Существуют такие традиции, которые не подвластны времени. История свидетельствует: эстафету подвига русских ратников подхватили советские воины. Советский народ в смертельной схватке с фашизмом, как и наши предки в борьбе с иноземными захватчиками, отстоял независимость Отчизны. Имя Александра Невского и ратные подвиги защитников Родины навечно останутся в памяти народной.

Боюсь, что содержание нашей работы о дате или, скорее, о событии, которое мы отмечаем, может показаться довольно спорным. Мы не можем, однако, признать, что битва на реке Неве действительно имела такое значение, какое ей традиционно приписывает русская историография. Вместе с тем в последней части работы — об обстановке в Швеции во время военной кампании — мы изложим доводы в пользу того, что шведская военная экспедиция могла бы иметь более честолюбивые цели, если бы она состоялась на самом деле. К сожалению, и это мнение не соответствует взглядам русских историков.

Прежде всего, мы желали бы подчеркнуть, что не будем спорить относительно того, что кампании против Новгорода со стороны его западных соседей в тот период были результатом скоординированного общего плана, контролируемого Папской курией и направленного на то, чтобы использовать ослабление Руси, вызванное татаро-монгольским нашествием. Такова, в сущности, теория, оспариваемая финским историком Г.А. Доннером, которую русские историки, такие как Б.Я. Рамм и И.П. Шаскольский, позднее поддерживали [62] . Могло быть и так, что эти экспансионистские планы, отличающиеся грандиозностью, если и были составлены Папской курией, то, несомненно, использовались бы местными монархами, что объясняет большое число дошедших до нас папских булл. Мы, однако, сомневаемся в том, что местные монархи действительно желали выполнения таких планов.

Наши наблюдения подсказаны удивительным несоответствием в оценке характера и роли Невской битвы в шведской и русской историографии. На этой конференции нет необходимости подчеркивать главное значение, приписываемое Невской битве в русской историографии, которое явно усиливается под влиянием более поздних событий. Укажем для сравнения на то, что шведская кампания и битва на Неве вовсе не упоминаются в шведской историографии, например в ставшей уже классической современной книге по шведской истории — в учебнике Йеркера Розена и Стена Карлсона, впервые опубликованном в 1962 г. [63]

Эта ситуация, как нам кажется, ставит нас перед необходимостью пересмотреть вопрос о значении битвы, чтобы найти общее основание для исследования исторически достоверных шведско-новгородских отношений того периода.

Прежде всего, оценка роли Невской битвы в цепи исторических событий зависит от качества сохранившихся источников. Таким образом, наше первое исследование касается того, что можно было бы назвать спектром русских источников о битве.

Описания кампании и битвы, которые доминируют в современной русской историографии, берут начало в Житии Александра Невского, включающем свидетельства очевидцев подвигов Александра Невского и его шести храбрецов. Это жизнеописание, предположительно составленное в 1280-е годы, вскоре было включено в летописи, [64] прежде всего в Лаврентьевскую летопись, после описания смерти Александра в 1263 г., [65] и в переработанном виде в большинство поздних летописей (под 1240–1242 гг.) в форме повествований о Невской битве и битве на Чудском озере. В последней группе текстов, иногда называемой «Летописной редакцией», детали, которые нельзя найти в более ранней версии жизнеописания, были добавлены. Эта группа текстов в основном присутствует в летописях XV в. новгородского происхождения: Новгородская Первая летопись (НIЛ) младшего извода, Новгородская Четвертая летопись (НIVЛ) и — с некоторыми дальнейшими добавлениями — Софийская Первая летопись (СIЛ) вместе с многочисленной семьей летописей, основывающихся на СIЛ.

Жизнеописание, по версии этих летописей, после сообщения фактов о семье князя Александра и его воспитании, описывает шведскую военную кампанию на Неве, указывая на легендарную смелость Александра Ярославича: король католического Севера решает завоевать землю новгородского князя Александра и собирает огромную армию шведов, включая короля и его епископов, норвежцев (мурманов), финнов (сумь) и тавастов (емь). Они входят в реку Неву и с устья Ижоры «король части Римской» бросает вызов Александру. С благословения новгородского архиепископа Спиридона Александр выступает с малочисленной дружиной, и ему удается скрытно напасть на военный лагерь шведов. Далее описываются подвиги шести храбрецов. Во время первого из этих эпизодов воевода Спиридон оказывается убитым вместе с епископом. Шведы, обнаруженные на берегу Ижоры, куда войско Александра Ярославича не могло проникнуть, считались убитыми Божьими ангелами. Трупы знатных шведов, погруженные на три корабля, были утоплены в Неве, а остальные похоронены в ямах. Только 20 новгородцев (пять названы по имени) были убиты, не считая некоторых ладожан [66] .

Мы должны сразу же оговориться, что не принадлежим к той школе историков, которая доминирует в среде скандинавских ученых и отрицает ценность жизнеописаний святых как исторических источников [67] . С другой стороны, тот факт, что событие упомянуто в Житии, может оказать влияние на приоритетное восприятие факта Невской битвы по сравнению с другими событиями, описанными в обычной сухой манере русских летописей.

Здесь мы должны прежде всего задать вопрос: какие же другие источники существуют помимо жизнеописаний? Существовало ли оригинальное хронологическое описание Невской битвы, независимое от текста Жития?

Интересно отметить, что эта битва не описана ни в подлинном тексте Лаврентьевской летописи, ни в реконструкции Троицкой летописи, хотя обе эти хроники содержат под 1242 г. краткое описание битвы на озере Пейпус [68] . Владимирский летописец, ценный тем, что представляет собою раннюю общерусскую компиляцию, также не содержит описания битвы на Неве, хотя в нем есть более полные описания Ледового побоища, чем в двух предыдущих [69] . Это, несомненно, указывает, на то, что летописцы XIII в. из Северо-Восточной Руси придавали немаловажное значение событиям 1241–1242 гг.