Шрифт:
Конечно же Денис согласился, не кочевряжился даже и для виду. Войти в местный свет, познакомиться… с чего-то начать.
Парадная зала в варшавском особняке Хвороцкого блистала огнями десятков свечей. Оркестр играл полонез, нарядно одетые дамы и господа танцевали, играли в карты, конечно же, отдавали должное яствам и вину, предоставленным хлебосольным хозяином. Кроме Дениса Васильевича на балу присутствовало немало русских – офицеров и статских, чиновников из обеих канцелярий.
Русские и шляхтичи уживались здесь достаточно мирно… пока преизрядно не выпили! А уж тогда зашумели и те, и другие. Кто-то вспомнил Речь Посполиту и великую Польшу от Балтийского моря до Черного. В ответ тут же припомнили Смуту и всех Лжедмитриев, и тут уж наступила очередь разделов страны и всяческого превозношения поляками Бонапарта, создавшего в составе своей империи Варшавское герцогство. Многие, очень многие из присутствовавших на балу поляков воевали за Наполеона…
Взаимные обвинения звучали все громче и громче, по всему, дело шло к хорошей драке, несомненно, закончившейся бы дуэлями и прочим смертоубийством, что явно не способствовало бы политике умиротворения, благоразумно проводимой в Польше императором Александром.
– Да мои предки, пся крев, били русинов под Оршей и под Смоленском… Да где только ни били!
– Предки? Ага-а! Да где же были ваши предки, когда страну рвали на куски? Что же они не оставили свои распри да не вступились за свою Родину?
– Да мы! Да мой род… Ах, вы та-ак?!
– А ну, цыц! – Быстро поднявшись на ноги, Давыдов изо всех сил грохнул по столу кулаком, так что вся посуда – бокалы, тарелки, ложки-вилки и прочее, – подпрыгнув, жалобно звякнула.
– Полагаю, в столь блестящем и утонченном обществе, что ныне собрал здесь ясновельможный пан Яцек, не дело кичиться заслугами да хвалиться прошлым, – громко заявил Денис. – Молоть языком почем зря – дело мужиков, хлопов… Мы же, панове, нынче поговорим о любви!
– O, panie generale mowi do czynienia! Господин генерал говорит дело.
Предложение Давыдова с восторгом поддержали все присутствующие дамы, начиная с самых юных «колежанок».
– Tak, tak, milosc! Tylko milosc! Да, да, любовь! Только любовь!
– L’amour sauvera le monde – любовь спасет мир! – Для лучшего понимания Денис перешел на французский, язык сей в Варшаве знали куда как лучше русского… впрочем, как и все российские дворяне.
– Я сейчас прочту вам свои стихи… – подкрутив усы, продолжил Давыдов. – Je vais vous lire mes poemes! Ce sont des poemes d’amour! Это стихи о любви… быть может, о любви несчастной…
Дамы взорвались аплодисментами:
– О да, да! Так! Пожалуйста, пан генерал! Просим!
Денис приосанился, дожидаясь, пока все затихнут. Плечистый, в коричневом ахтырском доломане с золотыми шнурами, гусар был чудо как хорош и не раз уже ловил на себе заинтересованные взгляды дам. К примеру, сидевшая напротив красивенькая брюнеточка в светло-бежевом бальном платье так стреляла глазками, так стреляла… Впрочем, с ней потом… Пока же, как и обещано, стихи!
Денис начал негромко:
Я вас люблю… Я вас люблю… Так, как любить вас должно, Наперекор судьбы и сплетней городских. Наперекор, быть может, вас самих…Все внимали в оцепенении, последние же строчки потонули в овациях.
– Кто, кто этот блестящий офицер? – приставив к уху сухонькую ладонь, спросила какая-то древняя старушка в розовато-фиолетовом наряде с рюшами, какие, верно, были в моде еще во времена короля Станислава Понятовского.
– Это господин Давыдов, бабушка. Русский генерал и самый знаменитый поэт!
– Знаменитый? Что вы говорите!
– Да-да, бабушка! Именно так…
Уступая многочисленным просьбам присутствующих, Денис даже спел под гитару и стоявший в углу клавесин – уж как смог – неплохим таким баритоном…
Не пробуждай, не пробуждай Моих безумств и исступлений, И мимолетных сновидений Не возвращай, не возвращай!Понравилось. Многие женщины разрыдались – больно уж чувственным вышел романс. А Денис вошел в раж!
– И вот, я хотел о вальсе… из недавнего…
– Он сказал – вальс? – оживилась старушка. – Ой-ой-ой!
…так бурей вальса не сокрыта, Так от толпы отличена, Летит воздушна и стройна Моя любовь…За сим поэт умолк, встал, склонив голову, и, переждав бурные аплодисменты, махнул рукой дирижеру:
– Давайте, маэстро, музыку! Вальс!
– Вальс! Вальс! – рванулись к гусару дамы…
Однако первой прибежала одна, та самая востроглазая красоточка-брюнетка!