Рассказ в том же смысле. Рассказывали, что Умара сын Хамзы сидел в собрании халифа Васика в день разбора жалоб на обиды. Один человек поднялся и сказал, что он потерпел притеснения от Умара, пожаловался на него: „Он захватил мой земельный участок насилием“. Повелитель правоверных приказал Умара: „Встань против истца и предъяви свои доказательства“. Умара ответил; „Я — не противник ему. Если его земельный участок находится у меня, я отдаю ему. Я не встану с того места, которым удостоил меня халиф, посадив на него, и не могу нанести урона своему сану и чину из-за какого-то земельного участка“. Все вельможи одобрили его высокое великодушие. [87]

Да будет известно государю, что следует творить суд лично, выслушивая обе стороны. Когда государем является тюрок, тазик, или лицо, которое не знает арабского, не читает постановлений шариата, волей-неволей является нужда в заместительстве, дабы вести дела вместо него; потому все казии являются заместителями |41| государя. Надо, чтобы государь создавал казиям авторитет, надо, чтобы у них было в совершенстве содержание и сан, потому что они заместители, от него имеют знаки достоинства, они — чины государя, вершат его дело. То же самое относительно хатибов, которые совершают молитву в соборных мечетях. Следует выбирать людей богобоязненных, знающих наизусть коран, так как молитва — дело важное. Молитва мусульман зависит от молитвы предстоятеля; когда порочен намаз имама, порочен намаз тех людей. Также следует назначать в каждый город мухтасиба, [88] чтобы он проверял точность весов и установленные цены, наблюдал за торговлей, чтобы все было правильно. Пусть мухтасиб надзирает за всем, откуда бы что ни привозили и ни продавали на базарах, чтобы не происходило подделки, чтобы были точны гири; пусть мухтасиб применит разрешение на дозволенное и запрещение на недозволенное. Государь и государевы чины должны содействовать тому, чтобы он пользовался значением, это является одним из правил господства, показателем благоразумия, а если бедняки впадут в несчастие, люди базаров будут покупать и продавать, как хотят, одолеет роскошество, станет явным разврат, потеряют значений предписания шариата. Это дело всегда приказывали исполнять одному из приближенных, то ли государеву слуге, то ли старому тюрку; [89] он не делал снисхождения и его боялись равно как знать, так и простой народ. Все дела шли согласно справедливости, законы ислама были крепки, как вот приведено в этом рассказе.

Рассказ относительно этого. Рассказывают: султан Махмуд всю ночь пил вино с приближенными и надимами, опохмелялся. Али Нуштегин и Мухаммед Араби, [90] которые были сипах-саларами [91] Махмуда, присутствовали на этом собрании, пили вино всю ночь, бодрствовали. [92] Когда день уже подошел ко времени завтрака, Али Нуштегин захмелел, бодрствование и излишество в вине произвели на него свое действие. Он попросил разрешения у Махмуда отправиться к себе домой. Махмуд сказал: „Неудобно ехать тебе при ясном дне в таком виде. Отдохни здесь до дневного намаза, потом протрезвеешь и отправишься. А не то мухтасиб увидит тебя в таком состоянии и накажет, твое достоинство потерпит поношение, я буду печалиться, а сказать ничего не смогу“. Али Нуштегин был сипах-саларом над пятьюдесятью тысячами человек; он был отважен, герой своего времени, его оценивали как тысячу человек, он и не допускал, что мухтасиб может подумать о чем-нибудь таком. Он сделал гордый вид [93] и сказал: „А я все-таки поеду“. |42| Махмуд сказал: „Тебе виднее; пустите, чтобы он ушел“. Али Нуштегин сел верхом, отправился в свой дом в сопровождении великого поезда из конницы гулямов и слуг. Мухтасиб его увидал. Он был с сотней всадников и пехотинцев. [94] Увидав Али Нуште-гина этаким пьяным, он приказал, чтобы его сняли с лошади, спешился сам и побил его собственной рукой без всякого снисхождения, так что тот землю кусал. Свита и войско смотрели на это и никто не осмелился даже двинуть языком. Этот мухтасиб был из государевых слуг, старый тюрок, имевший большие заслуги. Когда он удалился, Али Нуштегина отнесли домой; он твердил всю дорогу: „Со всяким, кто ослушается султана, будет то же самое, что со мной“. На другой день Али Нуштегин, обнажив спину, показал ее Махмуду, — она была вся в ссадинах. Махмуд засмеялся и сказал: „Сделай зарок, никогда не выходить из дому пьяным“. Когда порядок царства и законы управления заложены крепко, дело правосудия идет таким образом, как было упомянуто.

