Причина его одержимости

Аннотация

Может ли одержимость стать основой для нормальных отношений? А принуждение и шантаж? Еще недавно я бы ответила однозначно - нет, но один сумасшедший мальчишка заставил меня сомневаться…

ГЛАВА 1 – Ты еще здесь? – басит начальник, врываясь в мой кабинет. В ответ я иронично приподнимаю брови: – Не пойму, что тебя удивляет? Действительно. Как будто я в первый раз задерживаюсь. Работы в нашем фонде всегда хватает, а спешить мне совершенно некуда. Да и не к кому. Это здесь ни для кого не секрет. Михал Семеныч хмурится. И так, из-под насупленных бровей, обводит взглядом мой заваленный папками стол: – Ты реально еще не в курсе, да, Воржева? Висну, судорожно прикидывая в уме, что же такое важное могло пройти мимо меня. Новых законов, способных в очередной раз поставить работу фонда с ног на голову, сегодня точно не принимали, подопечных у нас не прибавилось, а от тех, что есть – я не жду подвоха. Девочки сейчас все как на подбор – решительные, умненькие, отчаянные. Замотивированные на борьбу. Впрочем, может, я поспешила с выводами? В нашем деле чего только не бывает. На всякий случай торопливо уточняю: – Не в курсе чего? – Муж твой разбился. Это вполне в стиле шефа – выдавать новости вот так, без каких-либо экивоков. Деликатность – это вообще не про Кинчева. Подозреваю, он просто не видит смысла тратить свое драгоценное время на то, чтобы приукрасить действительность или хоть как-то подготовить к ней собеседника. Чуть было не брякаю «Какой еще муж?», да так и замираю с нелепо открытым ртом. – Воржев? – А ты что, еще за кого-то успела сходить замуж? – ехидничает Михал Семеныч. – Насмерть. – Насмерть… – повторяю тупо, то ли ни на секунду ему не веря, то ли смакуя, как шикарно это звучит. – Ты уверен? – Новостями о его безвременной кончине пестрит вся лента. На Димитровской под КамАЗ с водилой влетел. Прикинь? Мгновенная смерть. Без вариантов. Прикрываю глаза, пряча вспыхнувшие эмоции. Хотя опять же – ни для кого не секрет, что я испытываю к бывшему мужу. Что вообще можно испытывать к человеку, который лишил тебя возможности видеться с дочкой? Кроме ненависти. Что еще, мать его, можно испытывать? – О господи, Ариша! – вскакиваю из-за стола. Сгребаю в сумку ключи от машины и почти полностью севший телефон. – Эй-эй! Не так резво. Ты куда намылилась? Ну-ка сядь. – Какой сядь, Михал Семеныч?! Я должна быть с дочерью! Ты хоть представляешь, в каком она сейчас шоке? – А кто тебя к ней подпустит, м-м-м? – А кто мне помешает?! – мысли бегут впереди паровоза. Я столько лет боролась за мою девочку и проиграла, а теперь… Теперь ведь можно все отыграть назад! Подать иск в суд о восстановлении в родительских правах и забрать Аришу к себе. После шести лет ада просто забрать дочь домой. Перед глазами, как в калейдоскопе, мелькают картинки нашего воссоединения с Аришей. Голова кружится все сильнее. Пол покачивается под ногами, как палуба корабля, в ушах – будто волны плещут, а ноги стремительно слабеют. Очень вовремя Кинчев подхватывает меня под белы рученьки и укладывает на втиснутый между стеллажом и окном диванчик. – Твою ж мать, Воржева! Что ж ты такая слабонервная-то? – доносится как сквозь вату. Хочется возмутиться. Это я слабонервная? Да будь так, я бы сгнила в канаве, когда Воржев выставил меня из своего дома. А я не только выжила, но даже осмелилась сопротивляться тому, что Виктор с нами творил. Жаль только, что все впустую. Ресурса для борьбы с ним у меня не было. На его же стороне оказалось все – деньги, связи и, как он думал, правда. На моей – ничего ровным счетом. Даже охочая до сенсаций пресса проигнорировала случившееся. Подумаешь, очередная охотница за состоятельным мужиком, у которой отобрали отпрыска, когда надоела. И не такое видели. Я не была первой и, к сожалению, не стала последней. Кинчев возвращает меня в реальность двумя хлесткими пощёчинами. – Очнулась? – Да. Спасибо. Не стоило меня лупить. – А что стоило? Терпеливо ждать, когда барыня изволит очнуться? Лежи! Но какой там? Спускаю ноги с диванчика, принимая вертикальное положение. Сил по-прежнему нет, но меня подталкивает вперёд жажда действия. Пусть я пока слабо представляю, что мне следует предпринять, сидеть сложа руки абсолютно невыносимо. – Аня, сейчас нельзя действовать наобум. Нужно понять, какой линии поведения нам придерживаться. Ты же знаешь, в суде второго шанса не будет, – увещевает меня Кинчев. И в чем-то он, конечно, прав. Отодвинув подальше эмоции, я киваю. Достаю из сумочки телефон. Мы всегда за него хватаемся, стоит только чему-то случиться. Не удивлюсь, если у хомо сапиенс появился новый условный рефлекс. Вот бы еще понять, к кому мне обратиться. С кем сейчас Ариша? С няней? Так у той четкие рекомендации – ни при каких обстоятельствах не подпускать меня к ребенку. Точно такие же указания получили директор школы и руководство всех посещаемых Аришей секций. Сунусь к ней – наверняка вызовут полицию. А это может сыграть против меня в суде. – Ну, вот что ты делаешь, Анька? – Соображаю, кому позвонить. – И что? Сообразила? – Нет. Я поеду к резиденции Виктора и буду умолять охранников позволить мне увидеться с дочерью. Если Воржев действительно мертв, то уволить их за самоуправство будет некому. Попытаюсь надавить на жалость. – Почему же некому? А как же Воржев младший? Как думаешь, сколько времени ему понадобится, чтобы подгрести под себя отцовское дело? О своем когда-то пасынке я стараюсь не думать в принципе. Потому что именно из-за него Виктор со мной развелся. Глупый мальчишка решил, что в меня влюблен, и будто с цепи сорвался. Первое время, жалея его, я пыталась закрывать глаза на происходящее, но в какой-то момент отбиваться от внимания Кирилла в одиночку стало невозможно, и мне пришлось обо всем рассказать мужу. Дурочка. Я надеялась, что Виктор встанет на мою сторону, но в итоге именно меня назначили крайней. И в каких только не обвинили грехах! Первое время даже казалось, что это шутка. Не мог же Виктор в самом деле поверить в то, что я позарилась на его шестнадцатилетнего сына? Да, может, я уделяла Кириллу слишком много внимания, но это ведь неспроста. Мне было банально жаль ребенка, который так рано потерял мать и едва не погиб сам. Жалко особенно потому, что он рос очень странным, нелюдимым, в чем-то даже аутичным мальчиком. Виктор не любил это обсуждать, но кое-как мне удалось выяснить, что таким Кирилл был не всегда. Произошедшие с ним изменения стали результатом черепно-мозговой травмы, полученной в той аварии, которая унесла жизнь его матери. Что-то повредилось в его мозгу, когда эта беда случилась, но точный диагноз врачи так и не смогли поставить. – Вряд ли Кирилл станет возражать. Зачем ему взваливать на себя заботы о сестре? – Ань, привет! Ты еще в себя не пришла, что ли? Недоуменно кошусь на Кинчева. – В каком смысле? – Ариша – такая же наследница миллиардов Воржева, как и Кирилл. Ты все еще думаешь, что он не станет претендовать на опекунство над твоей дочерью? Зародившаяся было надежда тает, как снег на апрельском солнце. – Кто всерьез станет рассматривать его кандидатуру? Он же ребенок! – Ему уже двадцать два. Я навел справки, пока сюда ехал. У этого Кира собственный довольно успешный бизнес, дом, в котором они, кстати, живут вместе с сестрой, и многомилионный доход. Лучше скажи, кто ему откажет? – мрачно замечает Михал Семеныч. Меня наполняет страх. Этого чувства так много, что ему становится тесно в груди, и оно начинает просачиваться наружу, собираясь на спине холодным потом. Кинчев, как всегда, беспощаден. Мне бы уже привыкнуть к нему такому, но я ловлю себя на мысли, что в этот раз предпочла бы, чтобы он меня пощадил. – Иногда кажется, что самым правильным в моей ситуации было бы выкрасть дочь и затеряться. Ну, а что? Мы – правозащитная организация. Боремся против домашнего насилия. В том числе эта деятельность предусматривает и такие варианты, да. Я могу спрятать человека так, что его никто не найдет. Спрятать от семьи, в которой царят чересчур кондовые традиции. Или от мужа-абьюзера. Но ведь не от системы! – Тебе напомнить, какой срок дают за похищение? – бурчит Кинчев. Нет. Не надо. По второму образованию, полученному уже после развода, я – юрист. И нормы закона знаю неплохо. – А если я пообещаю Киру, что Ариша откажется от наследства? – Анька, ты у меня спрашиваешь, я не пойму? Где на мне «Ванга» написано? – Считаешь, будет лучше поговорить с Кириллом? Кинчев стучит толстыми, как сосиски, пальцами по столу. Жует губу, задумчиво хмурит брови, выражая тем самым высшую степень обеспокоенности. – Этот пацан – неизвестная переменная. Неплохо бы прояснить его намерения, прежде чем что-то думать на будущее. Только ты, Ань, не забывай, что мальчик у нас особенный. А то я тебя знаю! Обдумай все хорошенько, засунь обиду подальше. Мало ли, чего там у пацана в голове. Я часто-часто киваю. Какая уж тут обида? Я Кириллу все на свете готова простить, только бы он не стал вмешиваться. Опять хватаюсь за сумочку. – Поеду к дому. Может, удастся его выцепить. – Будь помягче! – напутствует меня шеф. Отрывисто киваю и выскакиваю за дверь. Бегом спускаюсь по лестнице, ныряю в раскаленный салон машины. Запускаю двигатель, включаю кондиционер и невольно ловлю шальной взгляд в зеркале заднего вида. Выгляжу я не очень. Вот что бывает, когда пашешь без выходных, дерьмово питаешься и не имеешь лишних средств на салонные процедуры. Нет, я все еще красива – генетику никуда не денешь, но Ане Воржевой образца шестилетней давности я, конечно, проигрываю с оглушительным треском. Ну, и к лучшему. Включаю радио. Кинчев не соврал. В новостях только и разговоров, что о трагической гибели моего бывшего мужа. «У Виктора Воржева осталось двое детей – двадцатидвухлетний сын Кирилл от первого брака и семилетняя Арина от второго. Последние годы девочка проживала с отцом»… А почему? Не хотите ли уточнить?! С психу вырубаю звук и в бессилии сжимаю на руле пальцы. Шесть лет прошло, а я по этой дороге знаю каждый кустик, каждый поворот. Удивительно, казалось бы, я еду туда, где остался мой воздух, но какого-то черта с каждым оставленным позади километром мне все тяжелее дышится. Пульс частит и гулко отдает в уши. Я трясу головой, чтобы ничего не отвлекало меня от дороги и прокручиваемых в голове раз за разом сценариев. Их много. Очень жаль, что я не могу предугадать, по какому из них все пойдет. С другой стороны, еще каких-то пару часов назад у меня не было шанса выторговать для себя и Ариши хоть что-то, а теперь он появился. Это вдохновляет и придает сил. На подъезде к загородной резиденции Воржевых – не протолкнуться из-за слетевшихся, как стервятники, журналистов. Поправляю солнцезащитные очки, закрывающие добрую половину лица. Иду к домику охраны. – Вам что, неясно сказано? Никаких комментариев! – Я – Анна Воржева. Мама Ариши. Пропустите. – Нет распоряжения. – Свяжитесь с босом. То есть с Кириллом. Он же теперь ваш босс? Скажите, что я приехала с ним поговорить! – Нет распоряжения беспокоить, – заладил мужик. – Вы что, не в себе? Там, – тычу на ворота, – семилетняя девочка, папа которой погиб! Вы понимаете, что она нуждается в поддержке, или для вас это слишком сложные мыслительные конструкции? Немедленно звоните Кириллу, или я… – в отчаянии оглядываюсь на журналистов, – устрою такое шоу для прессы, какого вы еще не видели. – Юр, давай позвоним Петровичу, спросим, как быть, – вклинивается в наш диалог напарник того, с кем я говорила. Петрович – бессменный начальник СБ Воржева. И мозгов у него явно побольше, чем у этих дебилов. – Вот именно. Позвоните! – я всего лишь в бессилии сжимаю пальцы, но начинает казаться, будто это простое движение натягивает разом все нервы. Не особенно религиозная, я молюсь, чтобы мой визит сюда был не напрасным. Конечно, у меня есть и запасной план. Например, я могу вновь пройти через все положенные официальные процедуры, для того чтобы увидеть дочь, но на это уйдет куча времени, тогда как я нужна Арише прямо сейчас. Ведь нужна же? Разговор с боссом затягивается. Я все больше нервничаю, меряя шагами пятачок перед домиком охраны. Вся в себе, я даже поначалу не обращаю внимания на притормозившую рядом машину. И тут меня окликают в приоткрывшуюся дверь: – Аня? Мне сказали, ты хотела со мной поговорить? Я медленно оборачиваюсь и впиваюсь взглядом в сидящую на заднем сиденье шикарного Майбаха фигуру. Картинка в моей голове никак не хочет складываться. Это не может быть Кир! В памяти он остался тощим сутулящимся подростком с колючим взглядом. Сейчас же передо мной – красивый, отлично собой владеющий мужчина. Не в силах поверить тому, что вижу, молчу как последняя дура. Поторапливая меня, Кир бесстрастно косится на часы. Ну же, Аня! – Да. Хотела, – наконец, выдавливаю из себя. – Тогда поторопись. У меня сложно со временем. Он предлагает сесть в машину, едущую в дом, где сейчас находится моя дочь?! Вот так запросто? В этом точно есть какой-то подвох. Или нет? Обещаю себе разобраться по ходу и усаживаюсь рядом с Киром. ГЛАВА 2 В машине гораздо прохладнее, чем на улице – включен климат-контроль. Хочется думать, именно от этого, а не по какой-то другой причине я, разморенная жарой, ежусь. Скрещиваю на груди руки, прохожусь ладонями по предплечьям, параллельно с тем судорожно вспоминая заготовленные слова, но на ум, как назло, ничего не приходит. Непонятно, какого черта меня так сильно сбивает с толку происходящее. Может, потому что Кир действительно до того изменился, что