До чего же занятно.

При помощи большой лупы чародей заглянул Ансиве в правый глаз. Глаз был в порядке. Аквамариновый, большой, что твое яйцо, и украшен пушистыми ресницами. Оценив левый, чародей пришел к выводу, что оба они совершенно одинаковые.

Ту же операцию, с видом лекаря-профессионала, Балимор проделал со второй эльфийкой.

– Соматически никаких изъянов, – заявил он, важно раздувая губы. – Родная мать не отличит.

Ансива и Шэни молчали. Скорчившись на скамейке, они таращились перед собой, словно сдавали экзамен на полную неподвижность.

Чародей отошел к столу, на котором разложил разные инструменты, и покосился на свои шедевры.

Ему пришла мысль записать свои впечатления, и вот уже потрепанный гроссбух раскрыл желтые страницы, как громадную пасть.

– Шок, – начертал корявым почерком Балимор. – Шок вызывает у объектов ступор, сходный с… с… кататонией… Побочный эффект, возможно, продлится неопределенное время…

Закусив перо, старик принялся размышлять.

Итак, первая реакция на трансформацию минула, наступила стадия номер два. Третьей должно было стать полное осознание реальности. Четвертая предполагала признание себя и перемена взгляда на окружающее, согласно новой гормональной картине.

Обрадовавшись, что набрел на неплохое определение, Балимор записал последнее словосочетание в свой гроссбух, половину которого занимали накопленные за десятилетия умные мысли. Когда-нибудь кому-нибудь они могут пригодиться, а если дельце выгорит, то и ему, Балимору, в новой жизни…

– Так! – сказал он сердито, видя, что сестры не спешат возвращаться в реальный мир. Пора было принимать решительные меры – долго здесь эти цыпочки торчать не могут.

Ноль эмоций.

– Придется взять хворостину, – произнес старик, проделав половину пути к очагу. Угроза не подействовала.

Тогда он прошаркал в лабораторию и вернулся с бутылочкой зелья. Что на этикетке было написано, прочитать не представлялось возможным, ибо время хорошо поработало над чернилами.

– И ладно. Так сойдет, – сказал Балимор, сначала понюхав, а затем попробовав содержимое. Все, что он мог утверждать, так это то, что оно резкое.

– Дорогие мои, – произнес чародей грозно, приближаясь к скамейке. – Я, конечно, все понимаю, но вам не мешало бы одеться. Мои годы, некоторым образом, не позволяют мне, исходя из… в общем… я, конечно, не против, потому что обнаженных девиц, источающих красоту и все такое прочее… хм… сто лет минуло, это по самым скромным подсчетам… а я, как-никак мужчина… рассчитывая на ваше благоразумие…

В этом месте он окончательно потерялся, забыв, с чего начинал, что было в середине и, тем более, чем хотел закончить.

Белокурые эльфийки по-прежнему смотрели в пустоту, как манекены.

Было нелегко, но чародей справился. Сперва он дал им понюхать бурду из бутылочки и, видя, что вызывает она лишь мимическую реакцию (хотя и это хорошо), влил в рот каждой по небольшой порции. Для гарантии запрокинул их прекрасные головки, чтобы подстегнуть глотательный рефлекс.

Первой заперхала Шэни, Ансива составила ей компанию, и через мгновение обе свалились на пол, пробуя выкашлять собственные внутренности.

Балимор озадаченно посмотрел на бутылочку, гадая, что же он им такое дал. Вполне возможно, внутри рвотное. Или слабительное.

Второй вариант мог доставить присутствующим определенные неудобства.

Ансива, еще вчера носившая гордое имя Хлок, первой после долгого молчания подала голос.

Звенел он словно колокольчик, простудившийся холодным сентябрьским утром, но все равно в разы мелодичнее, чем раньше.

Блондинка обозвала Балимора старым вшивым ослом.

– Значит, все в порядке, – сказал чародей.

– В п… в п… – Шэни, в облике которой ничегошеньки не осталось от Дейнара, откинулась на стенку и тяжело дышала. – В порядке? Каком?

– Ну, перво-наперво, ласточки мои, вы живы.

– Ласточки? Кто это ласточки? – взвилась Ансива. – Ты что себе…

Она взглянула на себя и завизжала.

Чародей с удовольствием наблюдал за ее реакцией, отмечая могучим исследовательскими умом, что принцесса все сделала правильно. Под рукой Шэни ничего не было, так что ей пришлось сесть на корточки и попробовать завеситься длинными волосами.

Отдышавшись, Ансива в точности повторила этот маневр.

«Ну, а что я говорил о «гормональной картине»?» – подумал старик и, довольный собой, бросил сестрам одежду.

– Отвернись! – прорычала Ансива.

– Извращенец! – взвизгнула Шэни.

Балимор не возражал, все равно надо было заняться чаем. Заваривая пахучий напиток, старик слышал, как эльфийки переругиваются, споря, кому что надевать. Самый жаркий спор вышел из-за трусиков с оборками. Они нравились обеим, и в результате их едва не разорвали пополам.