Рассказ. Я слыхал, что в Газнине хлебопеки позакрывали двери лавок и не стало хлеба. Пришельцы и бедняки попали в тяжелое положение, пришли с челобитной ко двору и пожаловались султану Ибрахиму. Тот приказал позвать всех, сказал: „Почему вы задерживаете хлеб?“ Сказали: „Всякий раз как в этот город привозят пшеницу и муку, их покупают твои хлебники и кладут в амбар. Говорят, таков приказ“. Они не допускают, чтобы мы купили хоть один ман муки“. Султан приказал привести придворного хлебопека и бросить его под ноги слона; когда он умер, его прикрепили к клыкам слона и пронесли по городу, всенародно провозглашая: „Сделаем так со всяким из хлебников, кто не откроет двери у лавки“; затем пустили в оборот его склад. К вечернему намазу в каждой лавке оставалось еще пятьдесят ман хлеба, а никто не покупал. [95]

Пусть посмотрят в каждом городе, нет ли там кого усердного в вере, богобоязненного, не корыстолюбивого, пусть скажут ему: „Благополучие этого города и округи возложили на твою ответственность. То, что всевышний спросит с нас, мы с тебя спросим. Надо, чтобы ты знал дела амиля, казия, мухтасиба и народа, малого и великого, чтобы расспрашивал, доводил до нашего сведения, указывал бы тайно и явно, дабы мы приказали, что будет необходимо. Так мы приказываем''. Если лица, соответствующие своими качествами, откажутся, не примут этого доверия, необходимо их вынудить, приказать неволей.

Рассказ. Говорят, что эмир Абдаллах сын Тахира [97] был справедливым эмиром. Его могила в Нишапуре — место поклонения; всякий, кто что-нибудь попросит у его могилы, получит. Он всегда поручал выполнение должностей людям набожным, подвижникам, не занимался своекорыстием, а только заботился, чтобы были собраны законные налоги и народ не претерпел бы мучений. [98]

Рассказ. Однажды Абу-Али ад-Даккак вошел к эмиру Абу-Али Илиасу, который был сипах-саларом и наместником Хорасана. [99] Этот Абу-Али Даккак опустился перед ним на колени. Абу-Али Илиас попросил: „Дай мне совет“. Сказал: „О, эмир! я спрошу у тебя кое-что, ответишь ли без притворства?“ Сказал: „Отвечу“. Спросил: „Скажи мне, что ты более любишь, золото или врага?“ Ответил: „Золото“. Сказал: „В таком случае, почему ты оставляешь здесь то, что больше любишь, а врага, которого не любишь, захватываешь с собою на тот свет“. Абу-Али Илиас прослезился; он сказал: „Добрый совет ты мне дал! вся мудрость и польза двух миров получилась для меня в этой речи. Ты пробудил меня от сна беспечности“.

|44| Рассказ в том же смысле. Говорят, что у султана Махмуда Гази было некрасивое лицо; оно было желтое. [100] Когда опочил его отец Себуктегин, он начал царствовать и ему подчинился Хиндустан; однажды ранним утром он сидел в отдельных покоях на молитвенном коврике и совершал намаз, — а перед ним были положены зеркало, гребень и стояли два придворных гуляма, а в покои вошел его вазир Шамс ал-Куфат, Ахмед сын Хасана, приветствовал его в дверях покоя. Махмуд сделал знак головой, чтобы тот присел. Освободившись от чтения молитв, [101] Махмуд облачился в каба, надел на голову кулах, взглянул в зеркало, поглядел на свое лицо, улыбнулся и спросил Ахмеда сына Хасана: „Знаешь, о чем я сейчас думаю?“ Ответил: „Владыка лучше знает“. Сказал: „Опасаюсь, что люди не любят меня из-за того, что мое лицо некрасиво. Обычно народ более любит государя с красивым лицом“. Ахмед сын Хасана сказал; „О владыка! соверши одно дело и тогда тебя полюбят более, чем жену и ребенка, более, чем свою душу и по твоему приказу пойдут в огонь и в воду“. Спросил: „Что надо сделать?“ Сказал: „Сочти золото за врага и тотчас народ сочтет тебя за друга“. Махмуду понравилось, и он сказал; „В этих словах тысяча смыслов и полезностей“. Потом он отверз свои руки для даров и благодеяний, миряне полюбили, стали превозносить его, он совершил великие деяния, одержал большие победы; он пошел в Сумнат, захватил его, двинулся на Самарканд, пришел в Ирак. Однажды он сказал Ахмеду сыну Хасана: „С тех пор, как я отнял руки от золота и тот и этот мир достались мне в руки“. До него не было наименования султан. Махмуд был первым лицом, который во времена ислама назвал себя султаном, [102] а уж после него это стало обычаем. Он был справедливым государем, любил науку, был щедрым, неусыпным, с чистой верой, воителем. Время — прекрасно, когда существует правосудный государь.

Предание. В предании говорится, что пророк — да будет над ним божье благословение! — сказал: „правосудность — слава мира и сила султана, в ней — благоденствие простого народа и знати, войска и народа; она — мерило всех добрых дел. Поистине, сам бог |45| ниспослал это списание и в нем равновесие“. [103] Наиболее достойным является тот, чье сердце — вместилище справедливости и чье жилище — место успокоения верующих, разумных, опытных, искренних и мусульман“.