его теперь не узнать. Кажется, он даже пахнет иначе. Парфюм мальчишки такой же навязчивый, как и его внимание. Отвернувшись к окну, я чувствую на себе его прямой немигающий взгляд, от которого в затылке будто щекочет. С каждой секундой мне все сложней игнорировать циркулирующую в салоне авто дерзкую энергию молодости. – Прими мои соболезнования. – Еще скажи, что тебе жаль. Резко оборачиваюсь и будто с разбега падаю в синь его глаз. Выходит, кое в чем Кир остался верен себе – он такой же адски прямолинейный, как и в нашу первую встречу. А я надеялась, что с возрастом это пройдет. Даже интересно, как ему с этим живется. – Моя жалость не распространяется на твоего отца. – Тогда кого ты жалеешь? Неужели меня? От ворот до дома ехать всего ничего. Машина плавно останавливается. Сейчас, когда Кирилл превратился из подростка в мужчину, я совершенно не понимаю, как выстраивать наше общение дальше. Прежний формат здесь явно не прокатит, а новый я пока не подобрала. – Не жалею. Сочувствую. Это разное. – Я в порядке. Спасибо, Аня. Удивительно, как в зависимости от обращенного к тебе взгляда меняется восприятие слов. В глазах Кира нет ни благодарности, ни теплоты. Его психолог утверждал, что у мальчика практически полностью отсутствует эмпатия и необходимость в привязанностях. Его «спасибо» ничего не значит. Он просто говорит то, что предписывают в данном случае социальные нормы, посредством которых эмоциональные инвалиды вроде Кирилла взаимодействуют с этим миром, вынужденно мимикрируя под нормальных. Господи, как сложно-то! – Это тебе спасибо за то, что позволил увидеться с Аришей. – Она расстроена. Ей нужна мать. Тебе не за что меня благодарить. Пойдем. Кир наклоняется через меня и открывает дверь, как будто я сама не смогла бы. Растерянно ступаю одной ногой на тротуарную плитку. Кир придерживает меня за предплечье. – Только ничего ей не обещай касательно будущего. – Почему? – напрягаюсь в момент. – Потому что сперва нам нужно поговорить. – О чем? Виктор мертв. Я хочу… – осекаюсь, услышав за спиной плаксивое: – Кирилл! Пулей вылетаю из машины навстречу Ари, но Кир умудряется меня опередить. – Привет, мелкая, – подхватывает мою дочь на руки. – Как ты? Я приехал сразу, как только смог. Реветь будешь? Ну, ладно. Реви, если хочется. Как зачарованная, кошусь на то, как Кир укачивает в руках Аришу. Кир… Укачивает мою дочь. Меня же та как будто даже не замечает. И это больно. Мучительно. Невыносимо. Нет, конечно, я понимала, что встреч раз в неделю совершенно недостаточно для того, чтобы сохранить нашу близость, но я старалась. Я делала для этого все. Однако теперь, видно, стоит признать – ни черта у меня не вышло. Если уж Кирилл Арише роднее матери, холодный, безэмоциональный Кирилл... Я провалила миссию. Сжимаю пальцы на ручках висящей на плече сумочки, не в силах отвести жадных глаз от этой парочки. – Что теперь будет? Я так боюсь, так боюсь… – ревет Ариша. – Все будет хорошо, мелочь. Я же рядом. Ирина Викторовна наябедничала, что ты с утра ничего не ела. – Я не хочу. – Голодовка, значит? – Нет, просто не хочется. – А я жутко проголодался. И мама с работы. Может, все-таки присоединишься к нам за столом? Ариша выныривает из своей нычки на плече брата. – Привет, – машу рукой я. – Сегодня разве понедельник? Я зажмуриваюсь, пряча слезы. А чтобы в голос не завыть, как хочется, прикусываю губу. Подумаешь. Ничего не случилось. Ари просто привыкла к тому, что мы встречаемся по понедельникам, и, уж конечно, она не хотела меня обидеть этим замечанием. Никто не виноват, что ее простодушные слова так по мне лупят. И в том, что я опять и опять разлетаюсь на части. Губы дрожат: – На понедельниках настаивал твой отец. Сейчас, – глотаю готовое сорваться «когда его не стало», – мы можем видеться чаще, – уверенно заканчиваю я. Кирилл в ответ на мои слова сощуривается. И хоть его взгляд все так же безэмоционален, я словно вживую слышу: «ну, я же тебя просил – ничего ей не обещай касательно будущего!». Знаешь что? Иди на хрен, мальчик. Это моя дочь! Достаю из сумочки бумажные салфетки, вынимаю одну и, подойдя к ним поближе, принимаюсь стирать Аришины слезы. К счастью, та безропотно принимает мою заботу. Я почти заканчиваю, когда слышу над головой странное жужжание. – Блядь! Дроны. Быстро в дом. Ничего еще толком не понимая, бегу вслед за Воржевым младшим. – Ты сказал нехорошее слово. – Мне можно. Я взрослый и разозлился. А вот тебе его повторять точно не стоит. – Войдя в дом, Кир опускает Аришу на пол и проказливо дергает за косичку. – Я и не повторяю, – задирает нос та. – А почему ты разозлился? – Потому что некоторые нехорошие люди в поисках очередной сенсации забывают, что наша частная жизнь защищена законом. Что из этой тирады может понять семилетний ребенок – не знаю. Я в свои семь так точно ничего бы не поняла. Но у моей дочери ответ брата, как это ни странно, вопросов не вызывает. Она очень умненькая и догадливая. – Это журналисты, да? – Угу. Несколько дней нам придется нелегко, а потом и от нас отстанут. Потерпишь? Ариша часто-часто кивает, после чего с жаром обнимает Кирилла за пояс – выше просто не достает. Чувствую себя так, будто была с Виктором в той машине. Прислоняюсь к стене. Обхватываю предплечья чуть выше. Скрещенные на груди руки – как пластырь для израненной души. Даже странно, что меня именно сейчас так сильно накрывает. Раньше ведь, без особой надежды что-то исправить, как-то держалась, а тут, когда появился шанс – сдалась. – Хочешь выпить? – вдруг предлагает Кир. – Очень, – хмыкаю. – Но я за рулем. – Ты можешь остаться здесь. Ариша поднимает головку и мечется взглядом от Кирилла ко мне, от меня – к Кириллу, внимательно вслушиваясь в наш с ним диалог. За это мне Киру глаза хочется выцарапать, ей богу! Ведь согласиться я не могу – уж лучше сразу удавиться, чем провести здесь ночь. Но если откажусь, Ариша подумает, что я опять ее по доброй воле бросаю. – Мы это чуть позже обсудим, – цежу сквозь зубы. – Что ж. Тогда я попрошу накрыть на стол. – А пока хочешь, я покажу тебе свою комнату? – неуверенно предлагает Ари. – Конечно, – часто-часто киваю я и перевожу взгляд на Кира: – Мы поднимемся. Я не спрашиваю. Я ставлю Кира в известность. Это моя дочь. И я буду с ней, я буду бороться, что бы ты по этому поводу не думал. Ариша берет меня за руку. Меня так колбасит, что приходится контролировать силу, с которой я в ответ сжимаю ее маленькую ладошку. Стараюсь прикрутить одержимость, с которой я наблюдаю за каждым жестом моей маленькой девочки, каждым ее порывистым движением, и не плакать от размазывающих эмоций – щемящей нежности и запредельной тоски по упущенному. – Это моя любимая мягкая игрушка. Тут я делаю уроки. А это мой старый плед. Папа несколько раз хотел его выкинуть. Хорошо, не успел. Ариша простодушна, как могут быть простодушны лишь дети. Она совершенно не отдает отчета тому, как ее слова могут прозвучать для посторонних. Это я понимаю, что она не смерти отца радуется, а лишь тому, что ее любимая вещь не пострадала, но кто-то другой мог бы интерпретировать ее слова по-своему. – Этот плед вязала я, когда была тобою беременна. – Правда? Очень красиво. А вот я не умею вязать. Чуть подсохшие глаза Ариши вновь затапливает влага. Она грустит по Виктору, хотя ее, как любого ребенка, довольно просто отвлечь. – Я тебя научу, если хочешь. Ариша кивает и даже выдавливает из себя слабую улыбку, но это и отдаленно не та радость, которую она демонстрировала Киру еще каких-то двадцать минут назад. Я стараюсь себя убедить, что в этом нет ничего такого. Ариша скоро снова ко мне привыкнет, и мы еще обязательно все наверстаем. Вот только легче мне почему-то не становится. За ужином я едва могу скрыть собственную подавленность. Что-то я совсем некстати расклеилась. Кинчев бы меня такой не узнал. Стены, что ли, эти на меня так подействовали? Немного посидев за столом, Ариша убегает смотреть мультики. Мне становится еще более некомфортно. Если она своим щебетом еще как-то разбавляла тягостное молчание, то теперь нас окружает звенящая неуютная тишина. – Почему ты так на меня смотришь? – Ты изменился. – Таким я тебе нравлюсь больше? Выгнутая бровь. Бесстрастный взгляд. Господи, как же он меня бесит! Вот какого хрена? – Ты симпатичный мальчик, Кирилл. И наверняка знаешь это. Я смотрю прямо в его глаза. Пусть не думает, что ему удалось меня смутить. Хотя, пожалуй, эта его широкая белозубая улыбка все же достигла цели. Чертов псих! – Да, знаю. – Мы будем обсуждать твою внешность, или все же вернемся к более важным вопросам? – Например? – Я хочу восстановиться в родительских правах. И забрать Аришу к себе. – Исключено. Опустив руки под стол, принимаюсь с остервенением теребить край шикарной скатерти, которую, если мне не изменяет память, когда-то я и покупала. – Почему ты думаешь, что твое мнение в этом вопросе имеет значение? – Потому что ты, похоже, настолько увязла в жалости к себе, что совершенно забыла учесть интересы ребенка. Это настолько наглое заявление, что у меня просто нет слов! По крайней мере, цензурных. – Послушай, Кир. Давай не будем ходить вокруг да около. Я понимаю, чего ты боишься, и… – Я? Боюсь? И чего же? – Того, что я, восстановившись в родительских правах, стану совать нос куда не следует. – Это куда же? – Но поверь, мне ничего не нужно. Я ни на что не буду претендовать. – Ты и не сможешь ни на что претендовать, – безжалостно и в то же время ровно замечает пасынок. – На момент смерти вы с отцом были в разводе уже шесть лет. – Я имею в виду, что не стану претендовать на наследство Ариши! – взвиваюсь я, потому как не могу отделаться от ощущения, что этот пацан специально выводит меня на эмоции. – Мы откажемся от него, чтобы тебе не мешать, – уже спокойнее повторяю я. – Нам ничего не надо, Кирилл. Я просто хочу вернуть дочь. Вот и все. – Боюсь, Аня, я не могу этого допустить. – В каком смысле не можешь? Я тебя не спрашиваю! Ты вообще кто такой, чтобы я на тебя оглядывалась?! Меня все же взрывает! Взрывает холодный тон, которым он мог бы говорить с неразумным ребенком, но никак не со мной. Взрывает написанное на лице равнодушие. В конце концов, это Кир – причина всех моих несчастий. Хотя бы поэтому он мог, по крайней мере, соврать, что ему жаль, а не сидеть вот так – морда кирпичом. – Во-первых, не ори. У нас ребенок в соседней комнате. Во-вторых, я тот, кто был с Аришей все эти годы. И тот, кто не позволит тебе из-за собственных обид лишить ее причитающегося по праву. – Чего-о-о? – протягиваю, шокированная его заявлением. – Ты думаешь, я ее чего-то лишу? Я?! Родная мать? – Ты только что отказалась от Аришиного наследства. Хорошо, что все-таки этот вопрос находится вне зоны твоей компетенции. Чем дольше на тебя смотрю, тем больше убеждаюсь, что опекун нужен не только мелкой. Это какой-то сюр. Всего моего жизненного опыта не хватает, чтобы постичь происходящее. Он вообще о чем? Сглатываю вязкую слюну. Вновь и вновь повторяю мантру о том, что я взрослая, умная, самодостаточная женщина. Самодостаточные женщины не визжат, не бьются в истерике и не бросаются на людей. – Никто не запретит мне обратиться в суд, – цежу я. – Обратиться ты, конечно, можешь. Можешь потратить кучу времени, денег и сил. Кир встает, и мне кажется, я впервые замечаю какие-то живые эмоции на его равнодушном лице. Или так просто ложатся тени от высаженной под окном рябины? – Я хочу быть с дочерью. – Мой голос дрожит от слез, до которых меня без всякого труда доводит поганец. – Переезжай сюда, ко мне… – давит взглядом. – И будь. – К-кем быть? – Моей женщиной, Аришиной матерью, хранительницей домашнего очага. Ты мне нравишься в любых своих ипостасях. – Твоей женщиной? – шокированная, я округляю глаза. – Ну, да. Ты же не думала, правда, что я откажусь от своих планов? – интересуется Кир на полном серьезе, сбивая с ног равнодушием взгляда. ГЛАВА 3 Я смеюсь, как дурная. Касаюсь лбом края стола, чтобы как-то отдышаться, но стоит только, чуть овладев собой, поднять взгляд, как меня по новой накрывает приступом громкого хохота. Конечно, так нельзя. И вполне вероятно, такая реакция только усугубит мое положение, но я просто не могу остановиться. Это истерика. Нервы сдают. Спросите, почему? Да потому что у меня нет никаких сомнений – Кир не шутит. Пусть мы не виделись долгие шесть лет, в свое время я успела хорошо изучить этого психа. В конце концов, именно мне пришлось взять на себя заботы о его ментальном здоровье. Это я водила Кирилла к психологам, это со мной они делились своими соображениями на его счет и подсказывали, как правильно с ним общаться. Это я ночами просиживала в интернете, в попытке отыскать информацию о том, как ему помочь. Его отцу было не до этого. Виктор так и не смог смириться, что с его сыном что-то не так, и предпочел самоустраниться от его проблем, переложив на меня все то, что по-хорошему должен был делать сам. В столовую заглядывает экономка. Осуждение в ее глазах понятно – у людей горе, а я тут ржу. Гораздо больше меня поражает то, с какой легкостью Кир ставит ее на место. Ему хватает одного взгляда, чтобы Ольга Сергеевна ретировалась, так ни слова нам и не сказав. В исполнении двадцатидвухлетнего мальчишки такой фокус выглядит впечатляюще. – Ты окончательно спятил, да? – Нет. Я в норме. Могу показать справку. Через полтора часа мне нужно вернуться в город, чтобы порешать с похоронами, а потом я весь твой. Можем заехать к тебе, чтобы забрать вещи. Офигев от его слов, я поначалу пропускаю