– Я не для того развелась с одним нахлебником, чтобы посадить себе на шею другого. В доме работают все: я, ты, даже собака (собака выводила маму гулять и помогала не набирать лишние килограммы). А у него что, не хватает образования полы помыть? И вообще, объясни мне, что это такое существует в нашем доме?

– Студент юридического факультета, будущий специалист по уголовному праву! – завопила Варя, отсырев от слез, но вырываясь наконец из окопа и переходя в контратаку. – У него такое будущее, что просто стыдно тратить время на какие-то полы. Он станет вторым Плевако!

– Пока что он просто Слюнько. А если хочешь знать, кто он такой по отношению к тебе…

– ОН МОЙ ЛЮБОВНИК! – выкрикнула Варя, призывая на помощь тяжелую артиллерию.

– Любовник! – Мама усмехнулась, наведя на нее беспощадный оптический прицел. – Любовник должен любить, а не только заниматься любовью.

Далее взорвалась атомная бомба, и мама ушла на кухню, чтобы ее не смело взрывной волной. Минут через десять Варя услышала, что мама возится в прихожей, и вышла посмотреть, почему вдруг началось отступление.

– Я уезжаю к тете Лиде, – сообщила мама, с отчаянием самоубийцы наматывая на шею шарф. – На дачу. На все выходные. Любите друг друга до потери пульса. Мне в этом доме нечем дышать.

Варя молчала. Такая победа была не в радость. А химическая атака даже не входила в ее планы.

– Ну почему? – взмолилась мама, выбрасывая наконец белый флаг. – Почему он?

– Он меня любит.

– Во-первых, нет. А во-вторых.., как будто никто и никогда тебя раньше не любил! А я? А девочки с твоего курса? А до того тебя любили одноклассники и товарищи в кружке друзей английского языка!

– Ты еще вспомни тетю Лиду.

– И тетя Лида любит тебя, как родную дочь!

Тебе этого мало?!

Варя даже улыбнулась, потому что не видела предмета обсуждения. Материнская любовь, как воздух – без него невозможно, но его не замечаешь. Любовь друзей как хмельное вино – хорошо пригубить и в радости и в горе, но сыт им не будешь. А любовь мужчины как хлеб. Тут и объяснять нечего: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Хлеб бывает сдобным и белым, а бывает сырым и непропеченным, но, наслаждаясь или давясь, все равно будешь тянуться за новым ломтем, потому что нельзя питаться воздухом. Да и напиваться без закуски.

Мама расценила Барину улыбку как сомнение и порывисто ее обняла.

– Доченька, я очень тебя люблю. Если я для тебя хоть что-то значу, прислушайся к моим советам.

Ее советы… Пока за мамой закрывалась дверь, Варя подумала, что была бы рада прислушиваться к ее советам, если бы мама советовала то, что нужно. Например, когда Варя, впервые накрасившись, пошла знакомиться с соседом по даче, мама громко советовала не позорить ее и себя. А могла бы посоветовать, как правильно наложить на веки тени, чтобы глаза не казались размалеванными…

Варе не хотелось оставаться в большой комнате, где стены расходились слишком далеко и не могли защитить. Она отправилась в уютную маленькую, но замерла на самом пороге. Стоп!

Теперь – это комната Тимура; она перестала быть ее собственной три с лишним месяца назад, и Тимур не любил, когда его кровать или письменный стол оказывались заняты забывшейся Варей. Только книжным шкафом и уютным креслом для чтения они пользовались сообща. Варя села в кресло, взяла в руки книгу, чтобы оправдать свое здесь пребывание, и прикрыла глаза. Если бы кто-то дал ей совет тогда, когда эта комната переставала быть ее собственной!..

…К тому времени, как Тимуру стало невозможно жить в общежитии, они были знакомы около трех недель. Их свел Английский клуб родного МГУ (не путать с кружком друзей английского языка!). Клуб этот Варе всегда хотелось переименовать в «Деды и дети» за возрастной состав участников: совсем еще юные первокурсники и совсем пожилые профессора. Став постарше, студенты уходили из клуба в разочаровании, а преподаватели помоложе уходили сразу, чтобы позорные «дедовские» грамматика и фонетика не убивали в них уважения к старой гвардии. Но старожилы (в основном с естественных факультетов) не задавались вопросом о текучке кадров.

На встречах с приглашенными в клуб иностранцами они доблестно произносили слово «she» как «шы», на звуке "h" хрипели, как Высоцкий, и старательно выговаривали «I shall» вместо, боже упаси, «I will». Посему иностранцы понимали их, с большим трудом, и однажды случился казус: Варя, волею судеб сидевшая ближе всех к носителю языка, вынуждена была переводить вышеупомянутый русский английский на английский английский, после чего недоуменно напрягавшийся вначале иностранец начал понимающе кивать и отвечать с чисто британским мяукающем прононсом (за который неизбежно получил бы «неуд» на экзамене в средней школе). Оказавшись вместе с англичанином в центре внимания и впервые выступив в качестве личного переводчика, Варя обрела ту особую красоту, которую обретает идущая по следу гончая собака – красоту мастера за работой. Все полтора часа, пока шла беседа. Варя провела в ореоле всеобщего уважения, и в качестве заключительного аккорда иностранец пожал ей руку и поблагодарил за перевод. Храм Вариной славы в клубе был воздвигнут и увенчан крестом.