Впрочем, те прекратились так же внезапно, как и начались, и вокруг фургона разлилась тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием растревоженных животных. От этого стало ещё страшнее, и Алиса замерла, широко распахнув глаза и вслушиваясь в темноту.

Сердце стучало быстро-быстро, тело била крупная дрожь, и кажется, вместе с ним дрожало всё вокруг. Воздух будто бы расходился вокруг неё кругами, как от камня, брошенного в воду – так, что очертания тряпичного полога искажались, расплывались. В груди все сжималось, как когда сильно раскачаешься на качелях, и чувство было такое, будто вот-вот с этих качелей слетишь и провалишься в какую-то пропасть.

Алиса крепко зажмурилась, вжимая голову в плечи и пытаясь успокоиться. Плакать и звать на помощь точно бесполезно – она это уже давно усвоила.

Кажется, отлегло. Но стоило ей приоткрыть глаза – как полог справа от неё затрещал, разрезаемый кривым, как птичий коготь, ножом.

Она не удержалась и вскрикнула. Но человек, просунувшийся в прореху в пологе, приложил палец к губам и тихонько зашипел – «тссс».

Девочка, замерев от страха, вытаращила глаза, сжимая обеими руками игрушечную акулу.

Незнакомец тем временем осторожно взобрался в повозку. Внутри стало светло – с левого его запястья на лямке свисал светящийся желтоватым светом кристалл размером с кулак, вставленный в оправу из тонкой проволоки.

Он сказал что-то – всё на том же незнакомом языке, но мягко, успокаивающе. И по голосу стало понятно, что это тётя. Кажется, даже молодая. Примерно как мама. Фигуру её было сложно разглядеть из-за накидки с капюшоном, а лицо и вовсе полностью скрывалось под вуалью из темной ткани, на которой был намалеван какой-то символ. Как она что-то видит сквозь эту маску?

Женщина, будто услышав её мысли, отбросила вуаль и немного сдвинула назад капюшон, так что из-под него выбились пряди волос – белых-белых, как молоко. Лицо у неё оказалось страшным. Поначалу Алисе показалось, что прямо на переносице у неё сидит огромный паук, охватывающий своими длинными лапами лоб и щеки. Но потом стало понятно, что это просто такое пятно. Но не нарисованное, а больше похожее на шрам – бугристый, красный.

Алиса, испугавшись, отпрянула назад, но женщина что-то снова заговорила ласковым голосом. Подобравшись к ней, перерезала веревку, которой девочка была привязана к борту повозки. Немного повозившись, сняла и ошейник. Не переставая что-то шептать, потянула её прочь, указывая на разрез в пологе.

Снаружи было ветрено и сыро – с неба накрапывал дождь. Незнакомка помогла Алисе спуститься на землю. Рукав её одежды задрался, и Алиса заметила, что и руки у неё тоже в красных уродливых шрамах, складывающихся в какой-то угловатый узор. Ласково нашёптывая, женщина повлекла её за собой, по пути развернув её, не давая разглядеть что-то большое и темное, лежащее рядом с колёсами повозки.

Другие люди с повозки куда-то исчезли, мохнатые здоровяки, похожие на быков, переступали с ноги на ногу, шумно принюхиваясь. В свете огромной синеватой луны, вышедшей из-за облаков, Алиса увидела в стороне от дороги темный силуэт человека в плаще, сидящего на корточках на большом, в два раза выше неё, камне. Человек обернулся в их сторону, и плащ на его спине странно зашевелился, укладываясь ровнее.

Да это же крылья! Как у летучей мыши.

Девочка не удержалась и вскрикнула. Дернулась назад, к фургону, хотела вырваться из рук женщины, но та удержала её и прижала к себе. Погладила по голове, шепча что-то успокаивающее, и поднесла к лицу какой-то флакон. Запахло чем-то сладким, но от этого запаха почему-то запершило в горле. Алиса закашлялась, пытаясь отстраниться, но шепчущая, продолжая что-то приговаривать, продолжала удерживать её.

Вскоре в этом не стало нужды – девочка, вдохнув еще немного паров из флакона, обмякла в её руках. Второй незнакомец, мягко спрыгнув со скалы, подхватил её и понёс на руках в сторону от дороги, к огромному сухому дереву, под кроной которого запросто мог бы укрыться лагерь из полусотни человек.

Там их ожидали лошади.

Ненависть – одно из самых чистых, искренних и мощных чувств. И самых разрушительных. Ирония в том, что разрушает она того, кто её испытывает. Самому объекту ненависти зачастую вообще плевать.

Эту нехитрую истину я усвоил давно, еще в подростковом возрасте. Я вообще всегда старался максимально рационализировать свою жизнь. Копаясь в себе, выискивал корни тех или иных своих реакций, препарировал их, изучал, пытался понять. И отбрасывал, если решал, что это мне не нужно. Сам себе психотерапевт. Хотя с точки зрения настоящих психотерапевтов это, наверное, выглядело, как сцена из фильма «Рэмбо», где тот прижигал пулевое ранение факелом.

Но порой даже самый надежный и отлаженный механизм даёт сбои. Вот и сейчас я ничего не мог с собой поделать.

Я ненавидел этот мир и его обитателей. И у меня были на это причины.

Размышляя о событиях последних дней уже с учётом новых знаний, обретённых благодаря амальгаме и разговорам с Джабари, я понимал, что многие мои первоначальные оценки и реакции были не совсем верными. А со многими вещами ещё только предстоит разобраться, потому что они далеко не так однозначны, как казалось на первый взгляд.