Кем бы ни был Микки, но он ушел. Вдвинувшись обратно за мусор, повернулся к своим и помахал ладонью, поощряя к беседе. Может все кроме меня знают, но просто забыли упомянуть?

– Вот дерьмо! – заявил Рэк – Что это кусок дерьма?!

– Лопнуть и сдохнуть… – едва слышно пробормотала Йорка, вцепившись в руку Баска – Вот просто сука лопнуть и сдохнуть! Что это? Взял и заглотнул…

– Он разговаривает – пожал плечами Баск, единственный из нас, кто многое слышал, но нихрена не видит – Кто это был?

– Понятия не имею – признался я – Йорка тебе опишет. Когда в себя придет.

Гоблинша подалась к зомби и забормотала. К другому уху Баска наклонился Рэк, что тоже постарался добавить сведений – преимущественно матерных. Самым мягким и самым информативным было «Сраный кусок сраного дерьмища».

Я же глядел на темную щель в стене. Глядел ли на меня оттуда Микки? Или же, развернувшись, поспешно улепетывал с тяжелой и вкусной добычей в брюхе?

Он разумен. Я не знаю какое у него мышление, но вот выражение эмоций прямо как у нас. Раздражение, радость, испуг…

– Двигаемся дальше – велел я – Про увиденное – никому ни слова.

– Да кто поверит? – буркнула Йорка – Бред на ножках!

– Все равно – ответил я – Молчок. Бред на ножках… точнее ведь и не скажешь… двигаем дальше, гоблины. Может найдем кого-нибудь обычного… и пришибем ублюдка…

Не считаю себя провидцем, но в этот раз все сбылось – нашли двоих обычных болотников. И пришибли ублюдков. А заодно поняли, что мы совсем близко. Эти двое – парень с девкой – лобызались в палатке. В темноте. Мы их услышали только благодаря нетерпеливому пьяному рыку парня и писку «красотки» боящейся, что некий Джош поймет, что ее нет и догадается… С помощью ножа и топора я с Рэком сделал так, чтобы парочке больше не пришлось бояться ревнивца Джоша.

А спустя еще тридцать метров мы наконец-то добрались до желаемой части основного коридора. Тут и затаились, осматриваясь, оценивая, изучая, а заодно перекусывая, меняя фильтры в масках, проходясь влажными дезинфицирующими салфетками в самых свербящих местах. Грязь Зловонки постепенно входила в нас. Но мы ожесточенно сопротивлялись – в отличии от давно сдавшихся и побуревших болотников с их харями испещренными зелеными прожилками вен.

Как раз трое таких стояли в верхней части широкого пластикового пандуса упирающегося в вибрирующую от прорывающегося наружу потока воздуха пластиковой же стены разрезанной частично зашнурованной щелью входа. Пандус спускался почти до густого месива нечистот, где переходил в длинный основательный мостик пересекающий весь коридор и упирающийся в еще одну пластиковую стену. Гадать о том что скрывалось за второй стеной не приходилось – на стенах и пластике были нарисованы веселые и грустные лица с пятачками вместо носа и свинячьими ушами. Под потолком давно не обновлявшаяся желтая надпись «Паму-Пока».

Чуть оглядевшись, убедившись, что трое болотников ничем путным не заняты, просто входная стража в замок великого и ужасного Понта Сердцееда, я принялся разглядывать стены внимательней. Похоже, тут каждый хоть раз да оставил свою метку – сотни разноцветных номеров обведенных кружочками и овалами, большая часть номеров жирно перечеркнуто, некоторые частично залиты красной краской. Имена – их тоже немало, и они тоже перечеркнуты и залиты. Это настенная хроника болотников. Причем перечисляющая не только имена и номера – еще она повествует о рангах и взаимоотношениях. Над некоторыми именами рисунки ножей и дубин, часть номеров разбито на пары и обведены милыми сердечками. Прямо за душу взяло…

Но все это обычная мазня.

А вот картина слева от входа на свиноферму Паму-Пока…

Стоило зацепиться за нее глазами – и сразу вспомнился бордель нимфы Копулы. На стене у входа на свиноферму имелась большая картина. И она очень походила на те, что были изображены на стенах дома удовольствия и боли нимфы Копулы.

Но тут тематика немного другая…

В левой части картины обрамленная лужей кровью громадная куча оружия, одежды, доспехов и отрубленных-оторванных рук и ног. От этого зловещего холма медленно отползают тощие и несчастные черви-ампутанты. Их не меньше двух десятков. И чем дальше они от холма с собственными конечностями и вещами, тем они упитанней и улыбчивей. В правой части картины изображено несколько веселых, если не сказать добродушных болотников, к чьим ногам доверчиво прижимаются столь же добродушные жирные свинки. Ладони склонившихся в любимой животине болотников ласково оглаживают доверчиво подставленные спинки и шейки закативших от блаженства глаза свинок.

Нарисовано мастерски. Нарисовано с чувством. С вдохновением. Это столь же эмоциональная работа, как и те, что в борделе. И тут тоже присутствуют дети без лиц – хотя и замаскированы они под фигуры далеких безликих болотников держащихся за руки и наблюдающих за происходящим издалека.

Нет ни малейшего сомнения – тут поработал тот же художник. Тот самый что давным-давно умер и похоронен на кладбище Шартрез.

Глядя на картину, ощутил как во мне растет и становится все сильнее желание немедленно положить под язык хотя бы четвертушечку серой таблетки. Подождать, когда она чуть размочится слюной и только тогда мягко надавить языком, превращая наркотическое лакомство в быстро растворяющуюся кашицу…

Дерьмо!

Я с силой прикусил щеку с внутренней стороны, как следует сжав челюсти. Сильная боль обладает многими свойствами. Одно из них – быстрая прочистка мозгов от ненужных мыслей и желаний.

Меня тихо толкнул Рэк. И я тихо пробормотал пару приказов бойцам. Приказы понятные и короткие. Замаскироваться. Йорка и Баск контролируют наши тылы во все имеющиеся глаза и уши. А мы с Рэком наблюдаем за двумя входами и мостом.

Должно же что-то случится?

Любое происшествие – пусть даже рутинное и мелкое – может сыграть нам на руку. Главное не упустить момент и тут же воспользоваться шансом…