Наигравшись мы пошли завтракать, я приготовила сырники и поставила перед Егором тарелку с ароматными кругляшками, политыми сметанкой и чашку с какао.

В окошко во всю светило солнышко, отражаясь от начищенных белоснежных поверхностей, рассыпалось солнечными зайчиками. Пахло сырниками, ребенком и домом. Я загрустила, я так любила эту квартирку и свою жизнь здесь.

Внезапно малыш кинул один сырник, весь в сметане под стол.

— Егор! Зачем?

— Это до-мо-до-му. — невозмутимо ответил Егор.

— Кому? Домовому? Это тебя кто научил?

— Тетя Фета!

— Ох уж эта тетя Фета — пробурчала я и пошла за тряпкой.

Наше веселье прервал звонок. Что-то слишком часто в последнее время у меня гости.

Я открыла дверь и увидела начальницу службы опеки Аллу Сергеевну с какими-то людьми и полицией.

— Что-то случилось? — недоуменно спросила я. С Аллой Сергеевной у нас всегда были хорошие отношения. Она одобряла идею моей опеки над братом и очень поддерживала нас с Егором после смерти родителей, она помогла снять нам недорогое жилье и меня на работу устроила, так что я была немало удивлена ее визиту в компании полицейских.

— На тебя Алиса, поступил сигнал. Мол, не следишь за ребенком, грязно у тебя.

— Почему? От кого? — я не понимала, что происходит. Инспекторы молча прошли на кухню.

— Вот, — указала Алла Сергеевна на сырник на полу. — Грязь на полу.

Сотрудница записала что-то в тетрадь.

— Да это сейчас только Егор уронил, я как раз шла убирать, и вы пришли — я засмеялась, не понимая ситуации — говорит, домового угощает.

Алла Сергеевна открыла холодильник.

— Спиртное в холодильнике — она с укоризной посмотрела на меня. — Выпиваешь? Нехорошо.

— Алла Сергеевна, да всего разок, вчера с подругой посидели. Мы даже не допили. Вы же знаете я не пью совсем.

— Еще и гостей пьющих приглашаешь! Из-за этого тебя с работы увалили? Из-за пьянки?

— Да это Светка! Подружка моя. Вы же ее знаете! — она конечно знала Светку. В нашем районе все всех знали.

— Не знаю ничего, Алиса, но Егора мы забираем.

— Как?! — я не могу поверить. — Алла Сергеевна! Я устроюсь на работу, обещаю. Сегодня же. Не забирайте Егора. Дайте мне неделю, Алла Сергеевна! Ну побойтесь Бога, я хорошо за ним ухаживаю! У него все есть! Его нельзя забирать, он пропадет без меня!

— Алиса, вот когда устроишься на работу, да пить прекратишь, тогда и отдадим! Не переживай, ему будет хорошо у нас.

Я не могу отпустить Егора и вцепляюсь в него мертвой хваткой

— Не отдам!

Алла Сергеевна подошла ко мне в плотную.

— Видишь, полиция? — шепнула она тихонько, — только и ждут что ты сопротивляться начнешь. Сигнал сверху поступил. Заберут силой, а на тебя дело заведут. Будь умнее, решай проблему. Я присмотрю за мальчиком.

Я понимаю, что все бесполезно, и глотая слезы, собираю Егора. Я очень стараюсь не плакать и воодушевленно рассказываю ему, как ему будет весело там, где много деток и новые игрушки.

— А ты? — спросил Егор

— Я дома останусь, денежки поищу, чтобы вкусняшки тебе купить.

Егор заплакал:

— Не надо вкусняшки, с тобой хотю! Не одавай меня! Алиса!

Я чуть не плачу вместе с ним, но из-за всех сил сдерживаюсь, не стоило еще больше расстраивать мальчика. Так в слезах его и увезли.

Когда закрылась дверь, я сползаю на пол, вцепляюсь в волосы и реву, сердце рвется на части, Егорка мне больше чем братишка, я уже давно считаю его своим сыночком, ведь ращу его с пеленок, живу им, дышу им. Перед глазами стоят его умоляющие глазенки, полные слез. Как могла я отпустить его?

Надо было драться, кусаться, царапаться! Он же такой маленький и беззащитный, он не сможет без меня. На меня опускается чернота, темная, страшная. Все тело трясет как в лихорадке, от рыданий я начинаю икать и задыхаться. В груди растет и расширяется колючий шар, заполняя меня всю, рвется наружу, вот-вот ребра сломает.

«Сердечный приступ» — мелькает мысль — «Ну и пусть, все равно мне без Егора жизнь не нужна»

Мне кажется, что ампутировали половину меня, ту где находится сердце, может ли жить человек распиленным пополам? Егор! Мой малыш! Мой сладенький пирожочек в приюте, эта мысль сводит с ума, выворачивает мышцы и кости так, что я в бессилии корчусь по полу и рву на себе волосы.

«Зачем вы бросили нас? Почему не забрали с собой? Мама! Папа! Как вы могли?! Вы так нужны нам!» — кричу я в пустоту. Я зла на родителей! Зачем они так рано погибли? Почему не позаботились о нас?!

Это слегка приводит в чувство. Что я такое несу? Как можно обвинять родителей за то, что они умерли? Я сошла с ума?!

Потихоньку я начинаю обратный отсчет:

«Десять, девять, восемь, семь, пять…» — сбиваюсь, начинаю заново — «десять, девять, восемь, семь…»

Рыдания становятся реже, боль притупляется, но не уходит, сворачивается в клубок, готова в любое время поднять зубастую пасть и вцепиться в мою плоть, но я загоняю ее поглубже, указываю ей свое место. Еще не все потеряно! Я буду бороться! До конца, до последней капли крови я буду биться за своего мальчика.