— Сестра, — отозвалась та.

— Ты что, оглох? Отойди от неё! Я позову охрану!

Вот и совершай добрые поступки. Не отблагодарят, так ещё и обругают.

— Отхожу, отхожу, — хмыкнул я, отпуская руки девочки и отползая назад по стенке.

Стоять было тяжеловато, хотя никаких серьёзных травм у меня не осталось. Просто… тело отвыкло двигаться. Увы… теперь это было и моей проблемой.

— Извращенец! — старшая сестра девочки подлетела к нам и встала между нами, как живой щит. — Пошёл вон отсюда! Анечка, солнышко, что он делал? Он сделал тебе больно?

«Анечка, солнышко» не отвечала. Она замерла, раскрыв рот и прислушиваясь к себе. К тому, что она снова чувствовала.

Ну, да. Несложно принять за извращенца типа, одетого в тонкую рубашку на голое тело, который держит за руки девочку, притаившись в кустах.

— Ты ещё здесь? — с лицом разъярённой тигрицы старшая сестра развернулась ко мне. — Всё, я зову охрану…

— А она уже здесь, — заметил я, приваливаясь поудобнее к стволу дерева. — Вон, бегут.

Ну, разумеется. Михаил с Наиной ведь не забыли про воскресшего коматозника, сиганувшего из окна — а далеко уйти я не мог. Целая делегация. Медсестра в халате, несколько врачей — и, конечно же, упомянутые девушкой охранники. Местные, или из личной свиты Михаила?..

— Господин Распутин! — выкрикнул ближайший из них на бегу. — Господин Распутин, вы в порядке? Вы где?

Я улыбнулся и помахал рукой, чтобы меня заметили.

— Я здесь! Всё чудесно, но спасибо за заботу!

— Распу… тин?

Девушка нервно сглотнула; она отступила на шаг, вытаращив глаза и осознавая, что только что обозвала извращенцем и больным ублюдком представителя одной из самых могущественных семей этого мира. Ну… если я правильно понял это из недавнего разговора.

Она то и дело переводила взгляд то на меня то, на спешащую сюда делегацию, и как будто не могла поверить, что тот, кто выглядел как атрофированный бомж-извращенец, перемазанный в грязи, может быть кем-то важным.

Что ж; я тоже до сих пор не мог поверить, что я — наместник нескольких планет, включая эту, аристократ с кучей связей — сейчас нахожусь в теле этого самого атрофированного бомжа, девять лет провалявшегося в коме.

Но реальность не считалась с нашими ожиданиями и оставалась такой как была.

Интересно, как много ещё народу эта реальность шокирует?

— Встал? Что значит — встал?

— В смысле… что говорят врачи? Сколько займёт восстановление?

— Спустя ДЕВЯТЬ лет?!

Узкий и длинный зал собраний загудел, как разворошённый улей, услышав новость. Михаил Распутин всегда был из тех людей, что, подобно планетам, притягивают вокруг себя спутники помельче, а потому зал собраний дома Распутиных был сейчас битком набит людьми. Все ветви семьи, доверенные лица, вся верхушка — все они сейчас были здесь, и все они были ошарашены услышанным.

— Врачи ничего не говорят, — поморщилась Наина, сидящая сбоку от мужа. — Врачи сейчас молчат и пребывают в шоке — как и мы.

— Но откуда тогда уверенность…

— Оттуда, что я видела это своими глазами.

Наина демонстративно положила ладонь на руку Михаила. Начинается хаос и неразбериха, передел власти. В такое время лучше… лишний раз подчеркнуть, кто тут главный.

— Что-то я не вижу радости на ваших лицах, — заметил Михаил; он только приехал из больницы — и собирался лететь обратно сразу же после собрания. — Повторяю ещё раз, для тех, кто не расслышал сразу: мой сын, Йошида Распутин, встал с постели.

Все переглянулись. За последних девять лет это имя редко звучало в зале собраний, и многие успели забыть, как странно оно звучит. Впрочем, куда больше их поражало… да всё остальное, если так подумать.

— Он что, совершенно здоров? Пролежав в постели девять лет? — задал вопрос кто-то из собравшихся.

— Лечить, конечно, придётся основательно, — снова посмурнел Михаил; в нём копошился противный страх того, что слабый организм не выдержит, что Йошида снова провалится в кому… — Но он жив, и он в сознании. Это главное.

— Михаил, — обратился к главе рода двоюродный брат, сидящий неподалёку. — Ходят странные слухи о том, что Йошида не просто встал, а… вышел. В окно.

Михаил и Наина переглянулись. Что и говорить, они оба до сих пор пребывали в лёгком обалдении от этой сцены.

— Дезориентация после длительной комы, — подтвердил Михаил. — Не видел и не понимал, куда…

Наина фыркнула. Нет; это не было простой дезориентацией, и любой нормальный человек это понимал. Только не Михаил. Он верил в то, во что хотел верить.