– А что, – гогочет Гоша, – было бы неплохо, да?

Рита недовольно шикает на парня и продолжает:

– Молодой семье нужно жить отдельно. Строить отношения, создавать уют и романтику. Ты и твой ребенок нам будете мешать.

На глаза наворачиваются непрошенные слезы. Опускаю голову, чтобы родственники не заметили моей слабости. Что же такое! Всем мы с мандаринкой мешаем! И своему отцу моя малышка не нужна, и родственникам, которые видят ее впервые, тоже успела дорогу перейти.

– Анют, ты покушала? – склоняюсь над дочкой и целую эту пухлую щечку. Сладкая до невозможности. Мандаринка кивает и улыбается. Прикрывает глазки и жмется к моей груди. Меня затопляет счастьем, а ее улыбка и безграничная любовь дарят мне сил.

– Что ты предлагаешь, Рит?

Сестра приосанивается и гаденько улыбается.

– Мы с Гошей посовещались и предлагаем тебе компенсацию за твою долю. Выкупаем, так сказать. По-родственному. Тысяч триста можем достать. И ты подпишешь бумаги у нотариуса и съедешь.

Ага, только куда? Этих денег даже на комнату в общаге не хватит.

– Ты же прекрасно знаешь, что моя доля стоит гораздо больше. Минимум раз так в пять.

– Большего у нас нет.

В груди зарождается возмущение. И злость. Бабушка ведь нас любила одинаково. Всегда в гости звала, к нашему приходу готовила, как будто свадебный стол собирала. С крохотной пенсии откладывала, чтобы подарить дорогие подарки к праздникам или незаметно подсунуть денежку в карман.

Любила одинаково, несмотря на то, что Рита, когда бабушка заболела, стала появляться все реже. А когда та слегла, так вообще исчезла. Звонила раз в месяц, не чаще. Это больше походило на проверку, жива ли бабушка или нет. Когда бабулечка уходила, она ждала ее, звала. Я звонила Рите, но та не явилась, и бабушка так и умерла, не попрощавшись. Думаю, она все поняла, какая ее внучка на самом деле. Но все равно любила до конца своих дней и отписала ей половину квартиры.

А сейчас она хочет почти задаром получить мою долю. Если у нее это не получится, что она будет делать? Интересно, Рита в курсе, к какому именно методу прибегнул Гоша, чтобы выжить меня в прошлый раз?..

– Нет, Рит, – выпаливаю решительно, поднимаясь на ноги. – Нам с Аней это не подходит. Или плати полную стоимость моей доли или ютитесь с нами.

Иду в свою комнату, достаю любимое полотенце Ани с зайчатами. Купаю зевающую малышку, переодеваю в пижамку и укладываю на кровать, с одной стороны обкладывая дочь подушками, чтобы не упала. Глажу ее по волосикам, крепко обнимаю, и мандаринка быстро проваливается в сон.

Чего не скажешь обо мне. Кручусь, верчусь, но уснуть не могу, несмотря на усталость. По-хорошему, мне бы сходить в душ и переодеться. Но я не могу оставить Аню одну. Да и не хочется рыться в сумке, чтобы не потревожить сон дочери.

Я то проваливаюсь в дрему, то снова выныриваю из сна. Не могу полноценно расслабиться, потому что не чувствую себя в безопасности. Какая-то тревога гложет изнутри.

Глубокой ночью, когда я думаю, что все спят, жажда и голод все же гонят меня на кухню. Я несу ответственность за маленькую девочку и не могу себе позволить упасть в обморок.

Успеваю налить воды в стакан и немного отпить, как сзади раздается хриплый голос, и стальные пальцы смыкаются на талии, как капкан.

– Я так рад, что ты вернулась…

В ноздри вбивается резкий запах алкоголя, смешанный с табаком и дешевым парфюмом. Мне становится мерзко. Тошнит.

Я распахиваю рот, чтобы закричать, но грубая шершавая ладонь затыкает меня. Георгий прижимается ко мне со спины. Упирается чем-то твердым прямо в ягодицы. Господи, пожалуйста, пусть это будет телефон!

Задыхаюсь. Все кружится перед глазами. Я сильнее сжимаю стакан в своей руке. И молюсь, молюсь, молюсь, пока грязные руки Гоши шарят по моему телу.

А ведь это все уже было…Только Гоша тогда был трезвым.

Это случилось через месяц после того, как не стало бабули. Через десять дней Рита притащила Гошу жить в эту квартиру. Поставила перед фактом. Моих возражений она слушать не стала. Все, что удалось мне отвоевать – комнату бабушки для себя. Она гораздо меньше той, что досталась Рите и Гоше, но зато я не позволила осквернить помещение и сохранить память о бабушке. В этой комнатке мне всегда было спокойно, как будто бабуля была еще рядом. Как будто вышла на кухню приготовить мой любимый пирог…

Гоша сразу стал вести себя, как хозяин. Курил в форточку на кухне или на балконе, ходил по дому в трусах, не закрывал дверь в ванную. Еще и высмеивал меня, стравливал с Ритой. А она едва ли не волосы рвала мне, думая, что я хочу увести ее мужчину.

В тот вечер они что-то отмечали, я же, вернувшись с учебы поздно вечером, заперлась в комнате. Выжидала, когда эта парочка угомонится и уйдет к себе. Когда на кухне все стихло, выскользнула из спальни и погрела себе остатки вчерашних макарон. Поужинала и мыла посуду, когда большая и потная ладонь зажала мне рот, а вторая поползла сразу за резинку домашних штанов. Я брыкалась и мычала, а Гоша гоготал и слюнявил мою шею.