— Лестницу! Свет сюда! Окружайте квартал! — слышались крики, но искаженный уже растворился в тенях, а спустя несколько минут из соседнего дома вышли на прогулку женщина, с дрожащей на руках маленькой девочкой, которую она оставила в обговоренном месте, на скамейке, где еще через пять минут ее забрала зареванная и перепуганная мать.

Ингода главное — это не спешить. Особенно если приходится врачевать разум, а не тело. Из всех пленных в более-менее адекватном состоянии остался только инвалид-военный, который сумел вразумительно ответить на вопрос о звании, назвать свои полные фамилию имя и отчество, после чего мы через Багратиона обратились в армейский штат и выяснили что он считается погибшим, а дома его ждет жена и сын.

С остальными ситуация была хуже, иногда — гораздо хуже. Люди, стараясь скрыться от ужасной окружающей реальности закукливались в собственном сознании, опускаясь до состояния овоща. Ни пища, ни мягкая постель или внешние воздействия не приводили их в чувства. И я был настроен на реабилитацию длиной в несколько месяцев, когда Константин предложил свозить их в баню.

Удивительно, но сероводородные ванны сработали на всех. Не на всех одинаково правда, и часть помещений пришлось мыть, но в больше половины пленных, оказавшись в теплой воде уже через пять минут покоя начали проявлять естественные реакции. Кто-то водил руками по поверхности, я заметил смешки, и умиротворение на лицах.

— Это прогресс. Не с первого раза, но постепенно мы сможем привести их в норму. — сказал я следующим вечером, когда мы остались одни в кабинете Багратиона. — Мозг у большей части не поврежден, или пострадал минимально. В основном это психика. Так что терпение и уход. Месяц или два, и они придут в норму.

— Боюсь столько времени у нас нет. — ответил серьезно Константин. — Большая часть сообщений из ордена шифруется, но мы перехватили некий список…

— Это же боеприпасы. — нахмурившись проговорил я, просмотрев длинную таблицу с номенклатурой. — Зачем им двадцать тысяч двадцатимиллиметровых бронебойных снарядов?

— Я бы на твоем месте больше внимания уделил тандемным ракетам, для поражения бронетехники и вскрытия щитов дарников. — сказал Константин, пальцем выделив нужную строчку. — Полторы сотни. Они всерьез собираются воевать, а учитывая, что они в городе, почти в центре, мы не сможем использовать суда.

— Хорошо, что это удалось выяснить. Плохо что только сейчас. — задумчиво проговорил я, откинувшись на спинку стула. — Выхода нет, придется бить на опережение.

— Народные массы нам этого не простят. — покачал головой Багратион. — Если мы попробуем захватить больницу или уничтожить их верхушку…

— Об этом никто не говорит. Нанесем удар не физический, а информационный. Мне понадобится студия, кресло с креплениями, камера и пара операторов что будут ее обслуживать. — подумав сказал я. — В идеале звукорежиссёр и постановщик. Осветитель. Должна же быть в Тифлисе хоть одна новостная студия?

— Все будет, в лучшем виде. — ответил Багратион, улыбнувшись. — Только не забудь, что аттестация дарников ордена уже назначена на послезавтра.

— Все успеем… у нас уже выбора нет. — усмехнулся я. — Пойду готовить материал, жду отмашки.

Константин кивнул, и тут же снял телефонную трубку. Новостная студия в Тифлисе и в самом деле нашлись, как и отделение петроградской киностудии, но когда я объяснил свою задумку и передал фотографии с места освобождения ведущая попятилась, сделала кислую гримасу и отказалась сниматься.

— Вы собираетесь разжигать межнациональную рознь. — серьезно заявил режиссёр. — Это непрофессионально, грубо и неэтично. Мы все здесь — исключительно за мир между всеми народами.

— Ну так и мы за мир. — кивнул я. — И никакой розни разжигать не собираемся, просто расскажем всю правду, не скрывая грязных и жестоких подробностей в поведении наших соседей и противников. Или у вас есть какое-то особенно теплое отношение к османской империи?

— При чем тут это? — нахмурившись спросил режиссер. — Нет, мы исключительно за независимую журналистику. Просто против всего этого…

— Мы против агрессии! В современном мире все должны договариваться! — тут же поддержала его ведущая.

— Знаете, я с вами, пожалуй, соглашусь. — подумав кивнул я. — Но на мой взгляд, если преступник не чувствует своей вины и ответственности за свои действия, он будет повторять их раз за разом. Так что… если не хотите принимать участия в съемках, просто останьтесь, послушайте истории, а потом уже решайте.

— Вы не можете снимать в нашей студии, без разрешения. — произнес исподлобья режиссер. — Не имеете права!

— Конечно-конечно. Таран! — гаркнул я, и рядом со мной тут же появился ухмыляющийся бурят, в легком полевом доспехе, заменяющем ему повседневную одежду. — Проверьте бумаги студии, найдите поступления, рекламные бюджеты, заказчиков…

— Вы не имеете права! — пуще прежнего взвился режиссер.

— А вот тут вы не правы. Снимать в вашей студии без вашего ведома мы, конечно, не можем. Но провести у вас всестороннюю проверку, вполне. — улыбнувшись проговорил я. — У нас на это даже ордер от жандармерии Тифлиса есть, можете убедиться, если желаете.