Мишин вошел на кафедру вместе со звонком. Он суетливо осмотрел комнату, меня, Виталия Николаевича, сел за стол, зачесал седые волосы и спросил:

– Ну?

– Никаких происшествий, - отрапортовал Виталий.

– А это-то и плохо. Затишье перед бурей. Темная ночь перед рассветом. М-да. А?..

– Крылова, - отрекомендовалась я.
– Вам должны были звонить по поводу работы.

– М-, - снова задумчиво протянул он и почесал за ухом. Уши у него, надо сказать, были выдающиеся и отстояли от головы под углом девяносто градусов. Если бы он был птицей, то мог бы летать. Без помощи крыльев. М-да. И что Вы умеете делать?

Он вперил в меня два обесцвеченных временем глаза и вполне дружелюбно улыбнулся. Может быть новое поколение и выбирает пепси, но старое предпочитает пробки, которые и использует, чтобы, вставить себе зубы. Ах, я могла бы дать ему адресок, где из его улыбки сделали бы голливудское диво.

– Что Вы умеете делать?
– снова спросил он, явно недовольный паузой.

Я решила проявить лояльность и не сообщать ему обо всех моих способностях и навыках. В конце концов - обо мне договаривались. И, кажется, не мыть здесь полы.

– Я - филолог. Разбираюсь в современной литературе. Диплом писала по американцам девятнадцатого века. Немного говорю по-английски.

– В нашей стране это Вам не понадобится.

– Что ж, вполне возможно. С нашими способностями - мы лучше подождем, пока мир выучит русский.

– Хорошо. Я могу Вам дать четверть ставочки для начала. По культурологии. Но работать придется на ноль-семьдесят пять. Иначе - не получится.

Интересная выходит картинка - приходит женщина по нужде, а её тут-же обдирают. Правда, для бедной я слишком вызывающе одета. Последний набег на полутурецкий магазин "Тарас" скушал мои сбережения, но того стоил. Мой ярко красный костюм отлично гармонировал с падающей листвой. Но Мишина раздражал. Я, пожалуй, явилась его воображению в виде лозунга "грабь награбленное".

– Вы согласны?
– он наклонил голову и посмотрел на меня участливо. Палач любит свою жертву. А жертва - палача. Вот почему у нас такая любовь с государством.

– Нет.

– Напрасно. Вы должны понимать ситуацию. В нашем заведении работают многие уважаемые люди. Они пишут здесь диссертации, получают звания. Но у них так много забот. О нас с Вами, между прочим. Фамилия Удочкин Вам что-нибудь говорит?

– Олигофренка - не я, дебилка - тоже не я. Вам, например, что-нибудь говорит фамилия городского головы?

– А Сливятин? Слышали, надеюсь? Так вот, он тоже числится на нашей кафедре.

Сливятина я знала слишком хорошо. Он заведовал приватизацией и был большим другом моей последней семьи. Я просто не думала, что теперь он ещё и залезет в мой карман.

– Ну, хорошо. Я буду за них работать. А за деньгами ходить в их приемные. Так устроит?

– Мне кажется, Вы не хотите получить это место. Вы ведете себя слишком вызывающе.

Пожалуй, он и прав. Никак не могу привыкнуть к своему новому состоянию. Гордыня, как дрожжевое тесто, прет из меня, как только я попадаю в какие-нибудь слишком теплые объятия.

– Я хочу получить это место. Действительно хочу. Я даже буду писать за них методички.

– Хорошо. Хорошо. Меня зовут Владимир Сергеевич.

Отличное имя - теперь всех моих шефов зовут Вовами. Судьба коммунизма сделала круг и замкнулась на мне.

– Надежда Викторовна. Очень приятно, - я приподняла облегченный спортом зад от стула и сделала некое подобие книксена. Владимир Сергеевич остался доволен. Он даже причмокнул зубами.

– Пишите заявление. Сейчас соберутся наши дамы и мы посвятим Вас в наши проблемы. Сразу определитесь с дежурствами . У нас очень неспокойно.

– Противопехотные мины?
– поинтересовалась я, но была погребена под обломками стула, который неожиданно почил в бозе, не предупредив родных и близких.

– Ну вот. Диверсия, - выдохнул Владимир Сергеевич и радостно потер руки.

Мне говорили, что свой творческий путь армейского запевалы он закончил в звании полковника. Долгое время жил в Казахстане. Был непритязателен, но обязателен. Он даже защитил диссертацию "Коммунистическая партия организатор вооруженных сил Средней Азии и Казахстана в 1953 - 1964 годах". В академия пришел из здания - в смысле из института марксизма-ленинизма, где все это собственно и происходило. Армейская выправка и взгляд на проблему чувствовались во всех его манерах. Но, по крайней мере, он знал, чего хочет.

– Где вы были, девочки. Звонок уже десять минут как?
– шеф сдвинул брови и яростно наморщил лоб.

На кафедру явились три девицы. Причем только одна из них могла что-то обещать царю Салтану, потому как была детородного возраста. Две другие девочками считались только при большом приближении к Мишину. И почему я такая злая?

– Это Таня, наша лаборантка, - Мишин ткнул длинным указательным пальцем в спину самой юной участнице событий. Она звонко рассмеялась, явила миру ямочки на щечках, тряхнула кудрями отросшей химии и пропищала детским голоском: "Ой, зачем Вы щиплитесь?"