кое-что важное. Странные интонации, которыми Кир щедро сдабривает голос, отчего тот становится как будто теплей. Видно, парень старается доказать мне, что не такой уж он и чурбан. Неужели ему так важно произвести на меня впечатление? Не верится. К тому же Кирилл не может не понимать, насколько это бесперспективно, учитывая тот факт, что я знаю его как облупленного. – Я не стану твоей женщиной, – насмешливо качаю головой. – Впрочем, если весь твой нынешний гардероб выглядит вот так, – словно меня не слыша, продолжает Кир и проходится брезгливым взглядом по моему наряду, – это будет напрасной тратой времени. Такая женщина, как ты, не должна ходить в дешевых тряпках. На самом деле внешний вид – это последнее, о чем мне сейчас стоит беспокоиться, но какого-то хрена замечание мальчишки бьет по самолюбию. Я вскакиваю. – Да пошел ты. Я не позволю себя унижать! Как он оказывается со мной рядом? Не знаю! Просто секунда – и Кир, буквально только что сидящий за столом, уже нависает надо мной, подавляя борзой силой молодого самца. – Придержи свои «пошел ты» для кого-то другого. Со мной ты не будешь говорить в таком тоне. Ясно? Судорожно сглатываю, не понимая, как так вышло, что Кирилл влегкую подминает меня под себя. Он мальчишка. Глупый самодовольный мальчишка с кучей тараканов в голове. А я битая жизнью женщина. Старше его на семь лет и опытнее на целую жизнь, но когда он вот так смотрит… боже! – Х-хорошо. Ты прав. Я не должна была так с тобой разговаривать. Отойди, пожалуйста. – Зачем? Я теперь буду рядом всегда. Привыкай. – Кир, ты вообще меня не слышишь, что ли? – часто моргаю. – Нет. Похоже, это ты не слышишь меня. Аня, у тебя нет выхода. Посмотри на себя, ты хочешь вот такой жизни для своей дочери? – Какой – такой? – цежу сквозь зубы. – Арина привыкла к совершенно другому, – уходит от ответа Кирилл. Сложись обстоятельства чуть иначе, я бы оценила его старания. Ведь подобная деликатность – это же вообще не про Кира, ему приходится ломать себя, чтобы до меня достучаться. Впрочем, мне откровенно плевать, сколько усилий прилагает сопляк, чтобы казаться нормальным. Потому как прямо сейчас ненормально абсолютно все: сама ситуация, его предложение, наш последующий разговор! – Ну, так обеспечь ей ту жизнь, к которой она привыкла. Без ультиматумов мне. Слабо? – Я обеспечу, – заявляет, не дрогнув. – Но свое условие я озвучил. – Готов принудить меня? – Вряд ли это можно будет назвать принуждением. Я открываю рот, чтобы возмутиться, и тут происходит нечто, полностью меня дезориентирующее. Кир проникает пальцами между моих приоткрытых губ. Один толчок, второй, третий, погружаясь с каждым разом все глубже во влажный жар. И это все – оно будто не со мной, понимаете? Бывает же так во сне, когда ты в ужасе просыпаешься и не можешь пошевелиться. Вот и сейчас я чувствую нечто подобное. Сопляк беззастенчиво трахает мой рот, а все, что я могу – просто во все глаза на него палиться. – Анечка, гарантирую, тебе так понравится, что ты еще течной сучкой будешь скулить, выпрашивая добавки. Моя челюсть падает ниже от такой самоуверенности. А глаза обжигает соль от того, что в его словах может иметься какой-то смысл, учитывая то, как предательски быстро намокают мои трусики. Боже мой! Какого черта?! Что себе позволяет этот сопляк? А я?! Злые мысли понемногу приводят в чувство. Я выталкиваю языком его пальцы, готовая откусить их, к чертям, если он сию секунду не прекратит, но, к счастью, ничего подобного делать мне не приходится – Кирилл послушно убирает руку, но только для того, чтобы в ту же секунду впиться в мой рот своим. В этом поцелуе всего в избытке. Его шелкового языка, странного аромата, который мне то ли претит ужасно, то ли нравится просто донельзя, и его слюны. Потому как это реально, противоестественно влажно. Пошло. Неправильно. Это вообще за гранью! – Прекрати! – отворачиваюсь, вжавшись ладонями в его каменно-твердую грудь. Мы оба дышим, будто хроны-астматики. Боже мой! – К-как ты смеешь? Я что – кукла? – Ты моя женщина, Аня. Я ведь уже сказал. – Я не твоя! – ору. – Да что же это такое?! Кир! Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Что ты требуешь?! Я твоя мачеха. – Давным-давно нет. Знаешь, сколько я о тебе мечтал? Ты даже представить себе не можешь. Стою, хлопаю глазами, как идиотка. У меня просто нет слов. Да и что тут скажешь? Человек не знает слова «нет». Мне известно о его навязчивых состояниях. Может, зацикленность на мне – это та же компульсия? Нереальность навязчивых мыслей и действий как раз и есть первый признак невроза. Я могу костьми лечь, но он от своего не отступит. От ощущения окончательной потери контроля над собственной жизнью меня начинает трясти. Как так? Какого черта? Почему это происходит со мной? – Зачем это все? – Я хочу тебя себе, Аня. Так мог бы ответить ровесник Ариши, отнимая понравившуюся машинку у друга. Это тоже его особенность – в одних случаях Кир ведет себя не по годам взросло, в других – как сущий ребенок. – А я не хочу быть с тобой. – А с кем хочешь? С тем толстопузым хмырем, с которым ты обедала на прошлой неделе? Серьезно? Меня бросает в холодный пот. Он как ртуть, собирается в каплю и стекает по позвоночнику вниз. Во рту пересыхает. – Ты что, следишь за мной? – Что он может тебе дать, а? Того, что не смог бы я? У меня пульсирует в висках и кружится голова. Сжав ее пальцами, начинаю оглядываться в поисках сумочки. – Я не вижу смысла продолжать этот разговор. Дай пройти. – Нет. – Я хочу попрощаться с дочерью! – Нет. – Нет? – Я же сказал – мы с Аришей идем в комплекте. Пока тебя не было рядом, именно я был ее семьей. Нас нельзя разлучать. Она к этому не готова. – Ты знаешь, почему меня не было рядом! – толкаю мальчишку в грудь, - Ты, мать его, знаешь! – Да. Пожалуй. Но ведь это ты не дала мне времени, Аня. Я бы обезопасил тебя от рисков. Но ты поспешила, и вот к чему это нас привело, – как робот повторяет Кирилл. – Господи, о чем ты?! Тебе было шестнадцать! – Это не имеет значения. Я знал, что делаю. И сейчас знаю. Я давно взрослый. – Взрослый?! Господи, если кто-то раздался в плечах и обзавелся растительностью на теле, это не означает, будто он вырос, – смахиваю с глаз злые слезы, прижимаю к вискам вибрирующие на кончиках пальцы. – Спасибо, что отметила мою форму. Пришлось здорово попотеть в спортзале, чтобы тебе понравиться. Он сошел с ума! А теперь меня с ума сводит. Никак иначе я не могу объяснить всего того, что этот мальчишка несет. – Мне плевать, как ты выглядишь, – на эмоциях я визжу, еще немного, и перейду на гребаный ультразвук. – Ты – чудовище в любом случае. Маленькое, зарвавшееся, не знающее отказа чудовище. – Кир не такой! – раздается от двери тихий тоненький голосок. – Он хороший, ясно?! Я люблю его. – Ари, детка… – в ужасе гляжу на дочь. Тянусь к ней, чтобы объяснить, что она все неправильно поняла, но ей мои утешения не нужны. Она подбегает к Кириллу, закрывая от моего гнева собой, и моя рука безвольно падает вдоль тела. Кажется, я слышу треск, с которым лопается заледеневшая внутри корка. Воздуха мучительно не хватает. Я сжимаюсь, в надежде сберечь остатки. – Не смей его обзывать! – Тише, Ариш, ты чего? Не надо так с мамой, ладно? Мы просто не поняли друг друга. Какой-то кошмар. Какой-то бесконечный кошмар. С которым я не знаю как справляться. Давая мне небольшую отсрочку, в сумочке звонит телефон. Почти уверена, что это Кинчев, но отвечать не спешу. Он потребует каких-то объяснений, а я понятия не имею, как это преподнести. Я даже, как себе объяснить предложение Кирилла, не знаю. – Ариш, доченька, а поедем домой, а? Закажем пиццу, посмотрим что-нибудь по телеку? – мой голос звучит непривычно жалобно. Как будто я пощады прошу. У собственной дочки прощу пощады, перед которой я, как бы там ни было, виновата. Мне кажется, я не выдержу ее холодности. Она заморозит все живое, что еще остается внутри. Если хоть что-то там остается… – Но мой дом здесь, – хмурит маленькая темные, как у отца, брови и только сильней жмется к брату. – Лучше ты оставайся у нас. Да, Кир? Эти двое смотрят друг на друга. И я не впервой замечаю, как дети Воржева похожи. Его темные гены взяли свое в обоих случаях. Вряд ли кто-то усомнится, что перед ним брат и сестра. А лет через пять, когда Кирилл заматереет, они вполне сойдут за отца и дочь. Неужели этот придурок стремится именно к этому? Занять место Игоря? Тяжело опускаюсь на стул. Конечно, я понимаю, что на данный момент у Кира нет права удерживать Арину возле себя. Даже если он уже подал документы на ее опекунство. Проблема в том, что точно так же у меня нет права забрать дочь. Меня лишили этого. И вся разница между нами лишь в том, что Ариша выбирает… его. Того, кого, в отличие от меня, видела ежедневно. Того, кто по какой-то неведомой мне причине был к ней добр. Хотя совершенно не способен на это. – Ари, малыш, мне нужно уехать. Дашь мне все-таки договорить с мамой? – Не отпущу! – Начинается. Я же говорил тебе, что у меня много дел, так? – Я не хочу остаться одна! – Ты не одна. – Вдруг с тобой что-то тоже случится. – Со мной ничего не случится. Обещаю. К тому же ты останешься с мамой. На этот раз Арина проявляет недетскую чуткость. Прежде чем сказать громким шепотом: «Я не хочу», она прижимает губки к уху Кирилла. Но я все равно это слышу. И что-то ломается у меня внутри. То, на чем еще держатся осколки моей личности. Плечи обрушиваются, я вся как старуха скукоживаюсь. Ничего-ничего. Конечно, я справлюсь. Я сильная. Просто сейчас немного слишком. Все одно к одному, и вот… – Ари, мы еще все обсудим, ладно? Я завтра приеду. И послезавтра, а сейчас мне нужно вернуться на работу. Срочные дела. – Арина нехотя кивает. – Я тебя очень люблю, малышка. Боже, я сейчас развалюсь прямо на глазах у дочки! Только этого не хватало. Не помня себя, я отхожу к двери, выбегаю из дома и несусь прочь, совершенно забыв о караулящей возле ворот прессе. Стоит мне выйти за калитку, как на меня тут же обрушивается с десяток журналюг. Они что-то кричат, суют мне под нос телефоны с включенными диктофонами, отсекая проход к машине. Вообще мне не привыкать к работе с прессой. Публичность зачастую становится лучшей защитой для подопечных нашего фонда. Но сейчас я не могу… Не могу. – Без комментариев! – рявкает тот самый охранник, который не хотел меня пропускать. После чего берет меня под локоть и, выставив вперед плечо, берется прокладывать путь к моему старенькому Солярису. ГЛАВА 4 В штате нашего фонда, конечно, имеется и психолог. Хорошая бойкая женщина – Людмила Борисовна. Хоть ей уже хорошенько за шестьдесят, мы с ней здорово подружились. Поэтому первым делом наутро я иду к ней, на цыпочках минуя кабинет Кинчева. – Бессонная ночь? – присвистывает Люся, окидывая меня взглядом гестаповца на допросе. – Что, так заметно? – Мне – да. Чай? Я тут с мелиссой заварила, тебе, судя по всему, не помешает. – Давай, ага, – часто-часто киваю я. – От кофе уже тошнит. – Так, может, от кофе тебе и не спится? – Нет. Я его уже потом пила, когда, провертевшись до трех утра в тщетных попытках уснуть, плюнула на все и засела за работу, – отмахиваюсь. – Ты же слышала, что Воржев разбился? Я составляла иск о восстановлении в родительских правах. Хочу подать в суд в ближайшее время. Люся кивает. Седая как лунь, если верить ей самой, лет с тридцати, она носит стильную короткую стрижку, массивные серебряные украшения и свободного кроя брючные костюмы. А еще она много курит. Курит столько, что свисающая с уголка ее алых губ сигарета уже воспринимается как еще один неизменный аксессуар. – Сигаретку? – Ну, блин, Люся! Я же бросаю! – Иногда сам бог велел. – Ладно. Давай. Люся ставит передо мной чашку чая и пепельницу. Курить я начала от нервов, когда Воржев меня выставил на улицу. На некоторых этапах моей борьбы с ним количество выкуриваемых сигарет исчислялось десятками. Потом я много курила, уже проиграв. Но через пару лет саморазрушения сумела взять себя в руки и теперь могу задымить лишь иногда. Когда хорошо, но чаще, когда мне плохо. – Ну, говори уже, не томи. Как съездила? Что сказал мальчишка? Какой у него настрой? Осторожно пригубляю свой чай, опасаясь обжечься. Убедившись, что тот достаточно остыл, делаю большой глоток и с удовольствием затягиваюсь. Мне удалось справиться со вчерашней сиюминутной слабостью. Сейчас я собрана. И готова, если потребуется, ринуться в бой. Выпустив носом дым, рассказываю Люське о шокирующем ультиматуме сопляка. Хмыкаю, недоверчиво покачав головой. Я бы рассмеялась, но в том, что происходит, на самом деле нет ничего смешного. – Ну-у-у, примерно этого я и ожидала, – пожимает плечами Люся, когда мой голос стихает. – Серьезно? – выпучиваю глаза. – Ты же сама говоришь, что стала для мальчика навязчивой идеей. – Да, но, Боже, Люсь, шесть лет прошло. Да и вообще… Судя по тому, как фривольно Кир себя вел, в эти годы он времени зря не терял. Если ты понимаешь, о чем я. – Все же поясни. – Ну, он вел себя как настоящий знаток женщин. Так, знаешь, самоуверенно и нахально. – Тебя это задело? – Да с чего вдруг? Просто мерзко было от того, что сопляк вообще посмел озвучить подобный расклад. За кого он меня принимает? Люся задумчиво крутит в руках видавшую виды ручку. – Значит, либо он и мир, либо война? – Похоже, так. По крайней мере, мне показалось, что Кирилл не отступит. – Не хочу тебя расстраивать, но ты же понимаешь, что твои шансы выиграть в честной борьбе невелики? – Кто сказал? – тут же ощетиниваюсь я. – Кто-кто… Михась, конечно. Мы