Закончив свое выступление, я положил письмо на стол, ожидая, что скажет Чжэн. Вид у него был жалкий. Он поморгал и, заикаясь, произнес:

— Зна… значит… перерыв!

Я встал и вышел из зала.

Перевод В. Сухорукова.

ЛИ ЧЖУНЬ

МАНГО

Сказано ведь: «Чай — от безделья, вино — с тоски, а табак — от сумятицы в голове». Так вот, к осени шестьдесят восьмого старый Пань Чаоэнь выкуривал уже более двух пачек сигарет в день.

Как обычно поднявшись с постели в пять часов утра, он оделся и первым делом нащупал сигарету. Клубящиеся облачка дыма одно за другим потянулись за окно и, провожаемые взглядом Паня, исчезали в белесой утренней мгле. Пань сидел в глубокой задумчивости, неотрывно глядя в окно. С дерева сорвался лист, завертелся в воздухе и, описывая круги, плавно опустился на землю. Быть может, именно этот опавший лист пробудил у Паня тоску по родным местам. Ведь недаром говорят: «Листья всегда падают под то дерево, на котором выросли». Как знать, не лучше ли вернуться домой, в свою деревню? Да только там совсем есть нечего, каждый месяц будешь голову ломать: где бы купить те самые 42 цзиня зерна, что в городе выдают по карточкам на семью… Даже листья и те не сразу падают на землю — вьются, описывают круги, словно не в силах расстаться с воздухом. Вот и Пань Чаоэнь не мог уехать из города, обуреваемый сомнениями и колебаниями.

Оставив недокуренной третью сигарету, он погасил ее. Старый Пань пристрастился курить сигареты одну за другой и мог, не глядя, прикурить новую от оставшегося бычка. На никотин ему было ровным счетом наплевать. Но иногда он выкуривал лишь полсигареты, и вовсе не из экономии. Просто это соответствовало перепадам в его нынешнем жизненном ритме.

Накурившись, Пань вооружился бамбуковой метлой и отправился подметать улицу. Пань Чаоэнь не принадлежал ни к «черной банде», ни к «каппутистам». Он был старым заводским рабочим из механического цеха. Просто за десять с лишним лет — с той поры как перебрался он в это общежитие — у него вошло в привычку подметать дорогу перед воротами здания. Сметает, бывало, опавшие листья, тряпье всякое и чувствует радость и удовлетворение, когда взору открывается очищенное от мусора цементное покрытие дороги — ни дать ни взять белая яшма. Неспроста говорят: «В бедном доме чаще подметают, бедняк то и дело причесывается». За долгие годы подметать по утрам стало для Паня просто потребностью. Только вот с нынешней весны возникло небольшое затруднение. Дело в том, что заводские цзаофани, то бишь «бунтари», в своем уведомлении строго-настрого наказали: двор, где проживают семейные, и двор общежития убирают три «каппутиста» — директор завода и два его заместителя. Но старый Пань пренебрег этим «строжайшим приказом» — как прежде вооружившись своей большущей метлой, занимался уборкой бок о бок с «каппутистами ».

— Мастер Пань, — подмигивая, шепотом уговаривал его толстяк Фань, заместитель директора завода. — Ты уж больше здесь не подметай, а то ведь нам попадет!

— Так я же не за вас подметаю! — холодно ответил ему Пань.

Вскоре об этом стало известно жене старика, и это привело ее в страшнейший гнев. Постучав назидательно пальцем мужу по лбу, тетушка Пань начала:

— Старый ты чурбан — такого и сотней топоров не перерубишь! Ведь это только «черную банду» в наказание заставляют подметать улицы. А ты чего суешься?

— Мне дела нет — черная банда или не черная! Каждый должен подметать свой двор. Уж ты-то хоть не лезь!

— И чему ты там у себя на заводе только учишься, — не унималась тетушка Пань. — Где твоя классовая позиция? Почему не отмежевался от наших врагов? Ведь сказано: «Нет ничего вкуснее пельменей, нет ничего приятнее, чем полежать поутру». Ты что, не можешь немного поваляться в постели?..

— Да не привык я залеживаться по утрам!

— Мокрая курица! Ни на что-то ты не годишься! Небось забыл указание: «Бороться против всего, что отстаивают враги»? Раз они, идут подметать улицу — так ты не смей. Мы же из крестьян-бедняков, а ты… И так уж соседи говорят: он у тебя как петух, ему по утрам не спится. А что скажут те, кто тебя не знает? Да просто сочтут «сволочью каппутистом» самого что ни на есть низшего сорта! Тебе что, невтерпеж прослыть «каппутистом»? Они вон какие жирные да гладкие, а ты тощий, как шутиха обгорелая!

— Не понимаю я, что ты мелешь! — буркнул Пань Чаоэнь и ушел курить в заднюю комнату.

Когда он говорил «не понимаю», это вовсе не означало, что он сердится. Образность речи тетушки Пань стала притчей во языцех среди соседей. Стоило ей, например, увидеть на чьем-нибудь ребенке курточку не по росту, она тут же восклицала: «Ишь — висит как на дереве!» Или заметит, бывало, на ком-нибудь шапку набекрень, тотчас отчитывает: «Ты что, тарелку на голову напялил?» Жаль, не довелось тетушке Пань хоть малость получиться в детстве, не то бы ей впору было состязаться в острословии с самим Лао Шэ или Чжао Шули[7].

Обычно люди, наделенные даром красноречия, подвержены всяким новым веяниям. А тут во времена «великой культурной революции» разом появилось столько всяких расхожих слов да выражений, что тетушка Пань едва поспевала за модой и прямо с ног сбилась. Пришлось ей все схватывать с лету — без разбору, не вникая в суть. В одну кучу валилось что ни попало — и исторические события и личности, и мифологические герои вместе с церемонными благопожеланиями долголетия, счастья и удачи. И сыпалось все это из тетушки Пань как из рога изобилия. Дошло до того, что собственный ее старик в конце концов перестал понимать ее.

У тетушки Пань только и был этот единственный недостаток, а так она ничего худого в мыслях не держала. И вообще была сама добродетель: сердечна и добра, усердна и бережлива. А уж о дружелюбии ее и говорить нечего, да и долги всегда возвращала в срок. Ее ли вина, что «великая культурная революция» нагрянула так стремительно, каково же было тетушке Пань воспринимать все новые факты и явления с первого слова — как это умеют хунвэйбины, красные охранники. Правда, выступая на уличных собраниях воспоминаний о горьком и тяжелом прошлом, она блистала — пусть и не цвели в ее рассказах «сто цветов», зато уж сто слов цвели самым пышным цветом. Вот только со второй частью лозунга — «на основе старого создавать новое» — у нее явно ничего не клеилось.