Миг смерти наступает внезапно: как снег, выпавший в апреле. Как любовь с первого взгляда. Как пуля навылет. Как кулак в тёмном переулке. Что следует за мигом? Иная реальность или бесконечная серость? Поиск счастья в мире, существующем в тревожно-депрессивной мрачно-серой парадигме. История поиска себя через витиеватый лабиринт человеческой души.
Аннотация
К двадцати двум годам я имел смешанное тревожно-депрессивное суицидальное расстройство, долги перед банками и несколько мрачных скелетов в шкафу, выглядывающих пустыми глазницами, полными осуждения, из своего плотно закрытого склепа, и забитый доверху гроб нереализованных мечт. Физические недуги, переданные по наследству, и расшатанную психику. Весящее тысячу тонн чувство вины, давящее на меня непосильной ношей. По ночам я слышал лай собак, глухую музыку, голоса и шёпот под ухом, всегда ожидая их прихода с отложенной в дальний ящик бритвой и пачкой таблеток от сворачиваемости крови, поддерживая в себе жизнь лишь интересом, сколько же я ещё смогу вынести? Мне нравились кофе без кофеина, безалкогольное пиво, любовь без любви и жизнь без смысла. Вселенная шутила надо мной самыми чёрными шутками. Ницшеанская чаша страданий стояла на моей грязной кухне, заполненная до краёв. Последняя капля уже нависла над ней. Медленно падает. Слышится всплеск. Где моё счастье?..
I
. Разложение. Цитадель Абсурда: Смерть моральная.
Холодный воздух заполняет лёгкие через глубокий вдох. Внизу бескрайний горизонт набережной из чёрного песка, простирающийся вдоль всего побережья. Зеленовато-голубой прибой разбивается льдинками о блестящую глядь мокрого песка. Густая белая пена протягивается бледной кистью далеко и, сгребая пальцами горсти камней, уносит их в океан, оставляя после себя переливающуюся серо-голубую сепию. Вода дышит подобно всякой иной жизни – делает выдох. Я стою на краю обрыва, вглядываюсь в безграничный прохладный пейзаж свободы. На фоне серого неба пролетает белая чайка, чей крик эхом звучит от скал в глубокой долине, разбивая монумент тишины. Мои глаза закрыты – я слушаю «Ноябрь» Макса Рихтера в месте, где всегда мечтал умереть. Мне не страшно, я не дрожу. Одна нога висит над пропастью, где внизу острые скалы омываются водой, смывающей все грехи, уносящей тёмные мысли прочь в неизвестность. Внизу меня ждёт покой. Я наклоняюсь всем телом. Выдох. Вода делает вдох.
Сегодня у меня день рождения. К 22-м годам мой багаж представлял из себя смешанное тревожное и депрессивное расстройство, кучу долгов, неоплаченный по лени счёт за электроэнергию, пару физических недугов, переданных по наследству, несколько десятков скелетов в шкафу, висящих на моей совести мёртвым грузом и чью явь для этого мира я жду с отложенной в дальний ящик бритвой и пачкой таблеток от свёртываемости крови, разбитое сердце и целый ящик нереализованных грёз. Физически я был похож на своего невысокого, скромного и в общем-то маленького добросердечного дедушку, владевшего огромным сердцем, готового прийти ко всем на выручку в любой момент, а духом был равен своему крепкому и высокому отцу-алкоголику, бывшему боксёром и скверного характера философом, которого никто не мог выносить ни в дружбе, ни в любви и который не добился успехов в своей жизни, образуя тем самым нечто среднее из всего негативного между ними – некую гротескную абоминацию. Даже здесь жизнь сыграла со мной злую шутку.
Я иногда беседовал с безымянным охранником в библиотеке, где я любил коротать свой день за кропотливой работой над писаниной в стол: я сам не понимал ради какой цели пишу, но занятие это оказывало на меня медитативный эффект – я успокаивался, что бывало редко, и чувствовал себя хоть и не прекрасно, но и не ужасно – в наше время это состояние дорогого стоит. И вот однажды мы как-то разболтались о кофе прямо на входе в библиотеку, а если точнее, то прямо под аркой металлодетектора: ситуация слегка абсурдная, но разве мы живём не в абсурдном мире? Мой личный опыт подсказывал мне, что практически всё, что с нами происходит – либо абсурдно, либо наиграно и оттого лишь вдвойне абсурдно. В общем, у меня сложилось впечатление, что мой безымянный Аргус большой любитель всякого кофейного напитка, и тогда мне захотелось угостить его хорошим капучино, который сам я, впрочем, не очень любил. Правда, я не знал, как мне провернуть это дело с ощущением «естественности»: что бы побольше реалистичности и, желательно, поменьше всей этой гадкой абсурдности.
В день моего рождения (чему я сначала по глупости обрадовался, но что оказалось, в итоге, лишь назло мне самому) была его смена, и за обедом я взял ему стаканчик кофе в, говоря на современном языке, брю-баре за углом, где я регулярно выпивал немного черного кофе, заедая сладким круассаном. Подумав, я попросил бариста, работавших тогда на смене, сделать напиток для моего условного «друга», чьего имени я не знал, погорячее – не хотел, чтобы слишком рано остыл. Возвращаясь к библиотеке, я от волнения (вечно меня преследовавшего даже в самых обыденных делах) продумывал наш диалог:
– Как сегодня кофе?
– Вкусно! Это, кстати, вам, – сказал бы я с улыбкой на лице.
– Оу, спасибо! Но почему вы решили меня угостить?
– Знаете, у меня сегодня день рождения, но я не очень-то люблю этот «праздник», поэтому мне захотелось сделать кому-нибудь в этот день что-то приятное – мои причуды. Кстати, как вас зовут? Приятно познакомиться! Меня зовут Август – будем знакомы.
Но когда я зашёл в библиотеку, мы поговорили иначе:
– Как сегодня кофе?
– Вкусно! Это, кстати, вам, – сказал я с улыбкой на лице.
– О, не, я не пью кофе, – ответил Аргус мне с каким-то разочарованием в голосе.
– Странно. Мне казалось, вы его любите, – начал я что-то бессвязно, испугано блеять.
– Перепил в своё время.
– И всё же это вам.
– Спасибо – не нужно. Я, если захочу, заплачу и попью, – он указал на автомат, делающий вместо кофе буквально ферментированную козью мочу.
– Точно?
– Да-да, проходи.
Я собирался достать из рюкзака все металлические предметы, но он опять поторопил меня своим «Проходи», то ли стараясь побыстрее избавиться от неудобного разговора, то ли оказывая мне своё охранное благоволение.
Я хотел было сказать, что мне нельзя так много кофе, да и не люблю я капучино, но что бы это мне дало? Ничего в общем счёте. Я пытался давиться этим молочным напитком – обжёгся. «Суки, перегрели!» – подумал в гневе я про себя и тут же устыдился собственным мыслям.
Хорошо, что Аргус его не попробовал, думал я, выбрасывая полный стаканчик, на котором бариста нарисовали маркером сердечко, в мусорку. Меня не покидала мысль, что в следующую его смену на его «Проходи» и игнорирование орущего металлодетектора я отплачу нагло пронесённым с собой стволом и вышибу себе мозги, сидя за любимым столом в читательском зале. Конечно, это было глупостью: я бы так не сделал, да и где бы я достал ствол? Если уж и планировать самоубийство, то тихое-тихое: как мышь забиться в дальний угол и сдохнуть, пока никто не видит. Пускай меня ищут по запаху.