вчера за кружкой кофе тебе кости мыли. Ты уж прости, – усмехается Люся, ничуть не раскаявшись, и вдруг резко меняет тему: – Я потом погуглила этого твоего Кирилла. Н-у-у, он ничего так. Вскидываю брови: – Это ты к чему? – А хер его знает, Анька. Может, не стоит тебе с ним закусываться? Если все, что ты мне про этого парня рассказывала, правда, он пойдет до конца, даже не сомневайся. – Постой! – машу руками. – Ты мне предлагаешь согласиться на его условия? Стать подстилкой этого малолетки? – Почему сразу подстилкой? Как я поняла, он тебе предлагает что-то совершенно другое. – Ну, да. Сытую спокойную жизнь с дочерью в обмен на мое расположение. Не ожидала, Люсь, услышать от тебя такое. Ты психолог. А предложение Кирилла – чистой воды абьюз. Предлагаешь мне жить с неоперившимся тираненком? – Ни в коем случае. Я вообще сейчас говорю с тобой как подруга, а не как специалист. И заметь, ничего не навязываю. Тут только тебе решать. Потому что ты одна знаешь свои пределы. – Тогда на что ты намекаешь, Люся? – Да ни на что. Наверное, просто пытаюсь подсветить ситуацию с другой стороны. Мы же как? – щурится от попавшего в глаза дыма. – Все видим через призму общественного порицания и совершенно не учитываем того факта, что каждый человек и ситуация индивидуальны. – Пытаешься до меня донести, что спать с двадцатидвухлетним пасынком – это нормально? – Если он тебе не неприятен, если этот союз несет для тебя выгоду, почему нет? – Потому что он полный псих! Ты бы видела, как он смотрит. Глаза пустые. Думает лишь о себе. Я хочу, а твои желания меня не волнуют! Каким будет моя жизнь с таким мужчиной? – Ого. Он уже мужчина? – ловит меня Люся, а я краснею, вспомнив, что почувствовала, когда его пальцы трахали мой рот. – Людмила Борисовна! – возмущаюсь я, в ответ Люся смеется. – У меня серьезная проблема вообще-то, а ты ржешь. – Ой, все! Что ты там спрашивала? Какой будет твоя жизнь? А черт его знает. Но ведь это нормальная история, Анют. Вступая в отношения, мы всегда рискуем. Вот ты, выходя замуж за Воржева, рожая ему дочь, могла ли предположить, чем все закончится? – Ну, это же другое… – хмурюсь я. – Да бред. То же самое. – Кирилл – эмоциональный инвалид. Кроме того, он ведь на мне зациклен. Вдруг ему придет в голову посадить меня на цепь, чтобы я никуда не делась? Или еще что-то? Если честно, после вчерашнего нашего разговора я вообще ничему не удивлюсь. А если вдруг я решу уйти? Что будет, Люсь? Он убьет меня? – затушив сигарету, я вскакиваю из-за стола и начинаю мерить шагами тесный кабинет. – Это все ненормально. Уж кто-кто, а ты должна понимать. – Нормальность – понятие относительное. Поэтому я и говорю о твоих пределах. Твоя дочь, вон, например, этого Кира обожает. И это совершенно не вяжется с образом эмоционального инвалида, который ты мне рисуешь. Дети фальшь за версту чуют. Ч-черт. Звучит так, будто я тебя и впрямь уговариваю, да? – усмехается Люся. – Ага, – развожу руками я. – Нет. На самом деле такой цели я перед собою не ставлю. Решай сама. Просто, понимаешь, мне тебя, Анька, по-бабьи жалко. Дерьмовое чувство, знаю, но ты же лучшие свои годы потратила на бессмысленную борьбу. И что? Опять снова-здорово? Ты еще не устала? – Устала. Иногда проснусь, и глаза не хочется открывать. Вот, хоть на работе отвлекаюсь. – Или только сильней загоняешься. Ты вообще когда-нибудь думала, почему из флориста переквалифицировалась в правозащитники? – Хочется хоть кому-то помочь, раз себе не смогла, – озвучиваю наиболее очевидный вариант ответа. – Или ты настолько привыкла к борьбе, что теперь хочешь воевать хоть с кем-то. Я опускаю взгляд к полу. Жестоко? Наверное. Но так ли уж далеко от истины? – Люсь… – Знаешь, так себя ведут вернувшиеся с войны солдаты. Не находя себя в мирной жизни, они снова и снова ищут войну. – То есть теперь разговор с подругой закончился, и на сцену все-таки вышел психолог? – грустно усмехаюсь я. – Дай еще сигарету. – Завязывай. – С такой жизнью завяжешь! – А что по факту ты теряешь, Ань? – Достоинство? – В чьих глазах? В глазах некоего условного общества? На расстоянии все умные и благочестивые, ага. Вот только многие бы устояли, предложи им то, что мальчишка предлагает тебе? – Он предлагает мне возмутительные вещи! – Действительно. Трахаться с молодым, богатым, повернутым на тебе парнем… возмутительно. То ли дело – давно осточертевший муж. Как думаешь, что хуже? А более лицемерно что? Натужно смеюсь. Потому что разговоры о сексе с Кириллом приводят к тому, что я невольно начинаю его представлять… И нет, это не Люська виновата в том, что я сомневаюсь. Я ведь и сама думала в ту сторону. Мне в самом деле нужна передышка, я чувствую, что уже многого не вывожу. Будто с каждым новым ударом моя броня становится все более хрупкой. Я много слышала о выгорании, но вчера впервые почувствовала, насколько сама к этому самому выгоранию близка. Кому станет лучше от моей принципиальности? Сколько жизненных сил она из меня вытянет? Люся задала очень важный вопрос. Что я потеряю, если соглашусь на предложение Кирилла с ним трахаться? Уважение коллег? Или достоинство, о котором я упоминала выше? А почему? Потому что прогнулась? А если в результате этого прогиба я верну дочь? Разве оно того не стоит? Тем более что и это когда-нибудь да закончится. Когда-то же я надоем сопляку! И если к тому моменту я успею восстановиться в правах и наладить контакт с Ариной, он уже не сможет нас разлучить, как бы ни старался. Заманчиво? Блин, а то! Ведь на другой чаше весов – война. Я же уже проходила через это и в полной мере представляю, что меня ждет. Если коротко – ничего хорошего. Насчет нашей судебной системы я не питаю никаких иллюзий. Тогда зачем я составила этот чертов иск? Уж не для того ли, чтобы доказать себе – ты хорошая, Анечка, видишь, ты сделала все, что смогла. И вот чтобы погладить себя по головке, я пожертвую месяцами разлуки с дочерью? – Девки, вы че, совсем поохренели? Ну-ка, бычкуйте папиросы! – рявкает от двери Кинчев. – У меня спонсоры, а тут дым коромыслом. Тушим сигареты, как две провинившиеся школьницы. Михаил Семенович еще что-то там бурчит, но я не слушаю, отвлекшись на сигнал телефона. Порядок цифр мне незнаком, но мне часто звонят с новых номеров люди, попавшие в беду. Только я никогда так не реагирую, видя перед собой неизвестный номер. А тут – сердце в пляс. И предчувствие. Выскальзываю за дверь. – Алло. – Привет, Аня. Громко сглатываю. – Привет. – Как ты? Пришла в себя? Казалось, да. А теперь его слышу, и сердце опять заходится в тахикардии, трепыхаясь в грудной клетке, как пойманная в силки птица. – Я в норме. Ты что-то хотел? – Мы вчера не договорили. – А мне кажется, ты сказал все, что планировал. И вот ведь как интересно получается. Ты потратил шесть лет на то, чтобы влюбить в себя мою дочь для того, чтобы потом разыграть ее привязанность как козырную карту? – Конечно, нет, Аня. Я просто хотел, чтобы проживая с отцом, которому по большей части до нее не было дела, Арина не чувствовала себя одинокой. Он не добавляет «как я», но я это слышу так явно, будто он все же озвучил… Еще немного, и я поверю, что Кир не такой уж чурбан, каким хочет казаться. – И зачем тебе это понадобилось? Куда делся тот Кирилл, который говорил, что ему нет дела до других? – Тот Кирилл на месте. Можешь не сомневаться. Но ты забыла про другие мои слова. – Это про какие же? – Ты для меня особенная. И твой ребенок особенный ровно потому, что это – часть тебя. О, боги… Сжимаю переносицу, чтобы позорно не разреветься. – Ты больной. Я позволяю себе подобного рода заявления, потому что ужасно на него зла. А когда мы только познакомились, я была единственной, кто пытался убедить Кирилла в том, что он как раз таки нормальный. Знать о том, что мальчишка живет с мыслью о собственной второсортности, было совершенно невыносимо. – Потому что люблю тебя? – Это не любовь, Кир. Когда любят, так себя не ведут. – Скажи, как надо. – Что? – выдыхаю. – Скажи, как тебя надо любить, и я буду. Простодушная, никак не вяжущаяся с его нынешним образом просьба выжигает всю мою злость. Я могу противостоять ультиматумам, угрозам и шантажу, но не этим потерянным интонациям. – Для начала тебе не мешало бы перестать меня принуждать, – сиплю я в ответ. – Это единственное, чего я не могу сделать, Аня. Спроси меня, почему? – Почему? – абсолютно растерзанная, касаюсь лбом стекла. – Потому что в противном случае ты не дашь мне шанса. Струсишь. – Хорошо… А если… Если я все же дам тебе шанс… Можешь пообещать меня отпустить, если я все же решу, что не хочу быть с тобой? – Мне кажется, или это не телефонный разговор? – Да. Пожалуй. – Как насчет ужина? Обсудим детали. Я освобожусь поздно, но, похоже, я в таком режиме теперь надолго. – Ладно. – Обреченно прикрываю глаза. – Но я ничего не обещаю. Правда. – Заеду за тобой в девять. – Я могу и сама приехать. Только скажи, куда. – Я заеду. Твой адрес мне известен, – отрезает Кирилл, обрывая связь. Я недоверчиво качаю головой. Оказывается, сопляк знает, где я живу. А кроме того, ему известно мое расписание, и он в курсе моей личной жизни. И все-таки Кирилл псих! Сто процентов. Так какого же хрена, Аня? ГЛАВА 5 Из зеркала на меня смотрит очень красивая молодая женщина. Многие думают, что таким легче живется, но это, конечно, неправда. Ничего хорошего в том, что на тебя все время западают, нет, я вас уверяю. Особенно когда внимание приобретает формы патологии, вот как в нашем случае с Киром. Уверена, будь я страшна, как смертный грех, вряд ли бы этот сопляк на меня позарился, как бы психологи ни пытались меня убедить в том, что он как раз таки запал на мое хорошее к нему отношение. Да и Воржев-старший в свое время обратил внимание именно на мою внешность. А за что еще мог зацепиться взгляд мужика его уровня? Не за мой же внутренний мир, ну правда! На самом деле у нас вообще не было шансов встретиться с таким мужчиной, как Виктор. Уж в слишком разных мирах мы жили. Помог случай. Опаздывая на премьеру в театр, Воржев вдруг вспомнил, что эффектней туда будет заявиться с цветами. Сунулся в первый попавшийся магазин. А там я за кассой. Вся такая умница да красавица. Слово за слово. Он заинтересовался. Стал ухаживать. Ну, как? Насколько это мог делать человек его занятости. А узнав о том, что я еще и невинна (в постель-то он хотел меня затащить едва ли не на первом свидании), Виктор с какого-то перепугу решил, что такую чистую славную девочку будет не грех взять в жены. Конечно, я согласилась! Конечно. Да и кто бы на моем месте отказал? Не смутила меня ни наша разница в возрасте, ни наличие у Воржева сына, которому на момент нашей свадьбы было уже тринадцать. Я искренне верила, что попала в самую настоящую сказку. Сказку, которая в реальности обернулась кошмаром. Звонок в дверь выдергивает меня из марева потускневших воспоминаний. Бросаю последний взгляд в зеркало. Да. Я принарядилась, чтобы чувствовать себя рядом с Киром увереннее. На мне светло-бежевое платье, подчеркивающее фигуру, и босоножки на высоком каблуке. А еще я сделала макияж и завила волосы плойкой, имитируя эффект легкой небрежности. – Привет. – Открываю дверь и утыкаюсь взглядом в букет свежайших пионовидных роз. Кое-кто, похоже, решил прибегнуть к традиционным способам обольщения. Вопрос – зачем? – Привет. Шикарно выглядишь. Это тебе. А меня такое зло разбирает! Силюсь поднять взгляд к лицу мальчишки, но тот останавливается на идеально повязанном узле галстука, а дальше – никак. Интересно, зачем Кирилл носит костюмы? Чтобы казаться старше и солиднее? Или потому, что их носил его отец, на чье место он с такой маниакальной настойчивостью метит? – Спасибо. Не надо было. – Почему? Когда я попала в семью, голос Кира как раз начал ломаться, а когда меня выставили на улицу – процесс ломки почти полностью завершился. У Кирилла на все про все ушло чуть больше времени, чем у других ребят. Он во многом развивался не так, как его сверстники. Зато теперь… Теперь он мог дать фору каждому. Тот же голос у него стал по-мужски красивым, глубоким и цепляющим. «Анечка, гарантирую, тебе так понравится, что ты еще течной сучкой будешь скулить, выпрашивая добавки»... Боже! Когда он это сказал… То, как он это сказал, с какой интонацией, какими словами, еще долго будет меня преследовать. Возмутительно! Щеки вспыхивают, стоит только об этом вспомнить. – Так обычно ухаживают за женщиной, которую хотят завоевать, – копируя его арктическое равнодушие, пожимаю плечами. – И? – А ты изначально решил пойти по другому сценарию. – По какому же? – сощуривается Кир, продолжая стоять в дверях. – Нож к глотке, и в подворотню. – Вот как тебе это все видится? – Это так и есть, Кирилл. – Прямо искушаешь продемонстрировать тебе разницу. Холод в голосе. Холод в глазах. Смотрит на меня как фанатичный коллекционер на редко выставляющуюся картину. Меня передергивает. Ловлю себя на том, что мне довольно проблематично выдерживать его немигающий взгляд. Резко отворачиваюсь, чтобы взять сумочку. Кажется, мы собирались поговорить за ужином, а не вот так. Не стоит нарушать планы. Но все же мне не терпится уточнить: – Разницу в чем? – Между понятиями «моя женщина» и «мой спермоприемник». Я потрясенно ахаю. Ключи, которые достаю, чтобы закрыть дверь, выпадают из ставших вдруг такими неловкими рук. – Ты нарочно выбираешь самые мерзкие слова из существующих? Хочешь меня шокировать? – Я тебе принес цветы. Опошлить этот жест попыталась именно ты. Так ты их возьмешь, или мы сходу