– А у меня все не как у людей, – пожаловался Юрий. – Причем всю жизнь.

– Это ты мне не рассказывай, – стаскивая с его правой ноги сапог, проворчал Петрович, – Мы тут все такие.., были. Было бы у тебя все как у людей, сидел бы ты сейчас в Москве, а не валялся бы тут, как беглый зека. Эх, – закряхтел он, размотав портянку и стащив с распухшей ступни носок, – нога-то у тебя, брат!.. Никуда ты с такой ногой не дойдешь, это факт. И на горбу мне тебя не дотащить. Чего же делать-то?

Продолжая вздыхать, кряхтеть, поминать Господа Бога и беззлобно материться, он разодрал портянку на длинные лоскуты и принялся туго бинтовать ими распухшую лодыжку Юрия. Это получалось у него неожиданно ловко. Руки у Петровича были сильные, ухватистые, и действовал он ими аккуратно, хотя и без лишней деликатности, словно управлялся не с человеческой ногой, а с лошадиной или вовсе с поврежденной ножкой какого-нибудь табурета. Это было довольно болезненно, и Юрий в течение нескольких секунд предавался буржуазной роскоши: лежал на боку, тихонечко постанывал сквозь стиснутые зубы и жалел себя. Потом он решил, что нежиться, пожалуй, хватит, сосредоточился и сел, упираясь руками в песок у себя за спиной.

Только теперь он заметил, что из кармана засаленной брезентовой робы, болтавшейся на костлявых плечах Петровича, предательски поблескивая, выглядывает бутылочное горлышко.

– Ага, – сказал он, – лекарство! Ты, значит, эвакуировался без паники, а? Отступление должно быть упорядоченным и планомерным, так? Орел, Петрович, орел! Может, поделишься с инвалидом?

– Так это… – смутился бригадир. – Ты же вроде того.., не пьешь.

– Ты хочешь сказать, что на водку я не скидывался? – уточнил Юрий и полез в карман за деньгами. – Ну извини…

– Дурак ты, Понтя, – во второй раз за сегодняшний день сказал бригадир. – Дурак дураком, хоть махаться и навострился. На кой хрен мне твои деньги? Вон она, водяра, в вагончике – пей хоть до упаду… – Он скрипнул зубами. – За упокой… Я ведь что говорю? Не видел я, чтобы ты пил, не приходилось мне как-то такого видеть. Да и сотрясение у тебя. Как бы не развезло. А так – пей, мне этого дерьма не жалко.

Он сорвал с горлышка колпачок желтыми лошадиными зубами и протянул бутылку Юрию. Юрий сделал несколько хороших глотков, обтер горлышко ладонью и вернул бутылку бригадиру. Водка была теплой и отвратительной, но от нее по всему телу быстро разбежалось приятное тепло, и Юрий почувствовал, что тошная муть, в которой тонул мозг, отступает и рассеивается.

– Ото, – с уважением сказал Петрович, разглядывая бутылку, в которой осталось едва ли больше половины содержимого. – А ты, я вижу, не только морды бить умеешь. А мы-то думали, что ты из этих.., из трезвенников-язвенников, в Бога их, в душу и в мать.

– В Афгане мы пили спирт, – зачем-то сообщил Юрий. – Горячий. Котелками.

– А, – равнодушно сказал Петрович, – вон оно что. Афган, значит. То-то же я гляжу… Ну, десантура, чего делать-то будем?

Юрий подвигал ступней, поморщился и стал натягивать сапог. Петрович, не сводя с него внимательных глаз, задрал к небу свою разлохмаченную бородищу, вылил в себя остаток водки – именно вылил, как в раковину умывальника, – крякнул, утерся рукавом и не глядя швырнул бутылку через плечо в лес.

– А что делать? – вставая, сказал Юрий. – Дальше пойдем. До маляров не больше километра, а там машина, да и до поселка оттуда рукой подать.

