По этой же загадочной причине Лизавет Петровна понесла своему безголовому мужу сметану и яйца, чтобы он поел бы, перекусил бы хоть чуть-чуть по пути в царствие небесное. Ну почему бы и не перекусить? «Кушай, батюшка, кушай родненький, сметанка жирная, калорийная». Дорога впереди дальняя, утомительная, еще дальше и длиннее, наверное, чем от Сенной до злополучного Аптекарского моста. Может, там по лестнице еще вон сколько карабкаться. Руками и ногами. Лестинца крутая. К вечеру точно не управишься.

Мой друг капитан пропал около года или чуть более тому назад. Никто не знает, куда и почему. Говорили – злые языки – что его повесили прямо на углу уже упомянутых Садовой и Гороховой. Ну не думаю, чтобы все закончилось так уж печально. Слишком уж многолюдное местечко, барышни ходят, попивая с утра пораньше свой утренний кофе и жидкий размазюканный шоколад, да и я любил там гулять для аппетиту. Сразу скажу – я не рассмотрел. Было темно, пасмурно, поздно, и так высоко было не разглядеть. А с годами я становлюсь близорук и рассеян, и директор наш сколько раз делал мне по этому поводу замечание. А я ему: «против всесильного времени мы бессильны, ваше превосходительство, и вы – и я, даже если объединим наши усилия». Одним словом, я не думаю, что капитана повесили, как последнюю собаку или крысу, прямо вот так, на углу Садовой и Гороховой, на потеху и поругание бессовестной и бестолковой черни.

***

Я вообще звонил и в адмиралтейство, и покойному коменданту – а в ответ ни гу-гу. Никто ничего не знает и про капитана и слыхом не слыхивал. В адмиралтействе сначала не брали трубку, а потом, подумав, сказали, что корабельной веревки и так на всех хватает, а цены на пеньку на мировом пеньковом рынке взлетели немилосердно. Комендант наш покойный и вовсе ляпнул: «Не было у нас такого капитана. Разве есть на свете безымянные капитаны? Разве безымянные капитаны носят янтарные мундиры? Да такой мундир миллион рублей стоит». Миллион! Откуда у него. Ограбил полковую кассу? Нет. Не было. Не носят. И это говорит его лучший друг! Ну, после меня, наверное. Разве ты забыл наши погромные пирушки, когда ты приказывал палить разом во все стороны изо всех орудий? Разве старушка Нева не сотрясалась и не вздрагивала от нескончаемого грома, гвалта, шума, дыма, треска шрапнели и визгу картечи? Хотя я вообще-то просил зарядить все пушки леденцами. Ну и как можно не знать и не помнить, дружище. Все дрожало и гремело во славу капитана. А теперь, видите ли, болтается, дрыгая ногами, на уличном фонаре. Не болтается. Не дрыгает. Что за нелепая фантазия, право. Как можно ухлопать главного героя ни за что ни про что, даже не познакомившись с ним.

***

Это удивительно. Все в нашем городе, все – от седовласого генерала до изнуренного ломового извозчика, от блестящего канцлера – и до несчастной городской мыши, вооруженной метлой и заступом, чей земной путь ограничен двумя или тремя сутками обреченной непосильной жизни, наполненной трудом и ратными подвигами, все любили и обожали капитана. Барышни с ревом кидались ему на шею безо всяких там петушков на палочке. Уж и не знаю, как это ему так удавалось. Весь наш громадный богоспасаемый город – от Миллионной до Песков, от Разъезжей и до сумрачного Гутуевского острова – говорил и думал только о нем. Ну согласитесь, как тут такого повесить на казенной веревке на углу Гороховой и Садовой? Глупости, да и только. Даже и веревка – и та лопнет и оборвется от стыда.

Пусть он побегает, попрыгает, подышит воздухом, полюбуется нашим суровым небом. Попьет вволю кофейного напитка или жидкого шоколаду из кособокой кастрюльки. Есть у него такая. А уж потом… Господи, ну кто знает, что будет потом.

***

Я шляюсь по городу, проедая казенные деньги, и соображаю, где он может быть в данную минуту. На Садовой? На Сенной? В казармах? Не знаю. Не знаю. Скорее, у себя дома, на Батискафной улице. Это надо проверить. Как он выглядит? Во что он одет? Мы не виделись миллион лет, наверное. Выкупил ли он свой янтарный мундир у Лизавет Петровны? Или она так и уволокла его в свою замызганную нору в Свечном переулке? Ну или где она там живет, я хорошенько не запомнил. Валяется там у себя в меблированных комнатах, и любуется на янтарный мундир – как тот переливается всеми цветами радуги,

Волшебный мундир достался капитану совершенно чудесным и довольно нелепым образом. Хотя трудно себе представить, чтобы обыкновенный капитан, тем более безымянный, носил бы фантастический янтарный мундир, яркий и ослепительный, как само весеннее солнце, цвета «переспелый мандарин». Янтарные мундиры простым капитанам не положены артикулом воинским. Такой мундир, возможно, вообще один на весь белый свет. Но ведь можно притворится, или подумать, или опять же вообразить, что нет-нет, случаются в нашей сумрачной и сумбурной жизни исключения, и если на такие мелочи закрыть глаза, то становится понятно – раз в жизни и безымянному капитану выпадает такое вот счастье.

Хотя может, и я вполне допускаю, это была просто случайная и опять же нелепая ошибка интендантской службы, и янтарный мундир, на создание которого ушло двадцать килограммов первосортнейшего прусского янтаря, попал не совсем туда, куда изначально предполагалось. Возможно, волшебный мундир предназначался вовсе не капитану, а его приятелю и сослуживцу – гвардейскому майору Дарлингтону, хорошему офицеру, очень известному в нашем городе своим бескорыстным злодейством и злопамятством. Эта случайная ошибка, «пустячок», как говорят у нас в полку, возможно, имела для нашего бедного безымянного капитана довольно печальные последствия, о которых он даже не подозревал.

Впрочем, сам капитан уверен, что тут не было ни сногсшибательной воли всемогущих небес, ни глупой и торопливой интендантской ошибки, а купил он этот мундир за весьма приличную сумму в «Магазине невероятных офицерских вещей в 3-ем проезде Заячьего острова». Ну, я ему верю. Все может быть. Это очень хороший магазин, и я сам туда сколько раз заглядывал и захаживал, приобрел там, немного поторговавшись, превосходнейшие солнечные часы, покуда он, в силу всеобщей мировой скорби и печали, не закрылся. Часы я держу преимущественно дома, в шкафу, затем что погода как всегда дурацкая, дрянная, дождливая и пасмурная, и ничего такого они не показывают. Вот ведь.