— Я… я просто хотела… — вздыхаю, потому что не знаю, что сказать.

— Пойдем. Завтрак готов, — мужчина отпускает меня, наконец.

Завтрак… По моим ощущениям с момента пробуждения в комнате Ризвана прошло уже достаточно времени, а, оказывается, даже завтрака еще не было.

— Я тебе что вчера сказал? — спрашивает Анвар, пока мы спускаемся на первый этаж.

Понуро опускаю голову. Ответить мне нечего.

— Мне с тобой таскаться нахуй не уперлось. Только проблемы создаешь, — продолжает громила. — Я бы тебя давно выкинул, чтобы не мешалась.

Обреченно закусываю губу. Кажется, меня и так выкинут. Только не сразу. Бандиты просто так не отпускают. Папу же не отпустили. Не закрыли глаза на то, что он ушел.

Извращенное понятие о чести и обязательствах у таких людей, как Ризван или Анвар, не имеет ничего общего с тем, к которому мы привыкли. По совести они не поступают.

И мне такого ждать не стоит. Повезет еще, если папа справится с поставками быстро. Хотя, насколько мне известно, такие вещи за день не решаются.

— Он… он теперь отдаст меня? — все же решаю спросить. Мне важно знать о том, каким будет наказание. — Ну, другим мужчинам?

— Лучше бы отдал — мороки меньше, — недовольно хмыкает Анвар.

— Лучше… лучше, чем что? — на последнем слове я перехожу на шепот.

Меня что, убьют? Накормят сейчас, а потом забьют, как скотину?

Ответа не следует. Горилла продолжает идти передо мной молча.

— Анвар! — незнакомый мужской голос окликает провожатого практически у самой кухни.

Он оборачивается. Отвечает что-то на незнакомом языке, а затем говорит по-русски, обращаясь уже ко мне:

— Ешь иди, потом в комнату поднимешься. Не выходи, пока за тобой не придут.

Моего ответа мужчина не ждет. Уходит куда-то с тем, кто его позвал.

Я топаю на кухню. Запах еды кажется неприятным. Есть не хочется. Меня даже подташнивает немного. О каком аппетите вообще может идти речь?

Но идти против распоряжения боюсь. Надо хоть что-то перехватить, ведь впереди еще целый день, а за ним еще один. И еще. Не знаю, сколько времени придется провести в плену, но мне нужны силы.

— Здравствуйте! — приветствую на кухне всех собравшихся.

— Давай, налетай, — командует повариха, — пока не остыло. Сейчас позже плюшек еще напеку. Плюшки любишь?

Пожимаю плечами. Наверное, люблю. Я давно ничего такого не ела.

Странным кажется, что женщина собирается кормить плюшками головорезов. У меня такая картинка в голове не укладывается.

— Вы тоже давайте, за стол садитесь, — тучная женщина распоряжается и остальным двум девушкам. — А Сонька то где?

— Я ее сегодня вообще не видела, — сообщает одна.

— Я видела утром, но очень рано, — поддакивает другая.

— Ладно, завтракайте. Эту гулену позже покормлю. Когда-нибудь ей точно влетит от хозяина.

Настя

После завтрака я поднимаюсь в, отведенную мне комнату.

Принимаю душ.

Моего платья, как и белья, уже нет на месте. Остались только туфли.

Они высохли и теперь выглядит даже сносно. Всяко лучше шлепанец, что мне одолжили.

Теплые струи воды немного успокаивают. Но совсем чуть-чуть. Невозможно сохранять спокойствие, ожидая собственной неприглядной участи.

Мне даже не хочется выходить из ванной. Тут как-то безопасно. Кажется, никто не сможет достать тебя через плотное запотевшее стекло.

Водичка приятно греет кожу. А когда закрываешь глаза, можно запросто представить, что ты где-то в другом месте, например, дома.

Но все же я понимаю, что прятаться здесь вечно не получится. Меня все равно найдут, как только решат, что со мной делать. Если уже не решили.

Когда выхожу из душевой кабинки, клубы пара тут же заполняют маленькую комнатку.

Смотрю на себя в затуманенное зеркало. Мне кажется, что я изменилась. Лицо стало другим. Более взрослым и каким-то замученным. Наверное, так и должно быть, ведь плен никого не красит. Меня уж точно нет.

Я обтираюсь свежим полотенцем, которое тоже, видимо, заменили в мое отсутствие. Просушиваю им волосы. Затем обратно надеваю надоевший халат.

Мне не хочется выходить из ванной, но объективных причин оставаться здесь я не вижу.

Как только делаю шаг в комнату, замираю на месте. Там стоит Ризван. Он повернут лицом к окну, и я вижу лишь его широченную загорелую спину.