Они двинулись дальше, увязая в песке и яростно отбиваясь от мошкары. Петрович вынул сигареты и протянул пачку Юрию. Тот отрицательно качнул головой – курить ему сейчас хотелось меньше всего. Петрович нерешительно повертел пачку в руках, вынул из нее сигарету, подумал, скривился и убрал курево обратно в карман.

– А ты ничего мужик, По.., то есть Юрик, – сказал он после долгой паузы. Юрий неопределенно пожал плечами. – Нет, серьезно. Ты, может, решишь: подлизывается, мол, старая падла, чует, что рыльце в пушку… Я тебе на это так отвечу: на хрен ты мне нужен, чтобы к тебе подлизываться? Я ведь тогда, в обед, мог не в воздух шмальнуть, а в тебя. Барабан, между прочим, так и собирался сделать, да я не дал.

– Ну и что? – спросил Юрий – спросил просто так, чтобы не молчать.

– А то, что хороший ты мужик, – заявил бригадир. – А таким здесь делать нечего. Вот и вышло у тебя вроде как несовпадение.

– Да уж, – сказал Юрий. – Несовпадение вышло, это факт. Ты это к чему, Петрович? Учти, целоваться я с тобой все равно не стану.

– Да нужен ты мне! У меня тут мыслишка одна появилась. Про ребят-то, про покойных, я, считай, все знаю, а вот ты – дело другое. Темненький ты, непрозрачный. Да ты не косись, не косись! Я что хочу спросить: семья-то есть у тебя? Ну, жена, детишки?

– Да нет, – ответил Юрий. – Не получилось как-то, не срослось.

– Ага, – сказал Петрович таким тоном, словно Юрий только что подтвердил какую-то его теорию. – А родители?

– Умерли, – коротко ответил Юрий. Этот допрос уже начал ему надоедать.

– О! – сказал Петрович и даже задрал к небу корявый указательный палец. – Вот видишь! Так я и знал!

– Что? – устало спросил Юрий. – Что ты там такое знал?

– А то, – торжествующе объявил Петрович. – Чуял я, что… А ну стой!

Юрий послушно остановился, даже не успев сообразить, в чем, собственно, дело. Они стояли почти на вершине сопки. Впереди, на самом верху, стояла опора, до которой оставалось каких-нибудь двадцать-тридцать метров. Опора сверху донизу сверкала свежей алюминиевой краской, а еще дальше из-за вершины сопки высовывался самый кончик следующей опоры – той самой, которую сегодня должны были покрасить. Негромко шумел верховой ветер, разгоняя гнус и шевеля верхушки кедров. Кроме этого привычного шума, вокруг не раздавалось ни единого звука, и Юрий никак не мог взять в толк, что насторожило Петровича. Он уже открыл рот, чтобы спросить, какого черта они торчат на солнцепеке, как два идиота, но тут до него дошло: вокруг было слишком тихо. Если, бы маляры работали, с этого места уже можно было бы услышать гудение компрессора, голоса – по крайней мере, крики, которыми обмениваются старающиеся перекрыть шипение пульверизаторов работяги, – и прочие шумы, сопутствующие производственному процессу. Но тайга молчала, и теперь, когда до Юрия дошел скрытый смысл этого молчания, ему стало не по себе. Он подобрался, как в разведке, когда линия окопов оставалась позади, и посмотрел на Петровича.

Бригадир был хмур и выглядел озабоченным.

– Не то что-то, – сказал он. – Слишком тихо.

– Странно, – поддержал его Юрий. – Линия-то в порядке, оставалось только проверить в последний раз…

– Это ты про что? – спросил Петрович.

– Это я про изоляторы, – ответил Юрий. – Изоляторы новые, исправные. Маляры по опоре лазят, проводов не касаются. Даже если бы кто-то случайно.., ну, один, два.., но не все же!

– Да, – сказал Петрович, снова запуская пятерню в бороду. – Твоя правда, парень. Кабы они были живы, тут бы такой гвалт стоял, что в поселке было бы слышно. Шутка ли – сидеть на опоре и вдруг услышать, как провода гудят!