Он груб, суров и совершенно непредсказуем. Он не осторожничает и не ведет созерцательный образ жизни. Он словно вулкан. Тихий и спокойный в одну секунду, и чертовски опасный в следующую. Но не это самое ужасное. Этот парень, чужак, а в моем мире чужакам не рады. Они нежеланны, неугодны и часто бесследно исчезают, но ему, похоже, наплевать.
После одной ночи безрассудного бунта этот татуированный тиран неизменно возвращается, без спроса проникая в мой мир, создавая проблемы, которые я не могу себе позволить. Я должна покончить с этим раньше, чем мой отец прознает о его существовании и сделает это за меня, но Бастиан не даст мне этого сделать. Ну а я прекрасно понимаю, чем все это закончится.
Или так я считала, пока предательство не клеймит так сильно, что все остальное перестает иметь значение.
Все… кроме него…
Пролог
Четыре года назад
Самый глубокий, темный оттенок красного течет непрерывным потоком, заполняя трещины в бетоне, не останавливаясь, когда встречается с выжженной травой, но впитываясь в корни разгорается, как пламя без огня. Так какого хрена в десяти футах от меня стоит мужчина в желтом тренче, с широко раскрытыми глазами и поднятыми в воздух руками? Его губы шевелятся, но, если он и говорит, я ни хрена не слышу.
Нет, это неправильно.
Я слышу что-то глубоко в глубине своего сознания.
Крики.
Крики боли.
Крики о помощи.
Мольбу о пощаде.
Мое зрение затуманивается, и время как будто отматывается назад, моя испорченная голова заставляет меня заново переживать то, что привело меня прямо сюда, прямо сейчас …
— Пожалуйста, нет. Пожалуйста, не надо. Я буду вести себя хорошо. Я буду вести себя тихо.
— Ты ничтожество.
Хлопок.
— Бесполезная.
Хлопок.
— Мусор.
Снова крики.
Крик, который вырывается из меня, почти неузнаваем, когда я высвобождаю руки из застежек-молний, при этом разрывая несколько слоев кожи. Электрический кабель, которым он привязал меня к стулу, крепко обхватывает мой живот, но жестокие звуки, доносящиеся снизу, говорят мне, что нет времени искать что-нибудь, чтобы разрезать толстую медь, впивающуюся мне в ребра, поэтому я неуклюже поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь так, чтобы оказаться лицом к кровати…
Втянув в себя столько воздуха, сколько позволяет положение, я бегу назад со всей возможной скоростью, врезаясь дешевым деревом в стену. Гортанный крик вырывается из моего горла, когда мое плечо с хрустом ударяется о стену, но я делаю это снова.
— Черт. — Шиплю я. — Давай, давай, давай…
Деревянные щепки вонзаются в мою обнаженную спину, впиваясь в свежие рубцы и разрывая полу-зажившую кожу. Я делаю это снова. И снова мои зубы рискуют треснуть от того, что я так сильно их стискиваю. Я задыхаюсь, все мое тело сотрясается от ярости, когда крики с первого этажа становятся еще громче.
Теплая жидкость стекает теперь по всей правой стороне моего тела, и моя грудь вздымается, но я не останавливаюсь. Я вбираю в себя столько адреналина, сколько могу, и с последним треском задние перекладины кресла раскалываются, отрываясь от основания и левого подлокотника настолько, что я могу пошевелиться и выползти из ремней.
— Ты будешь плакать?! — Кричит он. — Я заставлю тебя замолчать!
— Нет! — Плачет она.
Мое сердце бешено колотится, когда я бегу на голоса, порезы на подошвах моих ног с каждым шагом становятся все больше и больше, но мне все равно. Я уже почти не чувствую боли. Я почти ничего не чувствую. Новая, более темная форма ярости проникает в мои кости, парализуя меня изнутри.
— Вернись сюда, маленькая сучка! — Требует он, и входная дверь с грохотом срывается с петель.
— Блядь! — Я спешу вниз по лестнице.
Она выбежала на улицу. Мы никогда не выбегаем на улицу, когда он в таком состоянии, или после, но, с другой стороны, раньше это никогда не длилось так долго.
Мой желудок подскакивает к горлу, когда в поле зрения появляется гостиная. Разбитое стекло, усеивающее пол, издевается надо мной, пятна крови на дерьмовом ворсистом ковре, как постоянное напоминание, как будто оно мне чертовски нужно, о том, что он способен сделать с ней, со мной.
Моя мать прижимается к теперь уже сломанной дверной раме, и в тот момент, когда она слышит, что я приближаюсь, она пытается помешать мне войти, но я отталкиваю ее, вырываясь, ее рука вырывается, пытаясь вцепиться в мое запястье.
Ужас захлестывает меня, и я резко останавливаюсь на крыльце.
Лицо моей сестры теперь еще больше распухло, кровь сочится из той части ее головы, куда он ударил ее пистолетом, прежде чем связать меня, пуля, предназначавшаяся ей, все еще находится в моей плоти. Она изо всех сил старается держать глаза открытыми, ее тело обмякает рядом с нашим отцом, и он за волосы тащит ее обратно к дому.
Я должен добраться до нее.
Я должен освободить ее.
Я спасу ее.
Он замечает меня и останавливается, бросая взгляд через мое плечо. И тут тело моей матери врезается в меня сзади, сбивая с ног. Она в истерике, боится за мужчину, которого любит больше своих детей, и спотыкается. От легкого толчка моим локтем она падает в грязь, отползает назад и прячется за цветочным горшком, когда мой отец нажимает на спусковой крючок пистолета, зажатого в его левой руке. Резкий хлопок раздается среди деревьев, пуля вонзается в грязь у его ног.