Теплые ладони коснулись его лба и, с диким хрипом Хаджар открыл глаза. Дергаясь в судорогах, ощущая боль, что затмевала границы реальности, которую вкладывают в само понятие “боль”, Хаджар рычал и стонал.

— Проклятье! — звенело где-то вдалеке. Кажется, это был голос Бадура… — Как он мог использовать силу души, если его никогда не обучали?! Это вообще невозможно! Никто не может использовать силу души, без обучения! Это невозм…

— Хватит! — гаркнула старая ведьма. — Где лекарство?!

— Дубрава, ты уже скормила ему все наши лекарства! — а теперь, наверное, Равар. — Они должны были вылечить души десяти воинов, а у него она все еще разрушается! Что здесь, о предки, происходит?!

Дубрава выругалась, после чего прошептала что-то на языке, который Хаджар, никогда не слышал, но почему-то узнал.

— Еще рано, последний генерал, рано тебе вспоминать… Время Горшечника еще не пришло, а значит — не время пасть Горе Черепов… старая Гвел поможет… спи, последний генерал… спи и забывай.

Ветер стих, глаза Хаджара закрылись и только чувство, что он опять что-то забыл, что-то очень важное, не покидало его. И далекое эхо все еще звенело в ушах:

— Скорее! Он не протянет и двух ночей! Если не успеем довести его до Твердыни — Хаджар погибнет!

Хаджар порой приходил в себя, с трудом поднимая веки и различая сцены, которые казались ему чем-то нереальным. То ли воспоминания, вторгнувшиеся в реальность, то ли миражи уставшего разума.

Сколько часов, дней или может быть недель так прошло — кто знает.

Порой он видел очертания гранитных мостовых города и черные воды реки, бьющейся о стенки её мрачной темницы. Иногда он сидел за столом и смеялся, вдыхая аромат домашней еды и ощущая на кончиках пальцев чью-то бархатную, теплую кожу. Но куда чаще ему виделись образы битв и сражений. Тех, в которых он проливал свою и чужую кровь и тех… что никогда прежде не видел… или не помнил.

В какой-то момент Хаджар смог удержать сознание на достаточное время, чтобы различить оттенки реальности.

Немного влажный ветер дразнил его спутавшиеся от пота и инея волосы. Солнце блестело в темных отражениях земли, а сани скорее не скрипели, а жужжали надоедливым комаром, которого никак не могло оказаться посреди снежных пустошей.

Все это подсказывало генералу о том, что они ехали по замершей водной глади.

— Потерпи, генерал, — прошептала Дубрава. — мы почти на месте… старая Гвел поможет.

Хаджар, сквозь белое марево, различил каменные пики. Там, в самом сердце ледяной пустоши, где белая пелена снега без устали тянулась до самого горизонта, к серому небу, бросая вызов стихиям, тянулась, как сперва показалось генералу, высокая скала. Но стоило приглядеться, как становилось понятно, что это была крепость, не построенная, а высеченная прямо в склоне массивной горы.

Величественный силуэт Твердыни представлял собой грозное зрелище. Ее замысловатая форма несла на себе следы бесчисленных веков, что камень, высеченный руками смертных, провел в борьбе со снегами, ветрами и временем. Громадные квадратные окна на разной высоте украшали фасад, словно бдительные глаза горы, обращенные в сторону бескрайних снежных равнин.

Величественный вход у подножия горы представлял широкую лестницу, достаточно большую, чтобы через нее мог пройти целый батальон. Казалось, она раскинула руки для путников, достаточно смелых, чтобы встретить лицом к лицу ледяную пустыню, и заманивала тех в свои каменные объятия. Тяжелые, железные двери, испещренные символами и узорами, стояли на страже покоя тех, кто укрылся внутри от нелюдимого края.

Над входом возвышался массивный балкон, с которого открывался вид на безмятежную ледяную пустошь. И с каждой стороны от своеобразного парапета в небо тянулись еще башни, украшенные такими же балконами. Как если бы архитектор пытался создать такое сооружение, с которого можно было бы обозревать всю пустошь и ни один лоскут ледяной глади не укрылся бы от защитников Твердыни.

Может из-за того, что Хаджар почти не понимал, что происходит, а может потому, что перед глазами все плыло, этот странный симбиоз камня, льда и редких красных всполохов факелов и огней, заставил его ощутить нечто приятное. Каким-то странным образом Твердыня не выглядела мрачной или тяжелой, а скорее внушала надежду. Не такую теплую и томную, к какой привыкли жители внешнего мира, а более суровую, но и в то же время — несгибаемую.

Как абсолютное осознание того факта, что даже в таких землях, где нет солнца и дождя, где земля вечно спит под слоем льда и снега, а весна отличается от разгара зимы лишь тем, насколько глубоко утопают ноги в ледяном настиле — человек тоже может жить. Жить и бороться.

И к когда последний луч заходящего солнца упал на ледяную вершину горы, то рассыпался калейдоскопом цветов, превратив крепость в сверкающий дворец посреди монохромной пустоши.

Но наваждение исчезло, а генерал снова погрузился в беспамятство.