Мишка пожал плечами:

– Дело твое. Только у Сима это даром не пройдет.

Мишка оказался прав. После урока Сим Саныч (он преподавал математику) остановился возле Генки и сказал:

– Зверев, иди-ка к столу.

Генка вышел.

– Теперь садись и возьми журнал.

Генка недоуменно потянул к себе журнал:

– А дальше что?

– Ставь себе оценки какие хочешь, по любому предмету.

Толстое лицо Генки стало пунцовым.

– Не стесняйся, Зверев. Отныне свои знания тебе придется оценивать самому. Очень тебя прошу - избавь от этой обязанности учителей. Оставайся в классе и трудись. А мы пойдем на лыжах.

Сим Саныч направился к двери, бросив на ходу:

– Спускайтесь в кладовую. В коридоре не шуметь.

Класс на цыпочках пошел следом, оставив Генку наедине с его злосчастной четверкой.

ВЕСНА ИДЕТ

Интернат помещался в старом пятистенном доме. Дом был сложен из могучих кедровых бревен и разделен на две половины. Половины отличались друг от друга, как небо от земли.

По выражению Сим Саныча, в одной из них жили девочки, а в другой "кызыл-кайсацкая орда". На половине "орды" чуть ли не круглые сутки топотало и ревело стадо диких слонов: там играли в бабки, ненароком сокрушали стулья, переворачивали кровати и дрались; тишина там наступала тогда, когда приходил Сим Саныч и "орда" садилась за уроки.

Сегодня вечером на мужской половине было непривычно тихо. Таёжка знала почему: мальчики приступили к созданию аэросаней, раздобыв для этой цели старый двигатель от мотоцикла.

Девчонки несколько раз пытались проникнуть в "мастерскую", но в дверях на страже стоял Генка Зверев и щедро раздавал тумаки. Девчонки покрутились-покрутились да так ни с чем и вернулись восвояси.

Когда все улеглись спать, Таёжка зажгла настольную лампу и села писать письмо.

"Мам!
– писала она.
– Мне живется хорошо и весело. И Мишка очень хороший тоже. Он всегда за меня заступается. Мама, скоро весна, а ты все не едешь. Мы с папкой ждали тебя к Новому году и даже устроили елку. В лесу у нас красиво и совсем нестрашно. Только там нет электричества, а темнеёт рано, и надо ложиться спать.

Сейчас мы с Сим Санычем готовим весенний концерт, а Мишка даже сочинил частушки:

Две болтливые сороки

На колу болтаются,

Генка с Витькой после драки

Сразу обнимаются.

Это про Генку Зверева и Витьку Рогачева. Они всегда дерутся, а Витьку зовут Курочка-Ряба. Ещё Мишка сочинил и про себя:

Облака летят по небу,

Солнце улыбается,

А Терехин над задачей

Очень долго мается.

Когда он пел, мы прямо помирали со смеху. А я разучиваю грустные стихи "Смерть пионерки". Это о девочке Валентине, у неё мать несознательная и верит в бога. А Валентина - пионерка. И вот она тяжело заболела, и мать говорит: "Надень крест, и ты будешь живая". А Валентина говорит: "Нет, пусть лучше я умру". А за больничным окном шагают отряды ребят и поют пионерские горны. Это такие стихи, мам, что хочется плакать. Я и плачу иногда ночью, потому что скучаю по тебе. Приезжай скореё, мамочка. А то я сама слышала, как наши уборщицы меня жалели. Они говорят, будто ты нас бросила. Я не стала им, рассказывать про твой институт и что тебе нужно получить диплом. Зачем? Только очень стыдно бывает, когда тебя жалеют.

Мама! Непременно передай привет девочкам, с которыми я училась. Скажи, что я их помню...

Целуем тебя с папкой крепко-крепко. Твоя Тая.

Совсем забыла написать: Сим Саныч сказал, что в этом году у нас начнут строить новый интернат".

...Таёжка погасила свет и легла. Она долго не могла заснуть, все думала, как славно бы они зажили, если бы приехала мама. Летом они ходили бы купаться, загорали и собирали ягоды, а потом готовили ужин и поджидали отца. И отец, как раньше, взял бы маму на одну руку, её, Таежку, на другую и понес бы в дом. И все трое смеялись бы до слез. Как раньше. А теперь у отца глаза печальные, и улыбается он редко...

Таёжка вспомнила тот вечер, когда отец объявил о своем решении поехать сюда, в Озерский район. Лесной инженер, сказал он, должен работать в тайге, а не в четырех стенах кабинета. В кабинетах пусть сидят Кузнецовы, которые и лес-то видели только на своих дачах да на картинах Шишкина.

"Вася, скажи честно, - спросила тогда мать, - ты опять не поладил с Кузнецовым?"

Отец усмехнулся и ответил, что с карьеристами ладить нельзя, с ними можно только драться.

Этот Кузнецов был высокий юркоглазый дядька, начальник отца. Раньше он часто приходил к Забелиным домой. Потом они с отцом поссорились из-за какого-то проекта, и Кузнецов совсем перестал бывать. Таёжка вскоре забыла его лицо. В памяти почему-то остались только руки - маленькие и белые, как у женщины. Кузнецов все время потирал их так, будто отмывал под краном.

Мама с самого начала была против переезда. Она плакала и все время говорила о московской прописке. Но отец ответил, что он едет по путевке и прописка никуда не денется.

В день отъезда Таёжка ходила по квартире и бесцельно трогала вещи. Она выросла среди этих вещей, и они стали как бы частью её самой. Из всего, что было ей дорого, она захватила с собой книги и черепаху Тюльку. Сейчас Тюлька обитала в живом уголке Озерской школы вместе с одноухим зайцем...

Сначала, когда они с отцом приехали в Озерск, все вокруг казалось Таёжке необычным: и просторные дома, рубленные из вековых, будто чугунных лиственниц; и крытые дворы; и зимние сугробы, витые гребни которых взбирались до самых крыш.

Ребята здесь тоже были другие - спокойные и рассудительные. Даже говорили они по-своему: мочалку называли вехоткой, уросить у них означало капризничать, баско - красиво, а летось - в прошлом году.

В первый же день после приезда Таёжка познакомилась с Мишкой, и он повел её брать черемуху. Черемуху уже прихватило заморозком, она была сладкая и крупная (хрушкая, как сказал Мишка). Брать её было просто: расстелешь одеяло под деревом, тряхнешь черемуху, и вниз дождем осыпаются ягоды. Из молотой черемухи получается удивительно вкусная начинка для пирогов. А ещё здесь пекут пироги с налимьей печенкой. Вот бы мама попробовала!..