– Надеюсь, у твоих механических кусков достаточно надежная влагоизоляция, – раздалось брезгливое ворчание.

Краем искусственного глаза, поле зрения которого было шире, чем у естественного, я заметил, как к моему уху, точнее к разделительному лучу, склонился долговязый морщинистый тип с кривой длинной шеей, некогда переломанной в трех местах.

– Да, будь осторожнее, жестянка, – прохрипел, стуча длинными бивнями, лысый толстяк. – Вдруг от воды чего закоротит? Ну там, глаз выпадет или хвост отвалится. А то и весь с громким треском рассыплешься на куски. Только искры во все стороны полетят.

Я зарычал, стиснув челюсти, и посмотрел на них из-под растрепанной челки таким взглядом, что сразу вокруг воцарилась тишина. Задиры струхнули. Подумали, что мне ничего не стоит разрушить силовые барьеры, просто сбить их правой кибернетической рукой и замкнуть до полной отключки. Представили, что с ними станет, вернее, что от них останется, если я дам волю той дикой неукротимой ярости, отблески которой они увидели в моих глазах.

На крайней слева кабинке зажегся мой идентификационный номер. Я подошел к ней, приложил закрепленный на запястье фиксатор к специальной выемке, и руки вновь почувствовали свободу. Я вошел в открывшуюся кабинку, и когда за мной захлопнулась дверца, отделяя от неприветливой толпы, в который раз почувствовал себя как на родном корабле. Том самом, наверное, последним в моей жизни, который мне подарил отец. Для него самого он точно стал последним, и потому я продолжал винить себя за то, что согласился на предложенную папаней авантюру. Все могло сложиться иначе, пойти по другому сценарию, если бы не моя неуемная страсть к полетам, которую не смог подавить и оставить в воспоминаниях.

Настроил автоматическую мойку на прохладный и медленный режим. Не любил горячую воду и быстрое погружение с головой в пропитанную мыльным раствором вихрящуюся пучину. Приводить себя в порядок начал с волос. Не ожидал настолько быстрого и буйного роста шевелюры. Меньше чем за год самые длинные пряди опустились ниже лопаток, а неровная челка закрывала половину лица. Я убирал ее за уши, но она с будто запрограммированной регулярностью вылезала оттуда и падала на глаза. На затылке сбивались колтуны, и на сухие волосы их было нелегко распутывать.

Мой скользкий друг Гирзельд оказался прав. Я стал похож на брошенную лохматую гончую, да и порой чувствовал себя примерно так же, как несчастная, преданная хозяевами псина.

Изгнанник из кеоманского клана не может стричься до тех пор, пока не заслужит всеобщее прощение и не будет принят обратно. Я понимал, что никогда не смогу вернуться и заново получить благословение старейшины. Оно мне было дано сразу после рождения и отозвано решающим словом главы Клана Стратокрылов на церемонии отречения.

Стоя под освежающе холодными струями воды, я вспоминал последний свой вечер на родной планете Кеоман. Темно-лиловое небо, усеянное белыми крупинками звезд. Узкий желтый краешек одного из трех спутников планеты. Взлетная полоса, будто прорезающая серебристый луг и уходящая за горизонт.

Сын старейшины, нацепивший на себя поверх летного комбинезона обрядовую набедренную повязку, сплетенную из тонкого серого тростника, схватил меня за волосы и выволок на середину посадочной площадки. Почти пустой, если не считать пары небольших кораблей галактического патруля. Старейшина уговорил прибывших за мной патрульных разрешить провести церемонию изгнания. Инопланетные гости с любопытством наблюдали за необычным для них обрядом. Они еще в момент задержания надели на меня ошейник-контроллер и фиксаторы, после чего публично зачитали обвинение с переводом на наш язык.

У меня не было шанса сбежать, живым бы мне точно не дали уйти. Свои хотели прикончить на месте, не доверив казнь чужакам. Но поскольку я обвинялся в убийстве разумного существа инопланетной расы, то должен был предстать перед общегалактическим судом. Местные законы надо мной больше не имели власти.

Меня поставили на колени, раздели до нижних коротких штанов. Заставили склонить голову перед старейшиной и облили ледяной водой из ритуального деревянного ведра. А потом взрослые и дети нашего клана по очереди подходили, чтобы в знак презрения повернуться ко мне задом и хлестнуть с размаху по моей спине хвостом. Да, это больно. Хвосты у нас мягкие и пушистые только на самом кончике, где кисточка. Вся их остальная часть жесткая и упругая, не хуже тростникового хлыста оставляет глубокие раны.

Отец все это видел. Его любящее родительское сердце не вынесло такого позора для единственного наследника. Рейес Элирос Амас скончался еще до того, как меня запихнули в клетку на борту патрульного корабля. Я не видел его в тот трагический момент. Мне не позволяли повернуть голову, следили за тем, чтобы я смотрел не дальше своих коленей. Только слышал его последний: тяжелый и натужный вздох, а потом негромкий шлепок на мягкий ковер серебристой луговой травы.

Наверное, если бы моя мать не погибла несколькими годами раньше в сражении с шимарадами, и она бы могла упасть рядом с отцом и больше никогда не подняться на ноги.

Для кеоманского воина нет ничего постыднее, чем изгнание из родного клана. В одно мгновение я стал чужим для своего мира. Больше для меня в нем не было места. Для сородичей я умер. Даже хуже… Павших героев почитают и многие годы спустя после их смерти. А обо мне всем полагалось забыть. Старейшина в прощальной речи отверг сам факт моего рождения под небом великого Кеомана.

Хуже всего, что контроллер меня лишил дара речи. Не будь на мне ошейника, который сдавливал горло при попытке произнести хоть слово или сформировать телепатический сигнал для передачи соплеменникам, я бы орал во всю глотку о невиновности. Но получилось, что даже перед отцом я не смог оправдаться. Мой несчастный родитель отошел к духам предков с мыслями о том, что его сын стал убийцей мирного инопланетянина и закончит свои дни в галактической тюрьме.