перейдем ко второму сценарию? На языке вертится вопрос – а что второй сценарий подразумевает? Но я молчу, неуверенная, что готова услышать ответ. Дрожащими руками забираю проклятый букет. Прячу нос в нежных бутонах. Розы пахнут просто одуряюще, но это не главное. Гораздо важнее сейчас скрыть от Кирилла эмоции, написанные у меня на лице. Отхожу, чтобы найти вазу и набрать воды. Цветы мне не дарили тысячу лет. Пусть стоят. Они же ни в чем не виноваты. Боже, спермоприемник. Кирилл в самом деле произнес это вслух! Вниз спускаемся в гробовом молчании. Только мои каблуки стучат по бетонным ступеням лестницы. Я живу в ипотечной однушке у черта на рогах. Меня все устраивает, я не жалуюсь, но Ари… Кирилл прав. Она ни за что не захочет сюда переехать. И какой у меня выбор? Вот какой, а? Останавливаемся у черного внедорожника. Недолго думая, берусь за ручку, однако Кир меня опережает. Пока он исключительно галантен, будто перед нашей встречей изучил специальную методичку о том, как вести себя на первом свидании. Даже если бы я захотела, мне бы не к чему было придраться. Может, это так сильно меня и бесит? То, что какой-то юнец ведет себя гораздо более по-мужски, чем все те мужчины, которых я до него выбирала сама? Их было немного. И дальше первого свидания дело никогда не заходило. Пока Кирилл обходит машину, отворачиваюсь к окну. Дом внимательно и печально смотрит на меня проемами окон, словно он твердо знает то, что я сама еще отрицаю – в скором времени нам предстоит расстаться. – Кир, а когда похороны? – Завтра. Я не хотел затягивать. Медленно киваю, до сих пор не очень-то веря, что Виктора действительно нет. – Мои проклятья все-таки достигли цели. – Сомневаюсь, – холодно усмехается Кирилл. Ух ты! Я что, это вслух сказала? Ничего себе. Пока я мечусь, Кир выруливает на дорогу. Я впервые вижу его за рулем авто. Крупные ладони, выглядывающие из-под манжеты дорогие часы. Уверенные, немного даже флегматичные движения. Он – мажор. И ничуть этого не гнушается. – Пристегнись. А манера общения все та же. Одни приказания. Сцепив зубы, пристегиваю ремень и вжимаюсь в кресло, готовясь к тому, что парень сейчас непременно притопит, желая продемонстрировать мне во всей красе свои навыки вождения. Но и тут я ошибаюсь. Он, напротив, ведет очень аккуратно, хоть и вполне непринужденно, так что мне даже удается немного расслабиться. – Не веришь в карму? – В переводе карма означает действие? Я верю в действие, Аня. Немного не понимая, куда он клонит, морщу лоб и меняю тему на волнующую меня гораздо больше других: – Как Арина это все переносит? – Лучше, чем я бы мог представить. Они с отцом не были особенно близки. Ага. Поэтому Кириллу не составило труда заполнить собой пустоту в ее детском сердечке. Чувство, что мы с дочерью всего лишь пешки в его игре – угнетает. Но это не самое страшное. Страшно то, сколько усилий Кирилл не пожалел, чтобы добиться своего. Вот он разочаруется, когда, наконец, меня получит! Я же далеко не зажигалка в постели. И уж, конечно, мне даже в голову не придет выворачиваться наизнанку, чтобы ему зашло. Губы разъезжаются в кривой, сочащейся горечью улыбке, которая не проходит мимо внимания Кирилла. – Ань, расслабься, хорошо? Все закончилось. Обещаю, что все твои беды и тревоги в прошлом. Хмыкаю: – Знаешь, я ведь об этом мечтала. О том, чтобы твой отец сдох. Мне казалось, это решит все мои проблемы. Дура! Я и представить не могла, что тогда на сцену вылезешь ты и станешь выкручивать руки. Почему-то я всегда думала о тебе лучше, чем стоило. Что-то мелькает у Кира в глазах. Какая-то новая, несвойственная ему эмоция. И так быстро исчезает, что я даже не успеваю определить, со знаком плюс ли она была, или со знаком минус. – Тебе не понадобится много времени, чтобы убедиться в том, как ты ошибаешься, – наконец, замечает он, ловко паркуясь на стоянке у ресторана. – Уверен? – вскидываю брови. – Более чем. Мы усаживаемся за самым лучшим столиком на летней веранде. Он расположен в закутке, что гарантирует нам уединение при полной посадке в зале. – Сколько, по-твоему, тебе понадобится времени? – Это вопрос с подвохом? Мне каре ягненка и аджапсандал. Моей женщине… – Теплый салат с грушей и горгондзолой. Он так и говорит – моей женщине! Ни «моей девушке», ни «моей спутнице»… Женщине! Официант, наверное, недоумевает, как такой молодой парень вляпался в женщину старше себя. Ладно, если бы он был альфонсом, а так… Да. Ничего не понятно. Почему-то становится ужасно неловко. Как будто мне есть чего стыдиться! Мне, а не этому сопляку. Красивому, да. И статному, кто ж спорит? – И стейк из мраморной говядины. – Я не буду стейк. – Будешь. Ты должна хорошо питаться. От тебя прежней остались кожа да кости. – Так какого черта ты ко мне пристал, Кирилл? Найди красотку по вкусу и оставь меня в покое. – У меня было много женщин. Несколько сотен. Но ни одну я не хотел так, как тебя. Ты особенная, Аня. Я же говорил. – Несколько сотен? – неосознанно повторяю я, не в силах скрыть, в какой шок меня повергли слова Кирилла. – Что тебя удивляет? – Да так. Не бери в голову. – Они ничего не значили в моей жизни. Просто мне нужен был опыт, чтобы стать для тебя особенным тоже. Я вскидываю ресницы. Он ведь на полном серьезе это все говорит, понимаете? На полном серьезе! И даже не осознает, насколько странно, дико и ненормально это все звучит для нормального как раз таки человека. И насколько сладко для потерявшей всякую уверенность в себе женщины. Столик между нами совсем маленький. Я вижу свое отражение на дне его синих глазах, отчего кажется, будто Кир уже полностью меня поглотил. И я живу там, внутри его сумасшествия. Господи боже! Мои пальцы нервно вздрагивают. Я понятия не имею, что на это заявление можно ответить. – Несколько сот спермоприемников? Не много ли? – спрашиваю и хватаюсь за стакан с водой. – Что ты. Моя сперма предназначается только для тебя. С этими, – Кир впервые при мне закуривает, – я всегда пользовался презервативами. Что? Я медленно моргаю. Раз. Другой… – Я не собираюсь… Ты… Что ты, мать его, имеешь в виду? – Тебе же двадцать девять. Самое время родить, чтобы успокоиться, наверстав упущенное с Ариной. Меня топит в вязком, как кисель, ужасе. – И в твоих мечтах я рожаю, конечно же, от тебя? – Конечно, – без тени юмора заявляет этот… боже, вот как его назвать, а? Я теряюсь. Особенно потому, что слова Кирилла звучат именно так, как мне, может, даже хотелось бы, чтоб они прозвучали из уст понравившегося мужчины. Очень дерзко и бескомпромиссно, как будто он не представляет для нас иного сценария, ведь ребенок – самое логичное продолжение отношений в паре. И сейчас я пребываю в легком ужасе от осознания того, что от подобного рода слов нельзя просто взять и отмахнуться. – Ты спятил, если думаешь, что я от тебя рожу. – Родишь. Тебе захочется ребенка. – А тебе? – решаю зайти с другой стороны. – Я бы предпочел, чтобы нам никто не мешал. Но ради тебя я пойду на уступки. К тому же у нас уже есть Ари. Откашливаюсь. В горле – будто битое стекло. Ужасно… Просто ужасно. Он так и сказал – у нас! – Кирилл, ты не понимаешь, что говоришь. Помнишь, мы собрались обсудить сроки, после которых, если я не захочу остаться, ты меня отпустишь? – Аня, – очень мягко и осторожно, как будто это я психованная, а не он, тормозит меня Кир. – Мы не будем обсуждать сроки. Потому что я не отпущу тебя никогда. Чем быстрее ты с этим смиришься, тем быстрее станешь счастливой. – Счастливой? – взвизгиваю я. – Ну конечно. Я позабочусь о тебе. Ты будешь жить как у бога за пазухой. Я буду любить тебя. Буду нежить и баловать. Я дам тебе все, что захочешь, и даже больше. – Я хочу свободу. Ты сможешь дать мне свободу? – Свобода – иллюзия. Ешь. Завтра сложный день. – Кир тушит сигарету и касается моего подбородка пальцами: – Я пришлю за тобой машину. Много вещей не бери. Мы все-все тебе купим. Будешь сиять рядом со мной. – Я еще ничего не решила. – Так поспеши. Ты же не хочешь, чтобы я прибегал к крайним мерам, правда? Боюсь, тогда мне вряд ли удастся оставаться таким покладистым, как сейчас. ГЛАВА 6 Становится немного жутко. Но ведь я, кажется, знаю, куда он клонит. В свое время я несколько раз наблюдала срывы Кирилла-мальчика. И, уж конечно, мне меньше всего хотелось бы стать причиной срыва Кирилла-мужчины. Вопрос, как, мать его, в такой ситуации не сорваться самой? Рожу. Рожу, блин! Ага. Двадцатидвухлетнему психу. Мне же мало одного рычага воздействия. Давай два! Ковыряю вилкой стейк, который есть вообще не планировала. Кир, не скрывая довольства, следит за каждым моим движением. Что ужасно меня нервирует. Но все же в этом ужине есть один положительный момент. Я очень четко увидела пределы, о которых мне говорила Люся. Переспать с Киром ради дела я, наверное, могу. Могу пойти на сделку с совестью и даже отыскать в происходящем какие-то плюсы. Но я и мысли не допускаю, что могу связать себя с Киром ребенком. Вот то табу, через которое я не переступлю ни при каких обстоятельствах. – Ну, говори уж. Я же вижу, что хочешь, – улавливает мое настроение Кир. – Я могу согласиться к тебе переехать, если ты оставишь мысли о детях. Сам понимаешь, мне не составит труда контролировать этот процесс таблетками так, что ты даже не узнаешь об этом. Но я бы не хотела начинать совместную жизнь со лжи. Да, глупо отрицать, что мне не выиграть эту битву в открытом противостоянии. Но кто мне запретит его перехитрить? Если он так на мне повернут, если хочет меня так, как утверждает, то мои слова о совместной жизни должны попасть в цель. – Чем же тебе так противна эта мысль? Голос психа звучит ровно, но я дрожу, улавливая его злость, как дельфин – ультразвук. Злость и… заинтересованность. – Я не знаю, как нам будет вместе. Дети не должны рождаться в несчастливых семьях. Оговорка про семью тоже неслучайна. Я осознанно употребляю те слова, которые он хочет услышать. И, похоже, это работает. – Нам будет хорошо. – Что ж, значит, у тебя будет шанс меня переубедить, – пожимаю плечами и отшатываюсь, потому что меня натуральным образом сносит исходящей от него волной. О, черт. Кажется, я, сама того не осознавая, бросила сопляку вызов. И он не был бы собой, если бы тут же его не принял. От его хищной улыбки хочется спрятаться под столом. – Завтра. Ты переедешь ко мне завтра. Да? Я перееду? Боже! – Виктор, наверное, крутится в гробу. – Можем заехать в крематорий, убедиться, – смеется мой ходячий кошмар. – Фу, какой ужас. Не шути так, – передергивает меня. Кирилл мажет по мне задумчивым взглядом и подзывает официанта, чтобы расплатиться. Есть нечто, отличающее людей, выросших в достатке, от всех других. Некая свободная манера держаться, где бы они ни были, и чем бы ни занимались, идущая от уверенности, что тебе везде рады. От них исходит совершенно особенная, специфическая аура, которая неизбежно зачаровывает и манит. Трясу головой. – Как скажешь. Кир оплачивает картой счет и встает, чтобы помочь мне выйти из-за стола. Отодвигает стул. Чувствую, как от такого внимания у меня розовеют щеки. Легкий ветерок, колышущий шторы и язычки горящих свечей, ничуть не спасает. Жар распространяется по телу, лижет языками пламени грудь, опоясывает огненным кольцом низ живота. – Кир, а ты не думал переехать? – интересуюсь я, чтобы скрыть собственное смятение. – Думал. Но не уверен, что сейчас для этого подходящее время. В жизни Арины и так слишком много изменений. А что? Поверить в то, что Кирилла заботят проблемы моей дочери, практически нереально. Но сколько ни пытаюсь, я не могу найти его поступкам другого объяснения. – А тебя не смущает, что ты будешь жить со мной в отцовском доме? – Напротив. Меня это заводит. – Кир! – ахаю, застыв перед распахнутой дверью. – Только не говори, что ты не хотела бы таким образом втоптать его память в грязь. Это ужасно, но за все, что Виктор со мною сделал, я… Да, черт его дери! Да! Я бы хотела. Отвожу взгляд и проскальзываю на пассажирское сиденье. Кирилл захлопывает за мной дверь и устраивается за рулем. – Я не буду извиняться за свои чувства. – А я тебя разве прошу? – Нет. Но ты ведь не только отца винишь в разлуке с дочерью. Он прав. Его я виню тоже, сколько ни пытаюсь себя убедить в том, что с мальчишки его возраста спрос был невелик. – Слушай, Кирилл, а почему ты не съехал раньше? Я читала, что твой стартап взлетел. Наверняка финансово от отца ты не зависишь. – Я уже отвечал на этот вопрос. Ты невнимательна. – Да? – Как бы я оставил Арину? Сказать, что я шокирована – ничего не сказать. Он натворил дел и, расхлебывая это, вписался за мою дочку? Разве так себя ведут эмоциональные инвалиды? На момент развода Арине был всего годик. – Может, ты еще и нашим встречам способствовал? – подозрительно интересуюсь я, разглядывая лицо Кирилла. – Может, – улыбается криво, не подтверждая мою догадку, но и не опровергая ее. И именно этим, как ни странно, заставляя присмотреться к нему повнимательнее. – Постой, Кир. Что, правда? Это ты его упросил? После того, как меня лишили родительских прав, Виктор запретил мне встречаться с Аришей. Полгода… невыносимых, невозможных полгода я не видела свою дочь вовсе. Я просила, я умоляла, я у Воржева валялась в ногах, выпрашивая разрешение встретиться с ней хоть на минутку, но тот был непреклонен. А спустя семь месяцев он вдруг сам мне позвонил. И равнодушным голосом поставил меня перед фактом, что я могу видеть Арину по понедельникам. С трех до пяти. – Мои просьбы на него не действовали, Аня. Впрочем, не буду скрывать, что