Я сердито посмотрел на консула, но он жестом попросил не перебивать:

– С другой стороны улицы, из дома Пурина, обзор еще лучше. Оттуда видно даже сад.

– Где этот дом?

Оказалось, что дом, принадлежавший купцу Льву Пурину, находился совсем близко.

– Этот человек предан царю?

– Он банкир, – печально усмехнулся Престон. – Что теперь у него осталось, кроме преданности?

Консул положил мне руку на плечо и, очевидно, почувствовал, что я весь трясусь.

– Вы нездоровы? – спросил он.

– Очень может быть, – ответил я, хотя факт болезни уже не вызывал у меня никаких сомнений.

– Аспирин, горячий чай и лимон, – сказал Престон и отвел меня в гостиную, где пылал камин, несмотря на теплый весенний вечер.

В чай Престон добавил виски, и я выпил этот бодрящий напиток. Тем временем Престон рассказывал мне о Пурине. Выяснилось кое-что интересное: оказывается, из дома Пурина не только открывался отличный вид на Дом особого назначения, но там имелся и частный телефон, о котором никто не знал. У жены банкира в другой части города жила сестра, и приватная телефонная связь соединяла два эти дома.

– Это может вам пригодиться, – заметил Престон.

Он готов был помогать советами, на большее рассчитывать не приходилось. Помню, как я взволнованно втолковывал ему что-то о чувстве долга, но состояние мое было столь плачевным, что детали разговора в памяти не отложились.

Вскоре я ушел, с трудом переставляя ноги. Помню, что Рузский ждал меня снаружи. Я коротко пересказал ему сведения, полученные от Престона, причем два раза чуть не потерял сознание – Рузский влепил мне пару звонких пощечин, чтобы я не упал...

Очнулся я в каком-то голом помещении и некоторое время лежал без движения, не в силах как следует открыть глаза – веки казались неимоверно тяжелыми. Постепенно я смог осмотреться. Я лежал под белой простыней, стены тоже были белыми. В углу располагалось небольшое зарешеченное оконце без занавески. Скачала я подумал, что нахожусь в заточении. Собственно, так оно и оказалось, правда, это была не тюрьма. Вскоре я убедился, до какой степени меня оставили силы. Я не мог пошевелить рукой, оторвать голову от подушки, даже на то, чтобы поднять палец, требовалось невероятное усилие воли. Все тело онемело, в голове было гулко и пусто.

Я лежал примерно час, ни о чем не думая. Впоследствии я узнал, что такое состояние объяснялось крайним упадком сил – ведь я находился на волосок от смерти.

В конце концов раздался звук открываемой двери, шелест ткани, и женский голос спросил по-русски:

– Вы очнулись?

Я хотел ответить, но во рту так пересохло, что вырвался лишь какой-то стон.

Ко мне склонилось женское лицо. Я увидел перед собой монахиню лет пятидесяти, чьи голова и плечи были замотаны в платок.

– Действительно очнулся, – сказала она.

Я хотел кивнуть, но она поспешно произнесла:

– Нет-нет, не двигайтесь. – Положила мне на лоб холодную и сухую руку. – Как вы себя чувствуете? Пить хотите?

Я чуть шевельнул тяжелыми веками, а она налила в стакан воды. Потом приподняла мне голову и дала попить.

Я с наслаждением напился.

Монахиня сказала:

– Вас спасли молитвы. Мы все за вас молились.

Я поблагодарил ее и спросил, где я нахожусь. Оказалось, что я по-прежнему в Екатеринбурге, в женском монастыре.

Смочив рот, я почувствовал, что могу говорить. Правда, разговаривал я едва слышным шепотом.

– Как я сюда попал?

– Вас привел сюда ваш друг, мсье Бронар. Ах, сударь, это было так давно.

Монахиня, сама того не замечая, перешла на французский. Как многие образованные русские той эпохи, она говорила по-французски не хуже, чем по-русски.

– Давно? – переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– Прошел почти месяц, – улыбнулась она. – Почти месяц мы беспокоились о вас и молились за вас.

– Целый месяц?! А какое сегодня число?

– Четвертое июня.

А ведь явернулся в Екатеринбург десятого мая!

– Не может быть! Что со мной произошло?

Монахиня нежно улыбнулась.

– Воспаление легких: сначала одностороннее, потом двустороннее. Вы перенесли одну за другой две тяжелые болезни. Два раза вы были на волосок от смерти. А теперь вам нужно хорошо питаться и набираться сил.

Мои мысли понемногу прояснялись. Головокружение исчезло, и я попытался разобраться в ситуации.