Однако Маб еще не закончила.

Один взмах руки и каждая скульптура разлетелась на тысячи осколков, осыпав поле боя безмолвным реквиемом по огню, который так и не успел погрузить мир в ярость пылающей страсти.

Не закончил и маг.

Пальцы волшебника чертили в воздухе круги, каждым новым символом извлекая из земли лезвия из раскаленного, расплавленного металла. И словно в процессе ковке внутри лучшей из кузен, они шипели и плевались, приобретая очертания мечей и сабель. Их огненная сталь буквально бросала вызов власти льда Мэб.

Еще один взмах посохом и, рассекая воздух смертельным свистом, со скоростью быстрейших из стрел они отправились в полет, устремляясь к Мэб.

Ледяная королева в мгновение ока подняла руку, и из кончиков ее пальцев расцвел ледяной голубой свет. Ножи, застывшие в воздухе, на мгновение зависли в воздухе, а затем с грохотом упали на землю. Быстрым движением руки лезвия трансформировались, их раскаленные лезвия угасли, затянувшись кристаллическим инеем.

Однако где-то внутри, под коркой льда, их огненная суть так и не угасла, и теперь лезвия мерцали неземными лепестками цветов, каждый из которых с жадность голодной пасти бездонного мрака ловил свет и преломлял его в призме радужного соцветия.

В сердце их бури, порожденной битвой двух магов, Мэб создала свой собственный водоворот — ледяной вихрь, в котором кружились клинки тьмы. Это были не обычные мечи, а замысловатые кристаллы из мороза и тени, каждая сверкающая сосулька служила воплощением ее холодного царства. Кружась вокруг волшебника, они пытались ужалить его тенями и льдом, угрожая завлечь Пепла в свой леденящий душу балет.

Однако Пепел, Кровавый Генерал, был не чужд танцу войны и стали. Его пламя, верное и вечно ждущее приказа, с радостью верного пса закружилось вокруг него в зажигательной контрмелодии, противопоставляя морозу огонь, тени — свет. Там, где холод стремился укусить, тепло целовало. Там, где тьма стремилась поглотить, пламя рождало свет.

И вот, ледяные клинки начали дрожать под неумолимым жаром, их некогда четкие силуэты расплывались в неясных омутах пара и жара.

Каждая капелька сдавшегося льда трансформировалась под огненной властью волшебника.

Стоило вытянуться сморщенной, старческой руке и хриплому голосу прошептать древние слова, как расплавленные бусины скрутились в конвульсиях словно возрожденные души. И из этих светящихся углей возникли фениксы, блистающие своим огненным оперением. Их тела были созданы из чистейшего пламени, а клювы несли блеск тысячи солнц.

Эти вновь рожденные огненные существа парили, сбросив оковы своего ледяного прошлого. Они прочертили полосы пламени на черном полотне неба — пылающим балетом непокорности ледяной цитадели королевы Холода. Их триумфальные крики эхом разносились по полю боя — гимн феникса, сотканный из нитей возрождения и обновления, провозглашающий непреложную истину их существования: Из пепла восстает огонь.

Но вот ледяные губы зашептали и вспыхнуло льдом копье-посох.

Под заклинанием Маб пламенные фениксы заплакали огненным ливнем. Их крылья, недавно парящие в балете, изломались. Словно танцоры, внезапно забывшие ритм, они замешкались в своем огненном полете. Их огненная решимость оказалась укрощена; заменена чарами, манящими птиц к земле.

Фениксы начали снижаться, прочерчивая спирали завораживающей грации в леденящем воздухе, их огненные крылья утихали под прохладным, легким, но твердым прикосновением синего льда.

Свет убывающей луны улавливался каждым пером, покрытым коркой неприступного льда; преломлялся в их кристаллических телах и рассыпал рассеченные лунные лучи оттенков северного сумрака по полю битвы. Каждый ледяной феникс в своем стремительном падении, казалось, словно игла — сшивал ткань из серебристых нитей на поле боя, переплетая темное со светлым.

Огненные духи, некогда олицетворявшие разрушение, теперь воплощали странное спокойствие. Они превратились в матовые лепестки, застывшие в томном пируэте, порхающие вниз под неизбежным притяжением гравитации.

Их падение был зрелищем, которое на мгновение сумело создать картину безмятежности на широком полотне схватки Древних. Среди хаотичного танца огня и мороза вдруг возник момент неподвижности; преходящая пауза, когда разрушение оборачивалось образом сюрреалистической красоты, свидетельством причудливой поэзии, присущей, возможно, лишь тем, кто сражался чаще, чем другие дышали.

Однако мираж оказался вдребезги разбит восходящей волной невидимой силы.

Пепел, чью волю не сломить ни льдом, ни холодом, ни мраком, согнул ладонь в направлении падающих птиц. Его пальцы прочертили древние узоры в холодном воздухе, а губы прошептали заклинание старше, чем некоторые горы в мире смертных.

От волшебника, пропитывая воздух и обволакивая замерзшие птицы, начало исходить сияние. Сперва мягкое и теплое, представшее простым мерцанием, оно внезапно разрослось в ослепительное инферно.