вашим встречам с Аришей я все-таки поспособствовал. – Каким образом? – Заставил одного психиатра убедить отца в том, что у Арины эмоциональные проблемы из-за вашего расставания. Холодная улыбка, которой Кирилл заканчивает свою речь, пускает вскачь россыпь мурашек по моему покрытому испариной позвоночнику. – И как же ты вынудил его соврать? – спрашиваю, сглотнув. – Не соврать. Чуть приукрасить действительность. Отец же не просто так обратился к специалистам. – Неважно! Ты понимаешь, о чем я. – Ну, так и ты в курсе моих методов. – Ты шантажировал его? – О, да. – Улыбка Кирилла становится шире. – Чем? – Разве это важно? Качаю головой. Нет, конечно, нет. Главное – результат. Кир добился того, что Ари меня не забыла. Невероятно. Даже не знаю, что по этому поводу думать. Падать ниц и благодарить? Может, я бы так и сделала, но если разобраться в ситуации до конца, то… какого черта?! Он просто вернул мне то, что из-за него же у меня и отняли! Если бы не его больная любовь, я бы и дальше жила с Виктором! Жила бы и не знала, какой он на самом деле мудак. – Да. Я бы хотела быть в курсе подробностей. – Этот тип руководил частной психиатрической клиникой, о которой в определённых кругах ходила дерьмовая слава. Мне не составило труда хакнуть его комп. Там, как я и думал, нашлось много занятных материалов. – Каких, например? – Например, я обнаружил записи его сношений с недееспособными подопечными. – Какой кошмар! Глаза Кирилла холодно поблескивают в огнях проносящихся мимо машин. – Этого козла самого лечить надо было. Он подтасовывал диагнозы. Выписывал препараты, которые калечили нормальных девчонок, чтобы те оставались в его власти. – И вместо того, чтобы отдать этого мудака под суд, ты стал его шантажировать?! – Почему вместо? – хищно оскаливается. – Одно другому не мешает. После того, как вы встретились с Ариной в первый раз, я слил его архив ментам. Кир паркуется. Наши взгляды встречаются. Парень действительно сильно возмужал со дня нашей последней встречи. Одно неизменно – я его побаиваюсь. Есть в этом мальчишке что-то дикое, не вмещающееся в рамки нормального. Он – звереныш, способный на все что угодно. Беспринципным его не назовешь. У него какие-то свои представления о том, что хорошо, а что плохо. Но Кир вполне способен пойти по головам ради своих целей. Очень порочный, но не гнилой. Упертый, непоколебимый, зацикленный. Если он что-то решил – все. Ты его с места не сдвинешь. – Пока, Кир. Спасибо за ужин. Хочу открыть дверь, когда Кирилл перехватывает мою ладонь. Я оборачиваюсь. Он наклоняется. И мы целуемся. Боже! Наверное, у него и впрямь богатый опыт. Кирилл определенно знает, что делает. Или этих своих он не целовал? Вдруг его поцелуи, как и сперма, предназначены мне одной? Хотелось бы мне этого? Нет, конечно! Я вяло отбиваюсь, Кир отстраняется на секунду, зло прихватывает губу зубами: – Не играй со мной. Решили – значит, решили. Я твои просьбы услышал и к сведению принял. – Какой прогресс! Ведешь себя почти как взрослый. Определённо я нарываюсь! Не иначе, в меня какой-то бес вселяется! Кир с рыком проталкивает язык мне в рот, и я, не в силах сдержать это в себе, стону и… отвечаю. Наверное, чтобы не сгореть со стыда, я должна пояснить, что после развода у меня не было мужчины. Этим и объясняется моя бурная реакция на незатейливые ласки сопляка. – Не нарывайся. А то я покажу тебе, как мальчик вырос. – И что же ты сделаешь? – Трахну так, как батя никогда не мог. Помнишь, как ты умоляла его? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Я в ужасе отшатываюсь, запечатывая рот поганца ладонью. Он что, подслушивал? Или чего похуже? Волны мерзкой противной дрожи скатываются вниз по позвоночнику и смыкаются внизу живота, образуя странные приливы. Кир извращенец. Как он может говорить вот так о своих пороках? И почему это только еще больше меня заводит? – Перестань! Так нельзя. – Еще как можно. – И снова я дергаюсь выйти из машины, и снова Кир меня ловит. – Погоди. Одну минутку. – Не веря своим глазам, и почему-то не имея никаких сил пошевелиться, наблюдаю за тем, как Кир стаскивает с моего плеча бретельку платья. Грудь у меня что надо. Сиськи торчком, и даже несмотря на то, что Арина почти год была на грудном вскармливании, стыдиться мне совершенно нечего. Да и незачем. Я же уже решилась на это пойти. Кир опускает ткань платья под грудь и… смотрит. Крылья его носа дрожат, будто ему невыносимо хочется уткнуться в ложбинку. Но с этим он не спешит, как истинный гурман, растягивая удовольствие. А я твердею под его взглядом, я трепещу. И когда Кир, наконец, поднимает руку и, едва касаясь большим и указательным пальцами розовой горошины, проходится ими по кругу, шумно сглатываю. Сопляк наблюдает за моими метаниями из-под полуопущенных век, обдавая тяжелым горячим дыханием… А потом достаёт телефон, сжимает сосок сильней и, хорошенько оттянув, щелкает камерой на телефоне. – Что ты делаешь? – возмущенно шиплю я. – Фото на память. – Сотри! – Ни за что. Ты сейчас слиняешь, а мне потом что? Искать девку, с которой можно будет снять напряжение? Уж лучше я на тебя подрочу. – Делай что хочешь. Мне плевать. – Голос выдает шок, в который меня вводят его слова. Наверное, только малолетки вроде Кирилла могут так свободно обсуждать подобные темы. – Тебе все равно, что я кого-то буду трахать, представляя тебя? – Абсолютно, – усмехаюсь, слепо глядя в окно, – перетрахай хоть весь город. Хороший ответ. Я собой довольна. Выныриваю из машины. У двери останавливаюсь, чтобы достать ключи от двери. – Может, и правда к кому-нибудь посговорчивее сходить? – Так давай! Чего стоишь-то? Глядишь, мне меньше работы будет. Ну, вот. Вроде же поговорили нормально, а расстаемся снова на такой себе ноте. Как меня уже достали эти эмоциональные качели. Кошмар. Что, если я переоценила свои силы? Трудно разыгрывать из себя расчетливую, равнодушную ко всему стерву, когда ты ей не являешься. – Зайдешь в квартиру – маякнешь, что все в порядке, и поеду. Ключи обнаруживаются под порвавшейся подкладкой. Сколько раз обещала себе зашить прореху – все без толку. – Что со мной может случиться в подъезде? – бубню под нос. Зачем бубню? Не знаю. Как будто мне надо хоть что-нибудь сказать ему против. Моя квартира располагается на третьем этаже. Благополучно миную пролет между первым и вторым, уверенно двигаюсь в направлении третьего, когда меня отбрасывает назад. Спина ударяется о чью-то грудь, губы накрывает воняющая дешевым куревом мужская ладонь. Почему мужская? Да потому что большая и широкая. Даже пикнуть не получается! – Где… Моя… Жена? Куда вы ее спрятали? Вот же черт! Интересно, как этот тип на меня вышел? В своем фонде мы работаем с разным народом, в том числе и с полными неадекватками, поэтому ведем себя очень осторожно. Если женщина, уходя от мужа, вынуждена прибегнуть к услугам правозащитной организации, значит, ситуация у нее действительно очень херовая. Иногда от таких достается и нам, сотрудникам фонда. Чтобы избежать всякого рода ЧП, были разработаны специальные протоколы, в которых расписаны детальные инструкции о том, как вести себя в той или иной ситуации. Проблема в том, что когда тебе в глотку упирается нож, вспомнить порядок действий весьма проблематично. Инстинкты включаются быстрей. Луплю нападающего ногой по коленной чашечке. Тот охает, выпуская меня из рук. И этого достаточно, чтобы я с криком рванула вперед. – Помогите! Люди! Убивают. – Ах ты ж сука! – ревет урод, хватая меня за волосы и впечатывая головой в стену, видно, чтобы я заткнулась. В глазах темнеет скорее от страха, чем от удара. Парализующий ужас расползается по коже леденящим ознобом. Но прежде, чем страх меня окончательно порабощает, я слышу чьи-то быстрые шаги за спиной. ГЛАВА 7 – Постой. Наверное, нужно вернуться, – не своим, севшим от страха голосом каркаю я и оборачиваюсь к медленно тающим позади очертаниям дома. – Зачем? – резко парирует Кир. – Как это? Нужно вызвать ментов. Скорую. – Зачем? – повторяет, как робот, Воржев, ставя меня в тупик. И правда. Зачем? Потому что так надо, когда ты чуть было не стал причиной чей-то смерти? Или стал. Я же не удосужилась проверить, дышит ли мой обидчик – так сильно была им напугана. К тому же, как я и говорила, у нас в фонде свои протоколы. И факт нападения мне обязательно следует зафиксировать. Естественно, речь идет о нападении на меня, а не о том, что случилось после. Это могло бы помочь доказать, как опасен муж моей подопечной. Впрочем, кого я обманываю? Наше законодательство не предусматривает такого понятия, как охранный ордер. Ничего бы я этим не добилась. А вот Кирилла могла бы подставить. То, что он сделал в подъезде, защищая меня… Та жестокость, с которой он это сделал… Господи! Что это было вообще?! Приподнимая на теле тонкие волоски, на коже выступают мурашки. Перед глазами странной раскадровкой мелькают события последних минут. Правду говорят – страх мобилизует организм. Я все происходящее запомнила в тошнотворно отчетливых, пугающих своей звериной жестокостью деталях. Звуки шагов Кира за спиной, глухие удары, хруст костей, болезненные стоны и запахи: металлический аромат крови, вонь нестиранного белья и испарения с пыльным послевкусием мела от недавно побеленных стен, кажется, навсегда въелись в память. – Ты же мог его убить, Кир! – срывает меня. – И что? Тебе жалко этого мудака? С шумом выталкиваю воздух, загостившийся в легких. Господи, ну чего я, и правда? Мне будет только на руку, если Кирилла вдруг арестуют. Кто отдаст ребенка потенциальному уголовнику? Никто. Я заберу дочь. И за это даже не придется собой расплачиваться. А то, что он защищал меня, ровным счетом ничего не значит. Я, конечно, премного благодарна, но защищать себя именно так я не просила. Он мог бы обезвредить нападавшего и обратиться в полицию. Вместо этого Кир зверски его избил. Щека горит. Оказывается, сопляк все это время очень внимательно за мной наблюдает. Остается только надеяться, что в неярком свете, идущем от приборной панели, ему не удалось разглядеть лишнего. Он только что чуть не убил человека! Псих. Какой же он псих! В глаза смотреть страшно – там пустота. Мальчишка даже на секунду не усомнился в том, что поступил правильно. Вот как так можно? – Мои чувства к делу не относятся. Нам нужно было зафиксировать факт нападения. – Мой голос дрожит. – Для чего? – Для того чтобы обезопасить нашу подопечную. Фонд, в котором я работаю, помогает женщинам, пострадавшим от домашнего насилия. – Я знаю, Аня. Прошу заметить, что переломав мудаку руки и ноги, я эту вашу страдалицу защитил гораздо более эффективно, чем это смогла бы сделать система. Ну, еще бы. Фыркаю, но тут же вновь скатываюсь в тихую истерику. Меня просто размазывает от его спесивой самоуверенности. И абсолютной непрошибаемости. – Ты настоящий звереныш. – Вот именно. Я буду глотки рвать за свое. Хорошо, что ты это понимаешь. Звучит просто кошмарно. Так какого же черта внутри что-то екает, и вместо того, чтобы убежать от него на край света, я лишь все надсадней дышу? – В скорую все равно надо позвонить. Это не по-людски. – Да и похер. Сама сказала: я – звереныш. – Зверям тяжело в клетке. Не боишься, что тебя посадят, если тот мудак так и помрет в подъезде? – Нет. – Полагаешь, смерть ему не грозит? – растерянно ловлю его взгляд. – Полагаю, что к моменту, когда его обнаружат, никаких доказательств моей причастности к этому не останется. – Ты уберешь свидетелей? – с намеком тычу большими пальцами себе в грудь. Кир в ответ хищно оскаливается: – Нет. Всего лишь подчищу записи камер. – Это не поможет, если я буду свидетельствовать против тебя. – Не знаю, зачем лезу на рожон. – Ты не будешь. – Так в этом уверен? – Конечно. Аня, ты умная женщина и понимаешь, что тебе никто не поверит. Я до того расшатана, что продолжать разговор просто нет сил. Но я все равно уточняю: – Почему это? – Потому что ты очень заинтересована в том, чтобы, убрав меня с радаров, прибрать к рукам наследство отца. – Мне оно не нужно, – устало вздыхаю я. – Расскажи об этом ментам, которые станут тебя допрашивать. Осознание того, что он скорей всего прав, выбивает последнюю подпорку. Отвернувшись, вгрызаюсь зубами в плечо, чтобы не завыть в голос. Все же играть в сильную женщину и быть ей – две большие разницы. А ведь я, вжившись в роль, уже было поверила, что выковала в себе стальной несгибаемый стержень. Но ни черта! И Кир это понял сразу. – Постой, – вскидываюсь, – а куда мы едем? – Домой. – Ты же говорил – завтра! – А потом тебе к глотке приставили нож. Я не могу тобой рисковать. К тому же один день ничего не изменит. – Я не буду с тобой трахаться сегодня! Ты что, не видишь?! Я и так не в себе! И уж не знаю, почему, но именно эти слова достигают цели. Кир резко выворачивает руль. Останавливается, прижавшись к обочине, и поворачивается ко мне. Глаза горят демоническим огнем, крылья носа нервно вздрагивают: – Именно потому, что ты не в себе, я спущу тебе с рук последний выпад. – Да что я такого сказала? – Ты обесценила мои чувства. – У тебя нет чувств! – срываюсь. – Забыл?! Ты самовлюбленный, озабоченный маль… Договорить Кирилл мне, конечно же, не дает. Обхватив ладонью затылок, он резко притягивает меня к себе и зло затыкает мой рот своим. Зубы хищно смыкаются на нежной мякоти губ. Я бью наотмашь, но где там? Псих скручивает меня без особых усилий. Вплетается пальцами в волосы и больно оттягивает, чтобы потом очень нежно… невероятно нежно зализать им же и нанесенную