Шрифт:
Я снял куртку и шапку и повесил их в шкаф. Подумал и занял нижний ярус кровати справа. Так мне, по крайней мере, не придется наблюдать, как пользуются туалетом. Раскатав матрас с одеялом, я заправил кровать.
«Интересно, — подумал я, — а можно ли здесь до отбоя лежать на кровати?»
Вот в армейке было нельзя. Особенно в учебке. В части старослужащим дозволялось. За пару недель до дембеля. На это закрывали глаза, правда, дедушки этой своей привилегией пользовались крайне редко, чтоб молодые не расслаблялись.
А здесь по этому поводу меня не инструктировали. Я подумал и решил, что незнание в какой-то степени извиняет поведение, и увалился на кровать поверх одеяла. Было около четырех часов вечера. За окном уже смеркалось. Даже не верилось, что утренние события происходили сегодня. Я закрыл глаза и тут же уснул.
— Кхе-кхе, — услышал я сквозь сон веселый хрипловатый кашель.
Открыв глаза, я увидел на соседней койке дедулю. Весьма интересного. Во-первых, он был очень маленького роста. Как десятилетний ребенок. Но не карлик. Он сидел на краю кровати и ноги его даже не доставали пола. Во-вторых, он был одет в тюремную робу. Грубую полосатую пижаму серо-черного цвета. И такую же феску. Подобную одежду зеки носили, наверное, лет сто назад. Еще у деда были лохматые седые волосы и такая же борода. Пронзительные синие глаза выглядывали из-под густых белых бровей. Руки были густо покрыты выцветшими синими татуировками с неясным рисунком. В руках он теребил колоду маленьких самодельных игральных карт.
На самом деле он выглядел очень даже естественно в этой обстановке. Если бы не маленький рост и не эта одежда. Но, почему-то в тот момент, я об этом не подумал…
— Ну что, фраер, [3] пригорюнился? — спросил дед хриплым прокуренным голосом.
— Я вообще-то спал, — угрюмо ответил я, стараясь всем своим видом показать недовольство его бестактностью.
— На том свете отоспишься, — весело ответил дед, — просили тебе мигнуть [4] . Кхе-кхе!
3
Фраер — человек не принадлежащий к преступному миру (здесь и далее жаргонизмы русского преступного мира начала XX века).
4
Мигнуть — сообщить что-либо.
— Что? — не понял я.
— С воли тебе привет шлют, — пояснил дедушка и начал мастерски одной рукой тасовать карты.
Кто, интересно, мне с воли может передавать привет, подумал я. И тут меня осенило. Неужели Мариша? Больше некому. Так она намекает, что у нее и на зоне есть связи. Значит дед с ними заодно. Я зло взглянул на него и напрямую спросил:
— Ты кто такой?
— Тутошний я, камеровой, кхе-кхе. У бабушки лопату украл, [5] чалюсь [6] теперь…
5
У бабушки лопату украл — поговорка, означающая, что совершил незначительное преступление. Здесь самоуничижительное значение.
6
Чалиться — сидеть, быть заключенным, отбывать наказание в виде лишения свободы.
Я внимательно посмотрел на него. Что-то тут не так. Несет какую-то околесицу. Может, какой-нибудь местный сумасшедший? Или просто издевается…
— Послушай, — сказал я, — не знаю, в какие игры вы играете, но, если ты с Маришей…
— Если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой, — перебил меня дедок, театрально перекинув карты в другую руку.
— Что? — опешил я, — «Дедок-то, и точно, похоже, не в себе».
— Короче, — начал он, внезапно посерьезнев, — прогулка [7] у тебя короткая будет. Скоро на ашмалаш [8] тебя повезут. Подсобят там тебе немного. Так что не переживай, дальше Солнца не угонят, [9] кхе-кхе!
7
Прогулка — лишение свободы на короткий срок.
8
Ашмалаш — обыск.
9
Дальше солнца не угонят — поговорка, обозначающая, что у всех правовых мер принудительного характера есть предел.
— Что Малаш? Я, отец, тебя вообще не понимаю…
— Еще к тебе борюя [10] подсадят, — не обращая внимания, продолжал дедок, — бухтеть будет [11] . Обычное дело…
— Кого-кого подсадят?
— Иряту одного. На этапе мы вора, а на зоне — повара. Кхе-Кхе! Ты лишнее не барми [12] , помни, без шума все сделаешь, сажелку [13] твою отпустят!
— Так, дед, — снова напрягся я, — кончай шутки шутить. Ты от Мариши?
10
Борюй — агент уголовного розыска.
11
Бухтеть — болтать, врать.
12
Бармить — говорить.
13
Сажелка — женщина.
Внезапно послышался лязг открывающейся двери. На пороге стоял полицейский.
— Соколов, на выход с верхней одеждой, — громко и отчетливо объявил он.
Я повернулся к дедку, а его нет. Я огляделся. Нигде нет. В камере я один. Что за фокусы?
— Соколов, на выход, — с нескрываемым раздражением повторил полицейский.
Я растерянно встал с кровати, взял из шкафа свою куртку и, перед тем как выйти из камеры, еще раз оглядел помещение. Никаких других заключенных в камере не было. Неужели мне померещилось? Как же так? Это не нормально. Может быть, я и правда схожу с ума?
— Гражданин старшина, — обратился я к сопровождающему меня полицейскому, — а в камере, кроме меня, еще кто-нибудь содержится?
— Не дури, — строго ответил мне конвоир, — ты там один…
— Просто мне показалось…
— Отставить разговоры, — прервал меня полицейский, — вперед!
Оказалось, что следователь запланировал обыск в моей квартире. За мной явился знакомый уазик со знакомым конвойным. Из изолятора меня привезли прямо к моему дому. Там уже стоял форд Следственного комитета и непримечательная лада, в которой сидели Малаш, с теми же экспертом и участковым. Рядом топтались Вера Михайловна, староста нашего дома, и ее муж. Понятые, понял я.