– Не подвинешься, приятель? – обратился к рыжему Барсукот.

– Хромой шакал тебе приятель, – женским голосом отозвался рыжий, но хвост убрал.

«Чёрная стрела» тем временем тронулась, резко сорвавшись с места, и Барсукот от неожиданности почти свалился на свободное место, лишь в последнюю секунду успев принять грациозную позу и сделать вид, что именно так он и планировал сесть.

– Простите, я не разобрал, что вы – самка, – смущённо пробормотал он. – У вас нестриженые кисточки на ушах, обычно такие носят самцы.

– Нестриженые кисточки… – Соседка презрительно фыркнула. – Я понимаю, Дальнее Редколесье. У нас тут дикость, война и анархия, и все считают, что мальчики должны ходить с кисточками, драться за территорию и никогда не скулить, а девочки должны стричь шерсть на ушах, ловить мышей и котиться два раза в год. Но вы-то!.. Вы, как я поняла, из Дальнего Леса? Мне говорили, там цивилизованный лес, где соблюдаются права самок.

– Так и есть. – Барсукот смутился ещё больше. Ему не хотелось, чтобы Дальний Лес показался жителям саванны нецивилизованным местом. – У нас в лесу никто не обижает самок, и они даже могут работать в полиции, но просто длинношёрстные самки или такие, у кого растут лохматые кисточки, – они стригутся и вычёсываются в салоне «Стригучий лишайник», потому что так красивее. У нас есть Стриж Парикмахер…

– А тебе не нравятся мои кисточки? – перебила вдруг рыжая. – Они тебе кажутся некрасивыми?

– Нет, почему же… – Барсукот оглядел её кисточки. – Они пушистые, очень милые, вам… тебе идут.

Он потянул носом воздух. От рыжей пахло песком пустыни и свежей дичью, влажной молодой шерстью и тёплым молоком, и ещё чем-то, с тонкой ноткой луговых трав и валерьяны…

– И ещё мне очень нравится твоя вонь. Это что-то африканское? У нас в Дальнем Лесу не продают таких ароматов.

– Это не вонь. – Она усмехнулась в усы. – Я просто люблю валяться в траве. Я каракалка Каралина. – Она протянула ему мягкую рыжую лапу. – Для своих – просто Лина.

– Каракалы – это дикие африканские кошки, я читал про них… то есть про вас… в Зверской Энциклопедии Мира! – Барсукот крепко пожал ей лапу. – Ну а я – Барсукот. Младший Барсук Полиции Дальнего Леса.

Барсукот распушил хвост и выгнул спину – в общем, принял красивую позу. Он ждал восторга или хотя бы зверского интереса. «Ой, вы что, правда сыщик?», «Вы приехали к нам распутать очень сложное дело?» – ну, чего-то такого он ждал. Он хотел произвести впечатление – и действительно его произвёл. Каралина резко отняла лапу:

– Ты из полиции?

– Да…

– Так ты специально сел рядом со мной, чтобы потом за мной проследить? – Её кисточки на ушах встопорщились и стали похожи на иглы. – Ты надеешься, я выведу тебя на него?

– На кого на него? – изумился Барсукот.

– На моего отца, каракала Ала! Ведь Изысканные обвиняют его в похищении их жирафика! Конечно, проще всего повесить вину на дикого старого каракала…

– Но почему? Почему они обвиняют твоего отца?

– Ни слова больше. Я устала и хочу спать. – Каралина демонстративно закрыла глаза и свернулась клубком. – Не пытайся выведывать у меня семейные тайны.

– Мелис-с-са… Кому мелис-с-с-су?.. – послышалось шипение из прохода. – С-с кокос-с-совым молоком или прос-с-сто мелис-с-с-са!.. А такж-ж-же з-закус-с-с-ски!..

– Божечки, небесные медведики, тысяча сычиков!.. – Барсукот вжался в сиденье и уставился на существо, извивавшееся в проходе и толкавшее перед собой тележку со снеками и напитками. – Кто это?!

– Гадюка-проводница, – не открывая глаз, равнодушно сообщила Каралина.

– Змея внутри змеи?!

– А кто ещё согласится тебя обслуживать внутри змеи?

– Но… оно… она… она же ядовитая?

Каралина сладко зевнула и ничего не ответила.

– Ну и ч-ш-што, молодой зверёк, ч-ш-што я ядовита? Я обыч-ч-чно не плюю клиентам в напитки. Так вы будете мелис-с-совую настойку?

– Да, пожалуйста. – Барсукот только сейчас обнаружил, что от страха автоматически выпустил когти и вонзил их в обтянутое змеиной кожей сиденье. – Мелиссу с кокосовым молоком.

– С-с-смеш-ш-шать и взболтать?

– Да, наверное.

Гадюка поставила перед Барсукотом одноразовый стаканчик из сухого фигового листа, в котором плескался в такт движению «Чёрной стрелы» ароматный нежно-зелёный напиток. Барсукот выпил содержимое залпом и лихо вытер усы. По телу его разлилась волна щекотных, тёплых мурашек: как будто добрый, спокойный зверь почесал его за ухом мягкой лапой, а потом погладил по шерсти от кончиков ушей до хвоста.

– Сколько с меня шишей? – с трудом спросил Барсукот.

– У нас-с тут, молодой зверёк, не ш-шиш-ши, а кокош-ши. Дес-сять ваш-ших ш-шиш-шей – это наш-ша одна кокош-ша, я могу вам прямо здесь поменять по отличному курсу, мелис-са стоит дес-сять кокош-ш, это, получ-чаетс-ся, с-сто шишей!

– Да, давайте… – Барсукот полез в карман за шишами.

– Даже не думай! – подал голос с другого конца вагона Стервятник. – Это грабительский курс! Одна кокоша равна одному шишу! Но чужаков здесь всегда норовят надуть! Кстати, никому, кроме меня, случайно, не кажется, что мы уже часа два ездим по кругу?