– А что у тебя, кстати, с волосами?
– спросил я.- На фотографиях, которые ты мне прислал, ты был почти лысым. А сейчас - ну точно как в школе было.

– Вот так, - отвечает, - тут это можно сделать, пересадка, - с гордостью за высокие технологии своей новой родины говорит Юра.
– Хочешь, и тебе сделаем.

Приезжай ко мне в Техас недели на две.

– А сколько стоит?
– спрашиваю.

Юра с усмешкой называет сумму, которую я не потяну до конца своих дней.

– Да не бойся,- смеется он, - я оплачу!

– Нет, не нужно, - отказываюсь я,- вон Задорнов мне недавно комплимент сделал, что я красиво лысею.

Мы втроем в школе дружили, Юра, я и Миша Задорнов.

– Ну как хочешь, - говорит Юра.
– Да, я ведь тебе подарков привез, они там, в апартаментах, - добавляет небрежно, но я ведь и так понимаю, что не в одноместном номере он живет.
– Пойдем возьмем.

Мы поднимаемся в лифте, заходим в Юрины апартаменты, но ожидаемой оторопи бомжа, попавшего случайно во дворец арабского шейха, Юра не замечает и слегка разочарован. Он достает из шкафа огромный полиэтиленовый мешок, в котором содержится несметное количество джинсовой одежды.

– Это рефлекс, наверное, - замечает Юра не без юмора, - мы ведь в школе с ума сходили по этим джинсам. А сейчас у вас, наверное, есть?

– Есть, - говорю, - да я и сам тут купить могу.

– А зачем покупать?
– радуется он.
– Я ведь тебе все привез.

Спускаемся. Ко входу в гостиницу подкатывает длинный лимузин - это Юра заказал, чтобы ехать в аэропорт. Он озабоченно оборачивается.

– Что ты?
– спрашиваю я.

– Да я тут нашел одну коллекцию фарфора, мы с женой собираем.

Из дверей выкатывают на тележке несколько больших коробок, Юра, оставив меня стоять, бросается с распоряжениями, как их уложить в лимузин. Потом возвращается.

– Слушай, а у тебя там, в Москве, есть чего кушать-то?
– спрашивает он полушутя, но все-таки полушутя.

– А если нет, ты что, будешь присылать?
– тоже полушутя говорю я.

– А что, буду!
– уже без юмора отвечает Юра.

– Да есть, конечно. Ты что же думаешь, что мы там совсем?..

– Ну ладно, - смущается он.

Из дамской комнаты возвращается Барби, кудряшки уложены еще лучше, и круглые глазки сейчас еще приветливее: сейчас они улетят обратно в Техас, русский синдром пройдет, и все пойдет по-прежнему хорошо, спокойно и размеренно.

– Пора, - говорю я.

– Пора, - отзывается Юра и смотрит куда-то в сторону.

Держится прямо и напряженно. Глаза его начинают поблескивать.

– Да ладно, - говорю я,- это тогда, пятнадцать лет назад, при социализме, мы с тобой прощались навсегда, а теперь ведь всегда можно приехать, и это не так сложно.

Мы обнимаемся. И стоим так секунд десять, изо всех сил стискивая друг друга и пытаясь вложить в это судорожное объятие все то, что не успели сказать, но что и так между нами ясно. Потом он быстро идет к лимузину, вытирает глаза платком, оборачивается, поднимает руку в прощальном приветствии; я целую Барби в матовую щечку. "Гудбай, - говорю, - увидимся позже ". Но когда говорю - еще в этом не уверен. И тут вижу - Юра бежит обратно. Уже не вытирая слез, он вдруг хватает меня за плечи и яростно шепчет:

– Ты знаешь, какие они тупые, эти американцы? Они такие идиоты! Вот здесь, в гостинице, они меня знаешь за кого приняли? За китайца!.. А я похож?! Скажи, похож я хоть капельку? Они тут мою фамилию пишут через черточку: "Зю-зю-кин ".

Я им говорю: "Джордж Зюзюкин ", а они: "Yes, I know, china",- и пишут: "Зю-зю-кин!"

Юра от всего сердца, с наслаждением выговаривая все матерные русские слова, которые сейчас вспомнил, кроет американцев оптом и персонально портье, и, отведя таким образом свою русскую душу, опять обнимает меня и бежит обратно к лимузину. Лимузин плавно трогается. Я гляжу ему вслед и машу рукой, долго машу, хотя и не вижу Юру - стекла в лимузине темные, но уверен, что он смотрит сейчас назад, смотрит и тоже машет рукой, машет, пока не перестает меня видеть...

Пел Володя тогда что попало. То, что в нем спит непробудным сном умение сочинять мелодии, он пока не знает, узнает позже, на первом курсе Щукинского училища. А пока стремление выразить себя в песне, в красивой лирической тоске ищет выхода и находит временами в абсолютно несуразном, например, в простейших блатных и полублатных сочинениях неизвестных авторов. Нет, правда, и чего мы так упоенно орали, собираясь у кого-нибудь в гостях - Зюзюкин за клавишами, а мы с Задорновым рядом, - что-нибудь вроде: "Где-то там под небом Еревана вас ласкает кто-нибудь другой. Не пишите писем мне, не надо. Я хочу, чтоб ты была со мной ".