Один из ребят, живших по соседству с Минтом и Купом, отошёл куда-то за платформу. Потом он рассмеялся, показывая пальцем на покосившуюся стену замка.

– Минт, ты должен это видеть. Они оставили тебе послание.

Мы все вместе пошли смотреть. Сзади на стене платформы красной краской с подтекающими буквами была нарисован мальчик из палочек на коленях у нарисованной из палочек женщины. Они были окружены кривыми значками доллара. У мальчика изо рта выходил пузырь со словами: «Мамочка купила мне эту платформу». Под фигуркой кривыми буквами было написано: «и всех моих друзей», и дальше «Ист-Хауз – мошенники. С любовью, Чапмен».

– С чего мы взяли, что это должен быть Минт? – Прошептала Каро.

– Да ты что, – фыркнула Хезер. – Конечно это Минт.

Я осмелилась посмотреть на него. Хоть мы теперь и были друзьями, смотреть на него всегда казалось опасным делом – как будто подбираешься слишком близко к солнцу. Но он не смотрел ни на что, кроме рисунка; не обращал внимания даже на Кортни, стоявшую так близко, что он задевал её плечо каждый раз, когда двигался. Минт и Кортни казались неизбежной парой: подобное к подобному, поэтому я старалась игнорировать старые, горькие чувства, которые вызывала во мне их близость.

Но с Минтом что-то было не так. За все два месяца знакомства с ним я ни разу не видела чтобы его лицо выглядело вот так: с алыми полосками на щеках и шее. Его кожа выглядела болезненно, как будто дотронешься – и обожжёшься. Его глаза бегали, оглядывая тихонько хихикающую толпу.

Куп положил руку Минту на плечо.

– Тебя обессмертили. А я-то думал, что твоё имя будет на вершине здания или типа того. – Его рот изогнулся в улыбке. – Ты должен признать, что сходство поразительное. Я тебе говорил делать побольше упражнений на ноги. Смотри, какие тонкие икры.

Минт вырвал плечо из его руки.

– Отвали от меня.

Его ярость была как удар молнии, совершенно внезапной. Куп отошёл на полшага и поднял руки, сдаваясь.

– Ладно, тише, тише.

Из-за спины Минта он нашёл глазами мой взгляд, и в уголке его рта появилась улыбка.

Это было сообщение одной только мне; взгляд, который создавал пространство только для нас одних. Он всё время так делал. Неважно, были мы на вечеринке в битком набитой комнате или я выходила с лекции в толпе других студентов и заметила, как он сидит на скамейке читает, или мы обедаем, и он приходит последним и ставит свой поднос с противоположной стороны стола. Он всегда находил меня, и в этот первый, краткий момент, когда наши глаза встречались, мы существовали в отдельном пространстве. В частной комнате, которую он построил, чтобы сказать мне что-то, что я не могла разобрать до того, как момент закончится.

– Не смешно, – резко сказал Минт. Я отвела глаза от Купа, привлечённая руками Минта, которые он сжал в кулаки. – Это ложь.

– Разумеется, – сказал всегда верный Фрэнки.

– Чёртовы лузеры. – Минт пнул ногой платформу прямо в центре картины и она затрещала; посыпались щепки. – Лжецы. – Всё ещё красный, он ещё раз пнул платформу, и все замолчали. И потом Фрэнки тоже пинал, пока замок не разрушился окончательно, оставив на своём месте зияющую дыру.

Несколько секунд было слышно только сдавленное дыхание Минта. Потом Джек сказал.

– Так значит, платформу не починим.

Одна из девочек с моего этажа вздохнула.

– Поверить не могу, что потратила на это столько времени. Такой провал. – Она откинула назад волосы и развернулась, чтобы уйти.

– Ты куда? – Спросила Каро; по лицу было видно, что она чувствует себя преданной.

Девушка изумлённо воззрилась на неё.

– Сегодня – вечер перед встречей выпускников, Каро. Я не собираюсь пропускать вечеринки только для того, чтобы слепить какую-нибудь жалкую хиленькую платформу и всё равно завтра проиграть.

– Я тоже, – сказал кто-то ещё, и это был последний удар; опустившийся занавес. По толпе пробежался шёпот и потом все зашевелились, поправляя на спинах рюкзаки. Парами и тройками они разбрелись, бормоча про Чапмен-Холл, писькомеров и слишком далеко зашедшие розыгрыши.

Остались только восемь из нас; мы старались не смотреть на дырку в платформе.

– Вы можете в это поверить? – Спросила Каро. – Одно препятствие – и они разбежались. Где их верность?

Джек вздохнул и опустился на землю, усевшись среди мёртвых листьев.

– Мне не нравится быть тем, кто это скажет, но, по-моему, мы в жопе.

Хезер плюхнулась на землю возле него и прижалась к нему. Джек порозовел и огляделся, чтобы посмотреть, смотрим ли мы. За два месяца дружбы я узнала, что этот оттенок розового означал, что он рад вниманию Хезер, но сгорит, если кто-то это упомянет. Хезер называла его стеснительность «Джек освобождается от многих лет подавления» – фраза, которую она подцепила в одной из своих книжек по введению в психологию. По ночам, когда мы с ней и Каро сидели болтали, ожидая, пока высохнут наши маски, или смотря бесконечные сериалы, Хезер делилась с нами секретами, которые ей рассказал Джек: например, что его никогда не целовали, что ему никогда не разрешали иметь девушку. Но она была терпелива; она раз за разом делала, каждый раз новый, первый шаг. Такой была Хезер. Она была человеком, делавшим вещи, которые я никогда даже не считала возможными.