— Наташа? — Голос у папы был уставший. — Как последний экзамен? Трудно было? Помню, эта Камелавкина твоей матери немало нервов попортила, но всё же законную пятёрку поставила. Наташа, ты меня слышишь?

— Добрый день, — седоволосый откашлялся. — Это не Наташа. Я Георгий. Простите, я не знаю, как зовут Вас, но… Вашу дочь сбила машина на пешеходном переходе между улицами Братьев Райт и Красноармейская. «Скорую» вызвали. Наверное, её повезут в пятую. Или в третью…

— Наташа? — Голос у отца стал сбивчивым. — Подождите, это, должно быть, какая-то ошибка. Машина на Братьев Райт. Пешеходный переход. Она сегодня сдавала экзамен. Последний экзамен.

— Она сдала. На отлично.

— Она жива? Скажите, моя дочь жива?

Седоволосый замолчал. Не знаю, как вам, а лично мне никогда не приходилось говорить родителям, что их ребёнок умер. Умер, к сожалению, навсегда и безвозвратно, но, если бы я вдруг оказалась на месте этого мужчины, то вряд ли бы нашла в себе смелость даже позвонить. Я всегда была трусихой и больше всего на свете боялась сообщать кому бы то ни было плохие новости.

— Вам лучше начать собираться и выезжать в больницу. «Скорая» уже близко. Слышите сирену? Я наберу Вам ещё раз, когда врач точно скажет номер.

— Умоляю. — Папа словно ребёнок зашмыгал носом. Я прикрыла глаза, чувствуя, что он плачет. — Умоляю, скажите, что она жива.

— Мне жаль. Мне очень жаль. — И седовласый отключил вызов.

Мне хотелось заплакать. Я чувствовала, как слёзы подступают к горлу, как щекочут нос, как разъедают глотку и как не могут пролиться. Видимо, призракам отказано даже в способности плакать. Всё правильно: плачьте, пока живы.

— Значит, ты Наташа?

Насмешливый голос заставил меня обернуться. В груди зашевелилась надежда: меня кто-то видит. Жаль, шевеление было недолгим, потому что этим кем-то оказался остроносый мальчишка лет двенадцати. Сухой, жилистый и полупрозрачный. Он склонил голову набок, словно хотел меня поприветствовать, но, вдруг передумав, зло рассмеялся.

— Добро пожаловать в ряды умерших! Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Не кружится? Может, стакан воды или стул?

В памяти замелькали картинки. Я видела лицо этого мальчишки лет пять назад в новостях. Рыжий, всё лицо в веснушках. Папа тогда с болью в голосе промычал: «Словно солнышко поцеловало», а соседка, тётя Катя, фыркнув, добавила: «Чего взять? Детдомовский!»

Подробности аварии давно стёрлись из моей памяти. То ли грузовик, то ли автобус. Говорили о нём мало, а водителя, кажется, так и не наказали. Позже выяснилось, что мальчик переходил дорогу в неположенном месте, и громоздкая машина не успела затормозить. Особенно сердобольные жители повесили на столбе, возле которого мальчик погиб, что-то вроде почтового ящика, поместили сверху его фотографию и букет из гвоздик.

— Саша? — спросила я наугад.

— Савва! — недовольно поправил мальчик, делая вид, что чешет нос.
– Знать надо! Савелий Нестеров собственной персоной. Я вроде как национальный герой тут, так что не смей забирать мою славу!

«Славу… Вот так слава - умереть под колёсами автомобиля», - вздохнула я и по привычке прикусила губу, но не почувствовала боли. Ущипнула себя за палец — опять ничего.

«Вот и всё! Больше никаких физических страданий, только душевные — только в сердце, точнее там, где оно раньше располагалось».

— Ну хоть поговорить с кем будет, — продолжил Савва, активно жестикулируя.
– Только на мою территорию не смей ходить, она за зелёным домом начинается.

— Не бойся. Не буду.

— Все вы так говорите, пока плотные, — он взглядом показал на своё полупрозрачное тело. — Первые несколько месяцев после смерти я тоже выглядел вполне живым, но черви в земле не дремлют. Как только начнёшь разлагаться, и твой облик подпортится.

— По сравнению со всем остальным — это мелочь, — только и смогла выдавить я.

Внутри разрасталась пустота. Я умерла. Умерла!!! Умерла… И что же делать теперь?

— «Скорая» приехала, — закричал кто-то. — Расступись.

— И полиция подъезжает, — ехидно заметила женщина в цветастом платье, которая не спускала глаз с мальчишки, сбившего меня и без умолку разговаривающего с кем-то по телефону. — Ты посмотри, гадёныш какой, номера пошёл скручивать.

Дверь кареты скорой помощи открылась, и молодой парень, одетый в голубоватую медицинскую форму, состоящую из брюк и рубашки, легко спрыгнул на землю. Савва фыркнул. Я сорвалась с места, припустилась бегом к машине и… упала в его объятия. Но он прошёл мимо, не ощутив даже моего холода. Тёмно-карие глаза были прикованы к распластанному на асфальте телу, а губы беззвучно шептали: «Наташка». Снова и снова только «Наташка».

Никто и никогда не поверит вот так запросто, что его любимый человек умер. Никто. Каждый будет сомневаться, а ещё отрицать и торговаться. Ромка не стал исключением. Он никогда ничего в своей жизни не отдавал без боя и сейчас, по-видимому, решил повоевать со смертью. Делал искусственное дыхание, давил на сердце и считал. Считал постоянно, считал до тех пор, пока бородатый водитель, напоминающий скалу, не оттащил его от моего мёртвого тела и силой не затолкал в машину.

— Кто это? — скучающим тоном произнесла Ромкина напарница, женщина лет сорока с пухлыми, ненатуральными губами.