Папа едва заметно покачал головой из стороны в сторону.

— Жаль, — «Демидыч» снова погладил пса по морде, — хорошая собака, умная. По глазам вижу, несмотря на то, что уличная.

Папа кивнул и, налив себе чая, опустился на соседний стул. Приёмыш лёг рядом и как будто специально несколько раз гавкнул на меня. «Демидыч» усмехнулся и бросил ему на пол одну из печенюшек.

— Я с детства хотел завести собаку, — заговорил он, беря из вазочки новое печенье и отправляя себе в рот, — но мать не дала. Собаки лучше людей. Не предают. Вы его с улицы забрали, и он Вас не бросит из-за того, что Вы что-то кому-то не то сказали. Не скажет, что разочарован. Собаки хорошее не забывают.

Папа кашлянул и поднёс к губам кружку. Лицо его было спокойным и никаких эмоций не выражало. Со стороны казалось, что он думает о чём-то своём и просто наблюдает за каркающей на берёзе вороной.

— Ты ведь видишь её, да? — как бы невзначай задал вопрос он, когда приёмыш, подняв голову, попросил очередную порцию вкусняшек. — Поэтому приехал?

— Вижу. — «Демидыч» тоже покашлял. — Теперь да. Я снова её вижу. И всех их тоже.

Прижавшись к холодильнику, я скрестила на груди руки. Ожидание и все эти разговоры издалека действовали мне нервы, но я запретила себе вмешиваться. Пусть поговорят сами. Без нажима. Без меня. «Демидыч» снова видит «их», точнее, нас. Призраков… И это на сегодняшний день, пожалуй, самое главное.

— Я пил таблетки. Специальные. Хотел обычной жизни. Они помогали забыть и не видеть.

Не отпуская кружку, словно та была спасательным кругом, папа кивнул опять.

— Что изменилось?

— Вы сказали, что верите мне. Это правда?

— Правда.

— Поэтому и приехал. Чтобы удостовериться. И чтобы помочь. Чтобы не быть хуже собаки. Последнее дело. Она же мне помогла. Всё-таки. И Галина сказала съездить. Я ей тоже рассказал.

— Галина? — не сдержавшись, я рассмеялась густым и звонким смехом. — Это которая Галина Ивановна? Заведующая?

«Демидыч» покраснел как рак и принялся теребить бороду. По виду та напоминала старую-престарую мочалку, но всё равно шла ему.

— В приюте умер ребенок. Давно, — нехотя признался он и опять погладил голову приёмыша. — Эффект от таблеток выветривался две недели. Если пить регулярно, они хорошо помогают.

— Но ты не слышишь музыку, — вставила я.

— Это можно пережить. Теперь можно.

Папа провёл рукой по столу и бросил собранные крошки в раковину, потом внезапно нахмурился и с силой отодвинул вазочку с печеньем к стене.

— Мальчика посадили, — произнёс он и опять посмотрел на жутко каркающую ворону.

— Я читал… Перед тем, как уехать.

— Навестить его хочу, — голос папы дрогнул, — если позволят, конечно.

А потом они опять замолчали. «Демидыч» отчаянно делал вид, что пьёт чай, а папа наблюдал за происходящим на улице. Словно меня не было, и словно всё на свете было хорошо и прекрасно. Я ждала, честно ждала, что один из них всё-таки продолжит разговор дальше, но они, по-видимому, не собирались этого делать и больше походили на выброшенных на берег карасей, чем на людей, жаждущих обсудить важные вещи. И тогда моё терпение лопнуло и улетело к потолку со скоростью сдувшегося воздушного шарика:

— Ромка бросил медицину! — закричала я и для пущего эффекта пощёлкала перед ухом «Демидыча» пальцами.

— И зачем так орать? — поёжился он.

— Она что-то сказала? — Папа поднял голову. В его глазах заиграл неподдельный интерес. — Она иногда пишет мне на зеркале. То есть, писала.

— Это была не я! У меня плохо получается. — «Демидыч» удивлённо приподнял брови. Под его взглядом я осеклась, и мой голос стал похожим на писк мыши. — Попросила Альбину, чтобы та уговорила Савву помочь. Он ведь не трогал тебя больше?

— На зеркале писал другой призрак. Наташа пока сама не справляется. И… Ваш зять сегодня бросил университет.

— Ах, вот оно что! — разочарованно проговорил папа и вылил остатки чая в раковину. Я поглядела в его лицо, но так и не поняла, какая фраза, первая или третья, расстроила его больше. — И Наташа хочет, чтобы я поговорил с ним?

— Судя по выражению лица, да.

— Ромка — врач, — затараторила я, и «Демидычу» в срочном порядке пришлось «переводить» сказанное мной папе. — Настоящий. Я видела. Все видели. Он должен лечить людей, а не продавать компьютеры. Он спас тебя. И спасёт ещё много кого. Сначала я думала, что он хочет бросить учёбу из-за меня, то есть, из-за моей смерти, потому что не смог «оживить», от того и корит себя. Но ведь твоё сердце запустить получилось. Разве это не должно было изменить его решение? Неужели он так и не понял?.. И неужели никогда не поймёт?!

Дослушав «мою» речь до конца, папа тщательно вымыл кружку и насухо вытер её полотенцем. Поставил в шкаф и только после этого повернулся к месту, на которое указал «Демидыч».

— Лошадь можно привести на водопой, — медленно проговорил он, — но заставить пить нельзя. Если медицина, как ты говоришь, Ромино призвание, то он вернётся в неё, через пять лет или через десять, но вернётся. А если нет, то значит так и должно быть. Заставим учиться дальше — сделаем хуже.

Всплеснув руками, я истерически захихикала. Колкая фраза про лошадь, которая когда-то привела меня в чувства, теперь пощёчиной ударила по лицу. Неужели папа тоже отказался от меня?