— Ну, мисс Бинг, не могли бы вы напомнить ваше имя?

— Нет. То есть да… Хэрриет… — Сержант вынул из кармана карандаш и блокнот.

— А имена других членов семьи? — продолжал он.

— Офелия, Порция, Корделия и Оберон. Моя мать Кларисса и Мария-Альба.

Инспектор удивленно поднял брови:

— Последняя тоже ваша родственница?

— Домработница, но она почти член семьи, очень близкий друг.

Инспектор все еще изучал комнату, когда я, успокоясь, снова взглянула на него.

— Весьма любопытная комната. Наверное, кто-то продуманно занимался оформлением интерьера. Может быть, ваша мать?

Я была благодарна ему за это замечание. Во-первых, мне было стыдно из-за того, что библиотека не убиралась уже больше недели, к тому же одна штора наполовину оторвалась от карниза, штукатурка на потолке потрескалась и частично осыпалась, не говоря уже о том, что у ослиной головы был потерян один глаз и шахматная доска с неоконченной партией казалась бархатной из-за пыли на ней. Но я любила эту комнату, и мне было приятно, что у чужого человека достало такта обойтись без критических замечаний.

— Да. Она была актрисой. Но на самом деле, я уверена, она чувствует себя декоратором.

Карандаш продолжал тихо скрипеть, чирикая по бумаге.

— Мне довелось видеть вашего отца в роли Кориолана, — добавил инспектор.

У него был на редкость красивый низкий голос.

— Это было давно, лет двадцать назад. Я еще в школе учился. Но и тогда меня восхитило его умение держать публику в напряжении.

— Благодарю вас. — Я ощутила и симпатию к этому человеку. Мне даже в голову не могло прийти, что полицейский способен интересоваться литературой и театром и говорить об этом с таким воодушевлением.

Инспектор вежливо улыбнулся и кивнул мне так, словно разговор наш проходил в непринужденной обстановке за чашкой чая. Он был очень красивым мужчиной, и на что я тогда обратила внимание — так это на его маленькие, правильной формы уши, такие не часто встретишь даже у привлекательных представительниц прекрасного пола.

— Разрешите закурить? — спросил он, доставая сигару.

— Вы ведь знаете, мисс Бинг, что ваш отец арестован?

Как только он произнес эти слова, меня бросило в жар, затем в холод. И я в смятении не нашлась что ответить, отказываясь верить, что моего отца вообще могли арестовать.

— Но почему… когда… — Я так и не задала вразумительного вопроса.

— Сегодня утром в театр «Фебус» вызвали полицию. Сэр Бэзил Уинтергрин был найден на сцене с проломленным черепом.

— Сэр Бэзил Уинтергрин! Не может быть!..

— К сожалению, так и есть.

Мне вдруг захотелось зарыдать во весь голос, но что-то не давало мне даже пошевелиться. Мой отец был постоянным актером труппы нового шекспировского театра, созданного Губертом Хэтом. Их первая постановка, премьера «Короля Лира», прошла полмесяца назад. Сэр Бэзил Уинтергрин исполнял роль Лира, а папа — герцога Глочестера. Отец очень волновался и переживал по поводу кастинга. Вообще-то сэр Бэзил, получивший год назад свой титул, не очень-то подходил на роль величественного и несчастного безумца, да и голос у него был как у банковского менеджера, рассуждающего в обеденный перерыв о возможном падении котировок нефтяных акций. Но тем не менее его утвердили на главную роль. К тому же Бэзил был толст настолько, что с трудом мог поднять руки и покачать головой. Папе было нелегко с ним работать. Бэзилу гораздо больше подошла бы любая комическая роль, например, Фальстафа или сэра Тоби Белча.

Длившееся на протяжении всей театральной карьеры соперничество с сэром Уинтергрином для папы во многом служило импульсом к постоянному самосовершенствованию. Он никогда не уставал язвительно напоминать о том, сколько денег Бэзил затратил на критиков, импресарио, директоров и прочих мздоимцев, помогавших ему подняться на театральный Олимп. Отец же всегда гордился тем, что достиг всего только благодаря таланту. Но все же лавровый венок частенько доставался Бэзилу. Так вышло и с «Королем Лиром», а все потому, что Бэзил вовремя раструбил повсюду, что получил титул рыцаря. Так что ситуация складывалась явно не в пользу моего отца, а значит, его и вправду можно было заподозрить в неприязни и даже в ненависти к сэру Бэзилу.

— Я вижу, какое ужасное впечатление эта новость произвела на вас… — Инспектор говорил так спокойно и таким приятным голосом, словно рассказывал на ночь чудесную сказку, и поневоле я начала чувствовать себя спокойнее. — Но я, к сожалению, должен кое о чем спросить вас. Ваша мама сейчас дома?

— Да… Она в столовой. Я не уверена, что она… может говорить… она очень… расстроена.

Иного слова просто не пришло мне на ум. Хотя, конечно, прозвучало оно не слишком убедительно. Сержант резко чиркнул карандашом и перестал записывать.

— Достаточно, Твитер, остальное можно опустить. — Инспектор кивнул своему напарнику и задумчиво склонил голову. — Вы старшая в семье, мисс Бинг?

— Нет, старший мой брат, его зовут Брон, ему двадцать шесть, и сестра Офелия — ей двадцать четыре. А мне двадцать два.

— Я могу с ними поговорить?

— Брона нет… дома. А Офелия спит.

— Она больна?

— Нет, но она обычно ложится спать, когда чем-то расстроена.

Инспектор стряхнул пепел с сигары и еще немного помедлил, прежде чем продолжить разговор: