Мне начали задавать вопросы:

— Между вами был конфликт? Или между ним и членами вашей семьи? Что подтолкнуло его напасть на вас в общественном месте?

— После того как он ранил вас, он не делал попыток сбежать? Не уклонялся от ответственности? Как вы его нашли потом?

— Состояние вашей раны? Не дала ли она осложнений на кости, нервную систему, внутренние органы? Влияет ли рана на вашу жизнь и труд? Вы проходили полный медицинский осмотр?

— Будучи пострадавшим, почему вы до сих пор не обратились за помощью к правительству? Почему не привлекали его к уголовной ответственности за причинённый жизни и здоровью вред? Не запугивал, не угрожал ли он лично вам или членам вашей семьи?

— Общаясь с ним, не замечали ли вы совершения им других противозаконных действий? Например, не устраивал ли он перестрелок с ранениями или смертельным исходом? Не было ли случаев сведения с кем-либо счётов при помощи оружия, грабежей, приставания к женщинам с его стороны? Постарайтесь вспомнить, не носил ли он часов, кожаных ботинок, золотых колец, появившихся из сомнительных источников?

Спасибо дяденьке следователю: вернулся к работе [9] , взялся за наведение порядка в Поднебесной и сразу проявил такой интерес ко мне.

И я приступил к рассказу. Дело в том, что в ту пору повсюду царили хаос и беспорядок, немало было плохих, дурных людей, только большинство нарушали закон иначе, не так, как представлялось следователю. Допустим, перед принятием декрета о пользовании оружием парни взялись за копья и палки, однако, если не считать расхищения библиотеки, расположенные вблизи кампуса банк, почта, магазины, кафе, мясные и хлебные ларьки, киоски с напитками остались целыми и невредимыми. Даже найдя кошелёк, все наперегонки спешили вернуть его владельцу. Никому не нужны были лишние неприятности, не так ли? Возможно, социально опасные элементы давным-давно перевелись. Хотя скорее всего они боялись полиции, а ещё больше дружинников. Самый же большой страх вселяли революционные народные массы, сующие нос не в своё дело, действующие отнюдь не в соответствии с высокими принципами; чуть что они пускали в ход кулаки, могли и приставить пистолет к твоему лбу. Даже чтобы отправить гуманитарную помощь, они являлись на вокзал с оружием.

Всё это я говорил не с целью что-либо утаить, просто я счёл, что следствие несколько пристрастно и притягивает факты за уши.

Было видно, что беспорядочные заметки, которые следователь делал в маленькой книжечке, завели его в тупик. У меня был только не слишком впечатляющий шрам — ни коляски, ни костыля, не говоря уже о бутылочке с катетером. Инспектор явно начал подозревать, что столь дальняя и срочная поездка оказалась напрасной. Понукаемый им, я напрягал мозги, всеми силами стараясь помочь следствию; вспомнил о некоторых проделках маленького горбуна: как тот рыбачил с помощью ручной гранаты и как, выиграв в покер махорку, решил дать мне отведать вкус сладкой жизни, уговорив выкурить первую в моей жизни сигарету. В результате я выкурил только половину, и всё так поплыло у меня перед глазами, что я чуть не провалился в туалет.

Тут, однако, я остановился, поскольку заметил три-четыре бычка, валявшиеся под ногами толстого следователя, а также желтоватые следы от табака на его пальцах.

— Уважаемый, не подумайте ничего дурного, я не хотел сказать, что курить плохо.

— Ничего, всё в порядке.

— Вы ведь обычно… не играете в покер, верно?

— А что если даже играю? Письменным постановлением ЦК запрещено играть в карты? Безобидные простые развлечения тоже необходимы, не так ли? Молодёжи нужно немного развеяться, расслабиться, в этом ничего зазорного нет.

— Само собой разумеется.

В тот же день следователь вернулся обратно. Остальные, увидев, что я легко отделался на допросе (меня не оштрафовали, не лишили пайка), даже немного завидовали.

Я не мог и предположить, что дело на этом не закончилось. Если я правильно припоминаю, примерно четыре года спустя меня отправили в небольшую типографию при командном пункте на строительстве дамбы в провинции Хунань.

Однажды по дороге в столовую я заметил незнакомую девушку, стоящую в дверях. Завидев молодого человека, она учтиво кланялась и спрашивала, не состоит ли он в бригаде образованной молодёжи и нет ли здесь кого-либо по фамилии Хань. У неё были большие глаза, кончик носа порозовел от холода. Под ярко-красным пуховиком вырисовывались нежно-округлые девичьи формы. Края рукавов и кончики кос были запачканы глиной, — наверное, она где-то поскользнулась.

Наконец она обратила на меня внимание: уставилась широко раскрытыми глазами, некоторое время оглядывала меня с ног до головы и вдруг заплакала, зажав рот рукой: «Боже, ты же тот самый…»

Выходившие из столовой рабочие, опешив, чесали в затылках и гадали, что за история здесь приключилась и какая роль в ней отведена мне.

Что я натворил? Не спутала ли она меня с другим человеком?

(Если бы дело происходило в фильме, в этот момент должна была бы раздаться музыка, что-то виолончельное; скользя по струнам, смычок рождал бы звуки, похожие на водопад, стремительный поток, с грохотом разносящийся по всей округе.)

Чуть позже выяснилось, что она — младшая сестра Ся Жухая; больше месяца она безуспешно и с неимоверными трудностями разыскивала меня. Словно иголку в стоге сена, пришлось ей искать ученика по фамилии Хань, «окончившего седьмую среднюю школу города Чанши», потому что в решении военного трибунала обо мне сообщалась лишь эта скудная информация. Сначала она нашла мою школу, выяснила пункты назначения выпускников, уехавших в деревню (три уезда на севере и на юге провинции), потом обыскала семь коммун в этих уездах (столько учеников по фамилии Хань были туда распределены); при этом у всех выпускников судьба сложилась по-разному: один устроился на работу, другой продолжил учёбу, кто-то уволился по болезни, кто-то пустился бродяжничать, в конце концов найдя приют у родственников или друзей… Она переезжала из уезда в уезд, порой даже выезжала за пределы провинции в поисках то исчезающего, то расходящегося в разные стороны, хаотично петляющего следа, и сейчас, можно сказать, само провидение привело её ко мне. Мёртвой хваткой она уцепилась за меня как за последний луч надежды, чтобы больше никогда не дать мне потеряться.