Подождав, пока стихнут за дверями шаги, Анна слезла с неудобно высокой кровати, подхватила начищенный подсвечник и медленно, боясь споткнуться, спустилась по ступенькам.

Деревянный роскошный паркет, тускло отблескивающий в пламени свечей, был выложен каким-то сложным замысловатым узором из цветов и листьев. Большая часть огромной комнаты тонула в темноте. Анна оглянулась – кровать напоминала собой довольно большой детский домик.

«Балдахин, эта штука называется балдахин» -- она с любопытством смотрела на торжественные симметричные складки подхваченных золотыми шнурами занавесок, на столь же симметрично свисающий от потолка ламбрекен и поражалась – зачем столько городить ради одного спального места?

Медленно двинулась по завораживающей темноте комнаты, с удовольствием оглядывая выхваченные неярким светом детали – толстый, с выпуклым рисунком гобелен, обтягивающий стены, изящную позолоченную резьбу двойных дверей, через которые ушли ее посетители. Секунду подержалась за изогнутую вычурную ручку, но почему-то так и не решилась открыть створку, а двинулась дальше, по комнате.

Ноги утонули в удивительно пушистом ковре, в центре его располагался тяжелый стол на четырех массивных «львиных лапах», вырезанных из темного полированного дерева. И вокруг шесть тяжелых солидных стульев, обтянутых плотным бордовым атласом.

То самое, слабо светящееся красноватым пятно – огромный зев камина, отделанного темно-серым мрамором. Угли почти потухли, но рядом, в кованой подставке для дров, Анна взяла полено и сунула его в самый центр. Наклоняясь, она почувствовала жар и легкий запах горелого дерева. Мысль о странной реалистичности сна появилась вновь. Разгибаясь, она заметила какое-то движение в углу комнаты и повернулась туда, повыше поднимая свечи.

Фигура в углу комнаты шевельнулась ей навстречу. Шаг… Другой… Она шла туда, подгоняемая любопытством и страхом, уже понимая, что в углу находится огромное зеркало.

Наверное, лимит волнений на сегодня был просто исчерпан, потому что совершенно спокойно Анна Владимировна оглядывала отраженную в стекле молодую девушку в длинной, до самого пола ночной рубахе, обильно украшенной широкими кружевными воланами. Темные волосы, каштановые, а не черные. Миловидное лицо с большими глазами и аккуратным носиком. Что-то странное с бровями, но с одной свечой толком не рассмотреть. Несколько широковатый рот совсем не портил внешность – губы были красиво очерчены и чуть пухловаты. Пожалуй, за такие губы любая современная модница продала бы душу.

Кто знает, сколько времени ушло бы у нее на то, чтобы принять очевидный факт, но тут рука с подсвечником чуть дрогнула и на босую узенькую ступню упало несколько капель горячего воска. Анна Владимировна вздрогнула, не столько от боли, сколько от неожиданности, и очень спокойно констатировала про себя: «Похоже, это никакой и не сон...»

Впрочем, слово «попаданка» она не рискнула произнести даже про себя.

В этом странном свихнувшемся мире Анна находилась уже несколько дней. За все время она едва ли произнесла больше пары десятков слов. Окруженная роскошью, фрейлинами и прислугой она покорно и безмолвно лежала в кровати, изображая больную и позволяя себе подняться и походить только ночью, но это не получалось сделать часто. Даже во время пользования такой интимной вещью как горшок, рядом с ней обязательно кто-нибудь находился.

Тогда, в самую первую ночь, после того как она забралась в постель с целью подумать и оценить обстановку, дверь вновь распахнулась и впустила невысокую худенькую женщину, загримированную так же, как и предыдущие персонажи, но одетую значительно менее роскошно. Покроем платье не отличалось от одежды той самой Тересии, но не было ни массивных украшений из жемчуга, ни такого изобилия золотой вышивки, да и кружева на рафе* были всего лишь узкой скромной каймой.

Следом за дамой вошла горничная, которая уже поила Анну лекарством, и лакей, который нес шандал с пятью свечами.

Дама сделала полноценный реверанс и громким, совсем неподходящим к ее маленькому росточку голосом объявила:

– - По приказу его светлости герцога Фернандеса де Веласко эту ночь я проведу в вашей спальне, донна Анна, на случай, если вам понадобятся мои услуги.

Лакей перетащил ближе к кровати один из стульев, куда дама, элегантным жестом подобрав кольца кринолина, ловко уселась. В руках она держала короткую нитку крупных черных бусин и, застыв в кресле, начала медленно перебирать их, бубня под нос что-то похожее на молитву. Лакей ушел, горничная застыла у дверей совершенно неподвижно на низенькой банкетке.

Горели, чуть потрескивая, свечи. Дама все также монотонно продолжала бубнить. Горничная по-прежнему сидела у двери. В сердце Анны закрадывался страх разоблачения, настолько непонятно ей было поведение этих людей.

«Воротник-раф – это эпоха Возрождения. Ну, плюс-минус немножко, по крайней мере, там, где я родилась, было так. Только вот все местные совсем не похожи на портреты Рубенса. Не было такого безумного макияжа ни в одной стране! Это же не лица, а маски получаются. И парики с рафами не носили – так просто неудобно! Впрочем, похоже, здесь мало заботятся об удобствах. Совершенно непонятно, куда меня занесло…»