Шрифт:
Мы забираем Марка из этого дома спящим.
Миша кладет его в машину, а я торопливо залезаю на заднее сиденье.
— Мамочка, — Марк просыпается буквально на секундочку, пока я укладываю его голову на свои колени, а потом снова засыпает.
Всю дорогу чувствую висящее в воздухе напряжение.
Миша молчит, а задавать хоть какие-то вопросы я сегодня больше просто не могу. Единственное, что замечаю, это то, с какой силой Миша сжимает руль. Он зол. Невероятно зол…
Уже дома решаю, что лягу сегодня с Марком, заглядываю в детскую, понимая, что не я одна так решила.
Князев уже лежит рядом с ребенком в позе креветки. Для его роста эта кровать совсем не годится.
Облизываю губы и, почувствовав резкую боль в животе, сползаю по стенке к полу.
— Даш?
Голос мужа кажется таким далеким, будто из другого измерения…
Глава 17
Смотрю в спину уходящей медсестре. Мне кажется, сейчас все мое внимание, как и Мишино, приковано к ее белому халату.
В тишине стук низких каблучков звучит по-особенному громко.
Мы оба ждем, пока она уйдет, чтобы начать этот нелегкий разговор.
Этот чудовищный разговор, от которого явно будет зависеть вся моя дальнейшая жизнь.
— Ты не врала, получается…
Миша упирается локтями в широко расставленные колени. Он сидит на стуле рядом с кушеткой, на которой я лежу и на которой ровно пятнадцать минут назад мне делали УЗИ.
Смотрю на руку, в которую вонзили капельницу, и устало прикрываю глаза.
— Если хочешь, чтобы тебе не поверили, скажи правду.
Сглатываю. Не узнаю свой голос. Он такой спокойный, словно ничего из того, что было со мной сегодняшним днем, просто не происходило.
— Почему не хотела, чтобы я узнал?
— Развод. Помнишь?
— Сложно забыть то, о чем ты напоминаешь мне с регулярным постоянством.
— И все же. Мы не планировали ребенка. Я не планировала. Те ночи были огромной ошибкой. Ты и сам это знаешь. Мне иногда кажется, что вся моя жизнь — вереница нескончаемых ошибок.
Облизываю губы и все же решаюсь посмотреть на Князева. Мы моментально сталкиваемся взглядами.
— Если мне ты говорить не планировала, получается…
— Я хотела сделать аборт. Сегодня. Точнее, уже вчера, — смотрю на время, а сама жду Мишину реакцию. — Мама позвонила мне, когда я сидела в клинике и ждала приема.
Смотрю на него в ожидании, что он скажет. Что ответит? Обвинит?
Миша рывком поднимается на ноги, сует руки в карманы брюк и отходит к окну. Я не вижу его лица, но несложно догадаться, что от моей откровенности он не в восторге.
— Мое тело — мое дело, да? — спрашивает с легкой ухмылкой и косится на меня.
— Жаль только, что за эти годы все решили иначе.
— Хватит прикидываться жертвой. Я тебя не принуждал. Ни тогда, ни сейчас.
— Только чуть-чуть манипулировал, — смеюсь и сразу морщусь. Головная боль пока еще, к сожалению, никуда не делась.
— Что говорить Марку, когда мы разведемся, уже придумала?
— Правду. Что его родители не любят друг друга, но очень любят его, поэтому всегда будут рядом с ним, даже если живут отдельно.
— Хорошо. Меня устраивает. Что насчет аборта?
Князев резко разворачивается, снова смотрит мне в глаза, а я не знаю, куда спрятаться от этого его взгляда. Он в душу проникает. Глубоко-глубоко под кожу. Острыми бритвами распарывает сердце на мелкие ошметки, но сначала крошит в труху грудную клетку.
Что насчет аборта? Да боже, знала бы я сама ответ на этот вопрос, вероятно, сейчас бы не мешкала.
У меня была угроза выкидыша сегодня, и, если я продолжу в том же духе, картина не изменится. Когда я очнулась в машине скорой помощи, первое, о чем подумала, это — а жив ли еще ребенок?
Он еще часть меня или уже нет?
Я до мельчайших деталей помню ту боль, которая накрыла меня, прежде чем я потеряла сознание. Ее ни с чем нельзя было сравнить. Она даже не физическая была, а душевная.
Я словно умирала там, в детской. Снова и снова, пока не вырубилась окончательно.
— Это последняя неделя, когда можно, — отвечаю, прочистив горло. — Я понимаю, что он или она ни в чем не виноват. Понимаю. Но я не хочу родить еще одного малыша от нелюбимого человека. Думаю, что тебе в какой-то степени должны быть понятны мои чувства.