Шрифт:
– Ты… – Спрашивать было неловко и почему-то стыдно. – Ты потом зайдешь ко мне?
– Не сегодня, – ответил Арен спокойно и ушел в ванную с Алексом на руках.
Несколько секунд Виктория стояла посреди детской с таким чувством, будто муж в нее плюнул, и больше всего на свете ей хотелось упасть на пол и зарыдать.
Но постепенно, по капле, это желание проходило.
«Он просто устал. Устал гораздо больше, чем ты».
Остаться? Попытаться поговорить? Только вот о чем?
Виктория сама не знала, почему так хочет что-то сказать Арену. И что именно, она тоже не могла понять.
В конце концов, вытерев рукавом заслезившиеся глаза, Виктория покинула детскую, признав, что даже если она останется, это ни к чему не приведет. Осознавать, что все ее действия будут бесполезными и легче от них Арену не станет, оказалось очень мучительно.
Император помог сыну умыться, но, несмотря на то что десятью минутами ранее Алекс уснул во время игры, он еще долго возился в кровати, капризничал и никак не хотел засыпать без Агаты. Пришлось читать ему книгу, стараясь не отвлекаться на воспоминания о том, как София пела детям колыбельную всего лишь два дня назад. Прекрасным, чистым, чуть дрожащим голосом, пытаясь не смотреть на императора, но все равно иногда поднимая взгляд – чтобы тут же его опустить.
Думать о Софии было мучительно, но не думать Арен не мог. И когда Александр уснул, император тихо вышел за дверь спальни, шагнул в камин и начал строить лифт в ее комнату.
Арен знал, что его маленькой аньян там нет и, возможно, больше никогда не будет. В этом переносе не имелось никакого смысла… практического смысла… Но туда неимоверно тянуло, словно там, в той комнате, осталось что-то важное.
Тишина и темнота – вот что увидел Арен, когда вышел из камина. Свет лился только от пламени, и император не стал зажигать светильники – боялся заметить то, что изменилось здесь со вчерашнего дня. Дознаватели, конечно, тут побывали, не могли не побывать. Не важно, что это ничего не дало – таков порядок.
Арен вздохнул – в легких было тесно и почему-то горячо – и подошел к столу, на котором лежала стопка рисунков Софии. Она не могла оставить все так, значит, рисунки вытащили коллеги Дайда или он сам.
Император запустил в воздух огненный шар магического светильника, протянул руку и взял верхний рисунок.
Озеро Чол, куда они переносились с Софией… кажется, в среду. Защитник, такое ощущение, что с тех пор прошла целая вечность.
Следующий рисунок – Коралловое море. Нежные и радостные краски, ощущение безмятежности и полета… Сейчас Арену казалось, что той поездки вообще не было.
Император отложил листок бумаги в сторону – и задохнулся, замер, увидев на рисунке самого себя, улыбающегося, счастливого, в плавках и с капельками воды по всему телу. Все было выписано с педантичной точностью, в мельчайших подробностях, и Арен даже дотронулся до капелек воды ладонью – не намокнет ли?
Не намокла.
Он закрыл глаза, пытаясь справиться с собой. Отчаяние захлестывало, накрывало с головой, впору ставить эмпатический щит внутри собственной души – но это, к сожалению, невозможно.
Невозможным было и еще кое-что. Вместо пустоты, поселившейся в нем со дня смерти Агаты Арманиус, в груди теперь будто полыхал костер. Пламя обжигало до боли, до кровавых всполохов в глазах, до дрожи во всем теле, и сердце билось, стучало, бесновалось в грудной клетке, словно мечтало порвать ее и вырваться наружу.
И правильно. Зачем ему это сердце, если Софии больше нет?
Арен, глухо застонав, положил на место рисунок и отвернулся. Дурак! Почему не замечал этого раньше? Окунался в ее эмоции, пил их, как ключевую воду, не понимая, что они не только ее – и его тоже! Поэтому и не мог в последние дни отделить Софию от своей души, поэтому и чувствовал ее и себя единым целым. От искры может разгореться пламя, а София была гораздо больше, чем искра.
– Она не была, – прошептал Арен, хватаясь за виски, которые резко сдавило. – Она есть. Она не исчезла!
«Веришь в чудеса? Веришь, что Эн сможет воссоздать тело из энергетического контура? Ты не просто дурак – ты хуже».
Арен задыхался, метался из угла в угол, злясь на себя, брата, заговорщиков – на всех, кто был виновен в том, что его жизнь давно превратилась в ночной кошмар.
Через несколько минут у него появилось ощущение, что он сейчас спалит не то что эту комнату, а весь дворец, и Арен, шагнув в камин, перенесся в Императорский госпиталь, в палату Агаты.
Дочь по-прежнему лежала на больничной койке, только теперь ее заботливо укрыли одеялом, и она выглядела бы просто спящим ребенком, если бы не кокон абсолютного щита. Арен лег рядом с Агатой – кровать здесь была достаточно широкой, и он легко на ней поместился, – обнял дочь и поцеловал ее. И ее, и контур Софии.
«Папа?» – тихий и ласковый шепот.
– Отдыхай, моя радость, – ответил Арен хрипло и погладил Агату по волосам. Дотронулся до сияющего щита кончиками пальцев, и их тепло защекотало. – Я просто не хочу оставлять тебя одну.