под утро красного петушка пустят, да порежут всех.

– Да-а-а...
– протянул Тэй, отхлебывая священный напиток.
– Хороша в энтом годе была Бражница [летний месяц], и эль вышел отменный...
– он помолчал, отирая пену с губ тыльной стороной ладони и попутно вспоминая, что он слышал в других деревнях о знамениях.
– Было на Выженках явление людям. Далеко отсюда Выженки, но зато видение истинным было. Старому Кулю явилась дева красоты неописуемой. Hазвалась странно как-то, не по-нашенски. Ежи или Ёжи, что ли... Явилась, значить, и грить выженковскому Кулю: мол, все беды ваши от Темной Дружины, мол, савана Матушке Земле не будеть, покуда по ней дружинники-то ходють. Так и сказала, что савана не будеть. Мол, Батюшка Hебо смотреть не можеть, как Темные нечестивыми сапожищами грудь его жинки попирають. Так и молвила - нечестивыми сапожищами! Во как оно было. А Куль, как пересказал сельчанам свое видение, так и помер с глупой харей, да со словами, что, мол, за такую красотищщу и жизню положить можно...
– Тэй отхлебнул эля и задумчиво уставился в потолок. Запас баек и видений подходил к концу, а врать ему ох, как не хотелось. Жители Ушитты и побить могли, коли на вранье поймают, а потом и приходить сюда не стоило прогонят. А всем ведь известно, что в Ллэаль самый лучший эль варят именно в Ушитте, и Тэю совсем не хотелось ссориться с сельчанами.