— Разве я такое сказал?! — тут доктор нахмурил чёрные брови козырьком над усмешливыми глазами, чтобы скрыть своё истинное отношение к замечанию Антона. — Ты с диагнозом поспешил, ботаник! Он соблюдает сам и поддерживает безупречную дисциплину среди весьма непростых ребят космодесантного корпуса. Поднимает также уровень их наличного развития, а среди них, чтобы ты знал, есть и такие, которые подобны медяшкам никчемным по своей человеческой стоимости если. И тут Рудольф прав, когда ругается, что нашу базу превратили в какой-то кошель нищего, куда сбрасывают эту самую никчемную медь…

— Какую медь? — не понял его историзма Антон.

— Милостыня как бы, когда отдают то, что самим не жалко. Вот он их и зовёт медными чушками, из которых ему ставят в обязанность выплавить титановые образцы. Титанов духа, так сказать. Или ты думаешь, что сюда шлют ребят с условно золотой или серебряной аттестацией? Пожалуй, у одного Венда золотой диплом был на момент его присылки сюда. Да ещё у тебя серебряный, но вы ж из тех, кто добровольно сюда прибыли, даже конкурс прошли как одни из лучших…

— Вот почему он обзывает Сурепина Глеба «медяком», — сказал Антон. — И многих, когда ругается. «Медяшки окисленные, я вам начищу ваши медные лбы, чтоб они сияли»! — Антон повторил слова Рудольфа и засмеялся, — А я всё удивлялся. Ладно Глеб, он реально рыжей масти, а другие то вовсе нет. А вот Олега он, хотя и не любит, никогда не обзывает.

— С чего взял, что он Олега не любит? Как раз наоборот. Жалеет его как отец родной.

— Ничего себе жалостливый! — присвистнул Антон. — Так вдарил, что челюсть ему сломал. Ребята говорили, лучше бы отправил на дальний объект до конца срока исправления, чем так…

— А ты в курсе о наличии секретного пункта, что убийц, появись они тут, необходимо ликвидировать?

Антон разинул рот, — Откуда ж… если секретный… неужели, такое тут когда и было? Чтобы свои своих же землян ликвидировали…

— «Свои своих» — пробурчал доктор. — А преступления самих землян против местных уже за таковые не считаются?

— Всё равно. Самодисциплина у Венда не на высоте, в таком случае…

— Самодисциплина у него такова, что всякий позавидует. И не бросайся определениями, если не знаешь их смысла. Тут сам социум патологический, и все живущие здесь в той или иной степени люди искорёженные. К тому же Венд ко мне за психологической помощью не обращался ни разу, и даже обратись он, я бы тебе его диагноза не озвучил! — Франк помрачнел. То ли задел его Антон своей недобрым замечанием в адрес Венда, то ли сама затронутая тема ему не казалась уместной. И вовсе не из-за нелюбви к Венду, доктор угасил свою лучезарную улыбку. Он вообще не любил критиканов в адрес своих же ближних. — У тебя с ним какие-то личные трения? — спросил он.

— С чего бы? — уклонился Антон. Доктор искоса и зорко глянул на тонко выточенный и насупившийся профиль младшего коллеги наземного труженика Рахманова, явно что-то уяснив для себя.

— Арсений тобой не нахвалится, — с Арсением Тимуровичем доктор пребывал в дружеском общении, в том числе сойдясь и на почве садоводческих экспериментов, и уже не желая развивать тему Венда, принялся созерцать Нэю.

Она, стоя на мелководье, играла с чьим-то ребёнком. Нагнувшись, бесстыдно-наивная, как и окружающие её дети, она всё же не была ребёнком. Мокрая юбчонка натянулась на упругих ягодицах, став совсем прозрачной от воды. Антон отвернулся, невольно разглядев, что под тканью на ней ничего нет. Он ощутил волнение, но сам же себя встряхнул, вводя в целомудренные рамки. Она настолько заигралась и очевидно не осознавала, что открывает себя взорам мимо проходящих троллей, и Антон решил немедленно отвлечь её от игры, защитить от инфлюаций недоброго окружающего мира…

Он издал художественный свист, птичью трель, и она распрямилась, повернулась в его сторону, сразу поняв, кто подаёт ей столь странный сигнал, и вовсе не птица. Ведь Антон сам же передразнивал птиц, сидя за столиком в её цветниках, когда отдыхал после утренней пробежки, поражая её своим умением имитировать голоса пернатых.

Оставив в покое малыша, тут же забыв про своё же баловство, она замахала Антону рукой, обрадовалась и засмеялась. Но и впереди юбчонка не могла скрыть очертаний её очень красивого живота и тёмного лобка. На Земле никто бы и не обратил внимания на такую вот открытость женского тела, да ещё на пляже, но ведь здесь всё было иначе устроено. Нэя как-то просчиталась с выбором ткани. Слишком тонкой та оказалась. Она обладала завидно пышной грудью, с учётом миниатюрной и хрупкой фигуры, так что возникало впечатление некоторой диспропорции в её формах. Антону такая её особенность не нравилась, — он предпочитал девушек высоких и соразмерных, спортивных, — земных, одним словом, а здешние его не впечатляли, если только лицами иногда.

Затейливая одежда, в которую она и обряжалась обычно, рождала иллюзию её, фее подобной, воздушности, едва ли не бесплотности, которую возможно наделить любыми и самыми совершенными очертаниями, а тут… На данный момент Антон сравнил бы её с посиневшей птичкой с ощипанными пёрышками, поскольку слишком бледное тело уж точно не может быть источником настолько уж и непреодолимого очарования. Заметная одержимость Венда сей местной птахой и прежде его озадачивала. Но как намекала сама Нэя, их чувства имели глубокую уже корневую систему, а в своей юности она могла быть и потрясающей красавицей, хотя и теперь выделялась.

Антон тут же отрефлексировал сам себя, — он отвергал её потому, что она его сильно взволновала в данный момент. Эта женщина обладала удивительной притягательностью, не объяснимой рационально. В одежде пленяла зрение, почти без таковой вызвала неуместную сексуальную тягу…

Франк жадно впитывал её в себя ставшими плотоядными глазами, подтверждая свой тезис о не стареющих желаниях старцев. И всё это нисколько не отменяло его возвышенного отношения к местной «цветочной фее», как обзывал её Рудольф, — Она будто хрустальное изделие, Снегурочка…