ранку. – Выводишь! – хрипит, зарываясь носом в волосы за ухом. Знаю! Только не понимаю, зачем это делаю. Сзади нетерпеливо сигналят. Стали мы черте как, полностью перегородив крайнюю полосу движения. – Езжай, пожалуйста, Кир. На разный лад сигналят уже сразу несколько машин, но мальчишке хоть бы хны. – Все, что тебе про меня говорили… – Что? Неправда? – шепчу устало. – Только в той части, которая не затрагивает тебя. К тебе у меня столько всего, Аня, что меня, блядь, на части рвет. Да. Он уже заявлял нечто подобное. Но я не уверена, что это возможно. Копаться же в этом сейчас, когда и без того нервы до предела натянуты, совершенно не хочется. А что хочется? Не знаю. Если только тишины и покоя, которых мне не видать, продолжи я спорить. Вот почему остаток пути я отмалчиваюсь. К дому мы подъезжаем, когда уж совсем стемнело. Поскольку Кирилл задерживается, чтобы припарковать машину, внутрь я поднимаюсь одна. С моим нынешним пребыванием здесь несколько примиряет тот факт, что после моего изгнания внутри многое поменялось. Иначе все бы напоминало о Викторе. И о том, что произошло. – Мама? Замираю, прислушиваясь к тому, как отчаянно сжимается в груди сердце. – Привет, Ариш. Еще не спишь? – Я Кира жду. А ты что здесь делаешь? – Кирилл ставит машину в гараж. А я… – усмехаюсь, не уверенная, что сумела убрать из голоса горечь, – решила воспользоваться твоим предложением. Если оно все еще в силе. Ариша хмурит темные бровки, будто уже забыв, что мне предлагала. – Ты будешь жить с нами? Здесь? – недоверчиво оглядывается. – Мне бы очень хотелось жить с тобой, да. Здесь, или где угодно. Ари выглядит сбитой с толку. Видно, она не очень понимает, что мне мешало это сделать раньше. Не объяснять же дочке, что одним из условий наших встреч с ней было то, что я ни при каких обстоятельствах не имела права рассказать свою версию того, как и почему нас разлучили! Хотя вчера я вроде и попыталась как-то мягко это до нее донести. Не вышло. И повторяться – пока смысла нет. Видимо, ей просто нужно немного времени, чтобы меня услышать. Вожу взмокшими ладонями по одежде, злясь на себя за то, что понятия не имею, как подступиться к собственной дочери! В конце концов, психанув, решаю сделать так, как подсказывает материнское сердце. Подхожу ближе, притягиваю Аришу к себе и ласково целую в макушку. – Ариш, ты почему еще не спишь? – раздается за спиной голос Кира. Быстро он справился. – Завтра у нас сложный день. Забыла, что ли? – Нет. Просто не спится. – А хочешь, я почитаю тебе? – вызываюсь несмело и, может быть, зря, ведь я ни черта не знаю о ритуалах, которыми сопровождается Аришкин отход ко сну. Вдруг мое предложение покажется ей смешным? Вдруг в семь лет уже не читают сказки на ночь? А если ей их вообще никогда не читали? Чувствую, как слезы подступают к глазам. – Давай, Ари, дуй с мамой. Ты вчера как раз на самом интересном месте уснула. А до этого ей читал он? Моя голова сейчас взорвется! Я просто не знаю, как на это реагировать. Благо моей реакции никто и не ждет. Ариша пожимает плечами и, поцеловав брата в щеку, резво взмывает по лестнице. Мне остается лишь подняться за ней. Стараясь выглядеть максимально уверенно, помогаю Ари устроиться в кровати. Поправляю подушку, накрываю ее одеялом в хрустящем от свежести пододеяльнике. Мне тоже после всего мучительно хочется вымыться. Кажется, от меня на много метров несет испытанным страхом и нагретой собственной кожей сталью приставленного к глотке ножа. Впрочем, желание принять душ и на сотую долю не так сильно, как желание просто побыть с Аришей. Мое сердце мучительно ноет от любви, а голос то и дело срывается на эмоциях. – А сама читать, что, ленишься? – улыбаюсь, касаясь пальцем нежной округлой щечки. – Почему? Я читаю Киру, когда он устает. Правда, он так быстро засыпает, что много читать не приходится, – сладко зевает Ари и, словно повторяя за братом, вырубается прежде, чем я успеваю открыть книгу на нужном месте. Очевидно, способность так быстро засыпать – сугубо Воржевская суперспособность. Осторожно оседаю на край кровати, чтобы в тишине ночи понаблюдать за тем, как моя дочь спит. Вероятно, я бы просидела так до утра, если бы не вспомнила о том, что так и не сообщила Кинчеву о чуть было не случившемся со мной несчастье. Это важно. Не потому, что я боюсь повторения. А потому, что нам срочно нужно выяснить, каким образом этот урод вычислил мой адрес, чтобы исключить такую возможность впредь. Тихонько прикрыв за собой дверь, звоню шефу и рассказываю все, как на духу. – Так, стоп. А ты сейчас где, Воржева? – Я в порядке, Семеныч. Мне ничего не угрожает. Просто примите меры, – утыкаюсь лбом в прохладный наличник, искоса пялясь на приближающегося Кирилла. Он успел принять душ. И теперь стоит с голой по-мальчишески безволосой грудью и в низко натянутых трикотажных штанах, играя рельефными мышцами. – Твой шеф? Дай мне, – кивает на телефон. Отчаянно трясу головой. Это еще зачем?! Кир закатывает глаза и силой отбирает мой потрёпанный китайфон. – Кирилл Воржев. Добрый вечер… – Он отходит, и следующую часть разговора я, шокированная донельзя, слышу лишь обрывками. Кажется, сопляк обвиняет Кинчева в некомпетентности, которая мне чуть было не стоила жизни. Восхищенно округляю глаза, пусть даже такие обвинения несправедливы. В плане обеспечения безопасности Михал Семеныч тот еще параноик. Просто в этот раз вышла какая-то лажа. Конечно, от понимания этого мне не становится легче, может, поэтому я и позволяю Кириллу чуть-чуть порычать. А он это делает так, что не насмотреться! Это не пустая истерика. Это аргументированная отповедь и одновременно с тем перекрестный допрос уверенного в своем праве альфа-самца. Держу пари, впечатлен даже Кинчев. Меня же жесткая отповедь Кира и вовсе превращает в безвольную тряпку. Пусть делает что хочет, только защитит. От всего и от всех. Он может. Ему это даже как будто и не в напряг. Тогда как я уже просто не вывожу! Кир сворачивает разговор и отдает мне телефон, смерив тот напоследок брезгливым взглядом. – Ну и о чем вы говорили? – мямлю, не открывая глаз. – О том, что ты увольняешься. – Чего-о-о? А ты не много на себя берешь? – все же выдавливаю из себя эмоцию. – Спать иди. Ты едва на ногах стоишь. – Я не собака, чтобы мною командовать! – Обсудим это завтра. А пока я сказал – спать! Поганец берет меня за руку и осторожно подталкивает вперед по коридору. – Это твоя спальня! – возмущаюсь я. – Конечно. А ты думала, где будешь жить? Уж точно не в его комнате! Упираюсь пятками в пол. Кир резко наклоняется. Дыхание замирает в легких от того, что я не знаю, чего ждать от этого психа. Мне страшно. До того страшно, что когда он заносит руку, я сжимаюсь. Но вместо того, чтобы меня ударить, Кирилл ведет костяшками пальцев по щеке, а следом опускает тяжелую ладонь на затылок: – Спать, Аня. Ты совсем не слушаешь, что я говорю, – голос пропитывается незнакомой мне прежде печалью. – Просто спать? – всхлипываю я, как какая-то тупая малолетка, неспособная дать отпор. – Сегодня – просто спать, да. Но завтра тебя ничто от меня не спасет. ГЛАВА 8 – Ну что еще? Ты уснешь когда-нибудь?! Замираю в руках Кирилла. Его ладонь лежит на моем голом животе, проникнув под футболку, которую он мне выделил в качестве ночной сорочки – своих вещей-то у меня нет. Нога покоится поверх моих бедер, а в задницу утыкается его крупный напряженный член и… Нет! В таких условиях я усну нескоро. Как можно? Внешне спокойная и смирившаяся, внутри я едва справляюсь с истерикой. – Не могу! Слишком привыкла… – К чему? – Спать одна, – опираясь на локоть, поворачиваюсь к Киру вполоборота. – Пожалуйста, давай я все-таки пойду в гостевую? – Нет, – отрезает тот и только плотнее прижимает меня к себе, касаясь кончиками длинных пальцев выступающей косточки на бедре, а большим ласково обводя вытянутую лунку пупка. И это настолько волнующее действо, что будь на месте моего бывшего пасынка любой другой мужчина, я бы уже сама подавалась навстречу. – Тогда терпи, – бросаю зло. – А заодно придумай, как ты будешь объяснять Арише, почему я сплю в твоей кровати. – Я давно уже все обдумал. За кого ты меня держишь? – искренне удивляется этот гад. – За отбитого на всю голову маньяка! Не знаю, что ты там себе надумал, но вряд ли ребенок поймет, почему ее мать спит с ее братом. – Мы не родные. – Равнодушно пожимает плечами. – Как будто ты не в курсе, что об этом вспомнят в последнюю очередь! – всхлипываю я вновь, подрываясь. Истерика все-таки прорывается наружу крупной пробирающей до костей дрожью. Кир смотрит на то, как меня колбасит, и постепенно в его лице что-то меняется. – Ладно. Я перееду в отцовскую спальню, – порочно оскаливается он, – а ты займешь свою. Логика мерзавца понятна. Это смежные комнаты, в которых проходная ванная. По факту – не придраться. И ничего не предъявить. Кроме того, что здесь мы жили с его отцом! Жили как муж и жена, несмотря на то, что у каждого был свой угол. Просто так было удобнее. Виктор часто задерживался допоздна в офисе, или прямо посреди ночи начинал кому-то звонить, каждый раз тревожа мой сон. Потом, когда родилась Ариша, уже мы не давали Виктору отоспаться. В общем, наличие раздельных спален стало для нас отличным решением. – Ты больной, – повторяю в бессилии в сто пятый раз. В глазах Кира мелькает адское пламя. Он притягивает меня за шею и страстно целует. Языком жадно толкаясь в рот. – Я болею тобой. – Кир… – Иди, пока отпускаю. К своей комнате я бегу так, что только пятки сверкают. Подпираю спиною дверь, ударяю ладонью по выключателю. Столько лет прошло, и ведь не забыла, где он находится. Наверное, это какая-то разновидность мышечной памяти. Проморгавшись, загнанно оглядываюсь по сторонам. В когда-то моей комнате произошли, пожалуй, самые большие изменения. Здесь поменяли буквально все. Начиная от цвета стен и дизайнерских люстр, заканчивая мебелью и ее расположением в пространстве. Мне не составит труда притвориться, что я здесь в первый раз. Ныряю в постель, но до самого утра так и не смыкаю глаз. Воспоминания, как вырвавшиеся из вольера голодные псы, вгрызаются в плоть. Я же была счастлива здесь! Чертов одержимый мальчишка! Как бы проще было его ненавидеть, но… Не выходит. Все мы в той или иной степени покалечены детством. Он просто больше других. Уснуть удается только под утро. Просыпаюсь с чугунной головой. Прислушиваюсь к звукам в ванной, где, судя по всему, плещется Кир. Слишком яркое солнце, утопив комнату в золоте, режет воспаленные бессонной ночью глаза. Похоже, сегодня я встала гораздо позже обычного. Хватаюсь за телефон. Ничего себе! Уже десятый час. Первым делом проверяю новостные ленты и домовой чат. Не слышно ли чего об убийстве в нашем подъезде? Нет, вроде пронесло. Все тихо. Следом читаю сообщение от Людмилы Борисовны. «Как ты, девочка? Я только узнала о том, что случилось. Хочешь, проработаем это?» «Я в норме, Люсь, но спасибо». В рабочем чате – бедлам. Оно и понятно. По нашим меркам, случилось ЧП. «Кинчев сказал, что ты сейчас у этого мальчика». «Кир меня спас». «И чуть не прибил шефа. Похоже, кое у кого стальные яйца». «Не знаю. Не видела». «Но это пока?» – смеющийся смайлик. А мне, блин, почему-то совсем не до смеха. Откладываю телефон в сторону, слезаю с кровати и только тут замечаю стоящие возле двери пакеты с логотипами модных брендов. Подхожу ближе. Осторожно открываю самую большую коробку. – Это наденешь на похороны. Хриплый со сна голос Кира заставляет меня вздрогнуть. – Я не собиралась там быть, – замечаю растерянно. – Прекрати. Ты нужна Арише. Она, кстати, уже собирается. Завтрак через двадцать минут. Ты тоже поторопись, пожалуйста. – Сглаживая некоторую резкость слов, Кир мягко улыбается, наклоняется и легонько меня целует. – Скоро все закончится. – Для тебя. А мой кошмар, похоже, только начинается. – Не думал, что тебе так понравится корчить из себя жертву моих домогательств. – А что ты думал? – ухмыляюсь я. – Что ты гораздо более свободна, и не позволишь глупым стереотипам взять верх над здравым смыслом. Кир выходит, ни слова больше не добавив к сказанному. Я могу только удивляться тому, насколько созвучны его мысли с теми, что на меня обрушила Людмила Борисовна. Он тоже, похоже, всерьез верит, будто мне не дает под него прогнуться лишь страх того, что обо мне подумают люди. Смешно, если так оно и есть, ведь, а почему вообще я должна на кого-то оглядываться? Где эти люди были, когда мне была нужна помощь? Когда я от бессилия выла и бросалась на стены, сдыхая от тоски по ребенку, которого у меня отняли? Или когда мне к горлу приставили нож? Да плевать мне на них! Плевать. И дело совершенно не в том, что меня осудят – на большее они не способны. Я просто не могу смириться с отсутствием выбора. Ведь по факту Кирилл поступает со мной ровно так же, как и его отец – вертит моей жизнью, как хочет. Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы взять под контроль злость, и принимаюсь разбирать пакеты дальше. Кирилл купил все, что мне может понадобиться: белье, чулки, туфли. Баночки с кремами и духи. Выбрав именно те марки, которыми я пользовалась раньше. То, что он помнит о таких мелочах, само по себе невероятно. И манко, что уж говорить? Одеваюсь. Одежда и обувь подобраны точно по размеру. Ловлю себя на том, что меня это совершенно не удивляет. Маньяки… они ведь весьма подробны в своей одержимости. Хватаю новую черную сумочку, заталкиваю телефон и бегу к Арише. Ту как раз заплетает няня. Завидев меня, бедная женщина старательно отводит глаза. Каких-то пару дней назад ей нельзя было подпускать меня к Арише и близко, а теперь именно я решаю, останется ли у нее работа. Жизнь – поистине непредсказуемая штука. – Можно я? – мягко забираю расчёску из чужих рук. – Ариш, ты не против, если я тебя заплету? – Не-а. Только если не больно. Не больно не выходит. У меня ведь совершенно нет практики! Когда у меня отняли дочь, ее волосы только-только стали собираться в хвостики. Короткие и смешные, они торчали вверх, как рожки маленького демоненка. Ари хихикает, и я понимаю, что рассказала эту историю вслух. – Ну вот. Думаю, косы у Ирины Викторовны получились бы лучше, - признаю очевидное. – Да нет, мам. Нормально. Как рога не торчат – и ладно, – подкалывает Ари. Я тихонько смеюсь. – Добрая девочка. Добрая. Ласковая. Смешливая. Боль от того, что это все не моя заслуга, оглушает, но я гоню ее прочь. – Пойдем завтракать. Кир сказал, что уже все готово. Завтрак проходит спокойно. Мы с Ари едим хлопья с молоком. Кир – яичницу с беконом. На мою тарелку он косится с явным неодобрением, но вслух никак не комментирует мой выбор. Хотя наверняка мечтает меня накормить чем-то более существенным. Я уже обратила внимание, что Воржев-младший старается держать под контролем вообще все связанные со мной аспекты жизни. Начиная от моего питания, заканчивая тем, во что я буду одета. Такой фриковатый контроль, наверное, свел бы с ума любую другую женщину. Я же не могу отделаться от мысли, что с удовольствием отдала бы ему на откуп принятие любых решений. Ну, ладно… Может быть, не ему. А какой-то абстрактной фигуре. Потому как реально очень устала справляться со всем одна. После завтрака мы сразу же едем в крематорий, где проходит прощание с Виктором. Церемония изматывает, хотя основной удар берет на себя Кир, а мы с Аришей лишь стоим в сторонке, сиротливо прижавшись друг к другу. Людей много. Много цветов. Их аромат, вперемешку с чадом от кадила, кружит голову. Узкие дизайнерские туфли сжимают ноги в тисках, причиняя чуть ли не больший дискомфорт, чем чужие любопытные взгляды. Пусть обстоятельства нашего развода с Виктором и не привлекли к себе достаточного внимания в прессе, многие из присутствующих в курсе, что Воржев отнял у меня дочь. И теперь с жадностью почуявших кровь акул эти люди пялятся на меня в надежде поймать хоть каплю моих эмоций, чтобы потом было о чем посплетничать. Необходимость держать лицо до того выматывает, что к поминкам я уже вообще никакая. – Ань, давайте с Аришей домой. – Не привлекая к себе внимания, Кир успокаивающе касается пальцами моей спины. – А ты? – Закончу со всем и приеду, – обещает он и на мгновение устало прикрывает глаза, выдавая слабость. Сегодня он выглядит намного старше своих двадцати двух. Я послушно киваю. Почему-то сейчас его совершенно не хочется добивать. Он и так выжат. Вывожу Аришу из ресторана и помогаю дочери устроиться в салоне заблаговременно подогнанного водителем авто. Она так устала, что вырубается через несколько минут пути и спит всю дорогу до дома. Остаток дня я посвящаю сбору прилагаемых к иску документов. Затягивать с его подачей опасно. Кир настолько непредсказуем, что его настроение может измениться в любую секунду, а я и так потратила кучу времени понапрасну из-за событий последних дней. Справки, справки, справки: об отсутствии судимости, от психиатра, документы о праве на собственность, о доходах… Ничего не упустить! Везде подстраховаться. В перерывах стараюсь уделить время Ари. Коснуться. Поцеловать. Похвалить поделку, которую она смастерила, чтобы чем-то заняться. Проследить, чтобы она поужинала и искупалась. Уложить спать. Все так непривычно и ново, что я, замотавшись, совсем забываю о Кире, а между тем уже поздний вечер, а его все нет. Спускаюсь в кухню, чтобы налить воды. Полоска света из приоткрытой двери в гостиной пересекает наискось пол в коридоре и под углом ложится на стену. Притормаживаю. Кир сидит на диване, вольготно закинув ногу на ногу, и листает оставленные мной на столике документы. – Решила восстановиться в правах? – спрашивает, не отрывая глаз от бумаг. – Ну а как иначе? Мы же договорились. – А к чему такая спешка, м-м-м, любимая? – Кирилл все-таки поднимает на меня холодный ничего не выражающий взгляд. – Не вижу причин откладывать. А ты против? – С чего мне быть против? Ты же не собираешься нарушить наши договоренности, правда? Я закипаю. Варево из самых разных, порой очень противоречивых чувств поднимается вверх и собирается в горле. Сглатываю, чтобы оно не выплеснулось под ноги. – Нет. Не собираюсь. – Правильно. Потому что захоти я забрать у тебя Аришу, вот это дерьмо, – он машет бумажками, – тебя бы не спасло. – Зачем ты все время мне угрожаешь?! – Хочу, чтобы ты понимала расклад. – Я понимаю! Можешь перестать меня запугивать. Пулей вылетаю из гостиной и, не сдержавшись, со всей дури шарахаю дверью. Забыв обо всем, влетаю к себе. Запираю двери. И входную, и в ванную. Пусть этот сопляк что угодно делает, сегодня я не смогу выполнить наши договоренности! Перед глазами так и стоит его наглая морда! Хочет он, чтобы я понимала расклад, видите ли! Зарвавшийся придурок. Как будто я могла о нем забыть. А ведь могла же… Но он напомнил. Мечусь по спальне, как загнанный в клетку тигр. Невидимый хвост бьет из стороны в сторону. В уши долбят шаги, которые я вообще не должна слышать – шумоизоляция здесь на уровне. Как примагниченная, наблюдаю за тем, как проворачивается ручка в двери. Сердце колотится, как ненормальное, отдавая отчаянной пульсацией в горле. Судорожный вдох замирает в легких. Ручка возвращается в прежнее положение, но это еще ничего не значит! Замочек на двери хлипкий. С обратной стороны достаточно чуть провернуть выступающий механизм. Справятся даже пальцы. Впрочем, у меня нет никаких сомнений, что даже будь тут замок посерьёзней, он не стал бы препятствием для взбешенного пацана. Кирилл настолько отмороженный, что запросто выбьет дверь. С него станется. Но это что? Шаги? Он уходит? Мне не показалось? Несколько секунд я, затаив дыхание, вслушиваюсь в тишину. А когда убеждаюсь в том, что Кир действительно не придет, сползаю на пол по стенке, не в силах поверить, что на этот раз он оставил меня в покое. ГЛАВА 9 – Воржева? Ты какого черта здесь делаешь? Я уж думал – все, тебя под замок посадили. – Не представляю, откуда такие мысли, – пожимаю плечами, впервые не сумев посмотреть в глаза Кинчева прямо. Интересно, к каким выводам он пришел после их разговора с Кириллом? Я все это время избегала объяснений с шефом, но дальше так продолжаться не может. – Да? – вздергивает бровь. – Ну ладно. Тогда займись уже делом. – Возобновляет шаг. – Кстати, что тебе этот Кирилл Викторович по поводу опеки сказал? Я так понимаю, вы с ним полюбовно договорились? Внимательный взгляд искоса нервирует. Знаю, что Люся ничего ему не стала бы рассказывать без моего ведома, но все равно боюсь осуждения. Слишком уважаю я этого непростого мужика. И видеть разочарование в его глазах мне не хочется. – Угу. Глянешь мой иск? – Это еще зачем? – Боюсь с перепуга напортачить. – Оставь на столе, трусиха. Сейчас, один черт, занят. Уверена, что Воржев-младший не будет вставлять тебе палки в колеса? Как ни странно – да. Это еще один пунктик Кирилла. Если он что-то пообещал, то непременно выполнит. Конечно, если я сама не нарушу слова. Я эту его особенность давным-давно просекла. И, что уж скрывать, по максимуму использовала в свое время. Кир мог сколько угодно мотать нервы учителям и репетиторам, отрицать все, что ему предлагалось, и замыкаться, но уж если мне удавалось вытянуть из него обещание выйти к ужину, или пересдать заваленный тест, или пойти на консультацию к врачу – можно было не сомневаться, что он в последний момент не включит заднюю. Решительно киваю и отскакиваю в сторону, потому что мне чуть не прилетает дверью. – Эй! – свожу возмущенно брови, но увидев, кто к нам пожаловал, тут же обо всем забываю: – Наташа? Что-то случилось? Наташа – наша подопечная. Это ее муж на меня напал. Я знаю это потому, что он несколько раз заявлялся в офис, когда мы ее спрятали. Требовал отпустить жену, угрожал, что нашлет проверки. Ну и вообще… угрожал. Дело привычное. Непривычно то, что от угроз он перешел к делу. Обычно типы вроде него способны третировать только более слабых. – Я пришла поблагодарить за помощь и сообщить, что больше в ней не нуждаюсь. Переглядываемся с Кинчевым. Ничего нового в происходящем нет. Когда тебя годами подвергают насилию, когда из страха, что тебе в очередной раз прилетит, ты невольно начинаешь смотреть на жизнь глазами абьюзера, чтобы предугадать малейшую его реакцию, изменить все не так-то просто. Но… Наташа! Блин, мне казалось, что ей не занимать решимости. – Можно узнать, почему? – На Мишу напали. Он в больнице. Весь в гипсе… Беспомощный. – Ты уже и в больницу смоталась? – вздыхаю. – Ну да, конечно. Он же тоже к тебе поломанной приходил. – Приходил, да, – часто кивает глупышка, робко мне улыбаясь. – Он вообще заботливый. – А то, что он тебя и ломал – забыла? Каждый раз он, Наташ. – Я знаю, что ты думаешь, но Миша… Он не такой. Он хочет исправиться! Даже пообещал сходить к психологу, хотя раньше даже мысли такой не допускал. – Наташа комкает манжеты и отводит бегающий взгляд. – И правда, прогресс. – Это чудовищно непрофессионально, но я не могу скрыть сарказма в голосе. – Я не за осуждением пришла. Да кто уж сомневался! Это в какой-то мере даже похвально. То, что она не сбежала по-тихому, как некоторые барышни до нее. – Маме ты уже сказала? Интересуюсь потому, что именно мать привела Наташу к нам. Обычно мы не беремся за такие случаи. Жертву нельзя спасти, если она этого сама не хочет. Но после разговора с нашим психологом Наташа как будто поверила в то, что все можно изменить. Включилась в процесс и до последнего времени отлично держалась. А теперь вот. Пожалуйста. – Нет. – Надеюсь, ты не пожалеешь о своем решении. Зябко сутулясь, Наташа тенью выскальзывает за дверь. Я скашиваю взгляд на шефа, помалкивающего все это время. – Бабы – дуры, – резюмирует он. И ведь не поспоришь. Могу понять, что он чувствует. В такие моменты ощущение бессилия и бессмысленности того, что ты делаешь, просто придавливает. Хочется все бросить и заняться чем-то более благодарным. А ведь я в этом варюсь всего шесть лет. Тот же Кинчев – полжизни. Неудивительно, что он до такой степени очерствел. Я и в себе чувствую изменения, которые мне, признаться, совсем не нравятся. – Ладно, пойду работать. И я действительно с головой погружаюсь в процесс. Тяжелый, муторный, и оттого обидней, что зачастую совершенно бессмысленный. Пишу письма спонсорам, отправляю запросы. В коротком перерыве звоню Арише, узнать, как она. То, что я могу в любой момент набрать номер дочери – непривычно и страшно волнительно. Хочется трезвонить ей постоянно, но у нас пока не очень много тем для разговоров, так что я себя торможу. Да и нельзя ребенка душить таким нездоровым вниманием. Это мне не дали ей надышаться. А у Ари, как ни странно, все в полном порядке. Спасибо Киру? От нерадостных мыслей меня отвлекает Люся. – Ань, ты видела новости?! – интересуется она, протискиваясь в мой кабинет. – Нет, а что там? – уточняю, не отрывая взгляда от монитора. – Твоего Кирилла вчера вызывали на допрос! – Вот как? – встряхиваюсь. – А по какому поводу? – Я так поняла, у следствия появились сомнения в том, что авария – это несчастный случай. – И? Кирилла в чем-то подозревают? Отдергиваю руки от клавиатуры, чтобы скрыть непонятно откуда взявшийся тремор в пальцах. Выслушав Люсю, я первым делом подумала, что Кира дернули в ментовку из-за драки в подъезде. А на деле вот что… Страшно! Холодок проходится по коже. Мог ли Кирилл убить отца? Нет, конечно, нет. Зачем ему это делать? – В репортаже не уточняли. Сказали только, что Воржева-младшего вызвали на допрос сразу после похорон. Кадры с них, кстати, тоже показывали. Значит, вот почему он так сильно задержался. И ничего ведь не сказал. Неужто мальчишке было что скрывать? Да нет. Скорей всего это стандартная процедура. Менты создают видимость работы и опрашивают всех, кто мог бы хоть что-то знать. – Ясно. – Как думаешь, он бы мог? – Совершить убийство? Нет. Зачем? – Чаще всего родителей убивают из-за наследства. – В деньгах Кирилл не нуждался. Он – псих. Но псих гениальный. Его стартап взлетел и принес кучу бабок. Скорей я поверю в то, что Виктор перешел дорогу конкурентам. Конечно, если версия с неслучайной аварией подтвердится. Пожимаю плечами и перевожу взгляд на курьера, заглянувшего в приоткрытую дверь. – Анна Воржева? – Да. – Вам доставка. – Я ничего не заказывала, – удивленно хлопаю глазами на курьера. – Значит, кто-то заказал доставку за вас. Вот, пожалуйста. Парень выставляет на стол пакет и быстренько ретируется. Полиэтиленовые ручки, как всегда, плотно затянуты, и, чтобы извлечь содержимое, целлофан приходится тупо порвать. – Ну? Что там? – вытягивает Люся шею. – Еда. – Еда? – Угу. Обед. Выставляю многочисленные контейнеры на стол, когда на телефон приходит сообщение: «Приятного аппетита». – Ань, все нормально? – Да. Это Кирилл. Говорю же, он сумасшедший. – Сумасшедший потому, что заказал тебе поесть? – Ну а что, скажешь, это нормально? – Я скажу, что наши женщины окончательно одичали, если уж в банальной заботе им видится невесть что. – Если бы речь шла только о еде! – возмущаюсь я. – Он сует свой нос во все, Люся! Как я спала, что надела, – прохожусь руками по новенькому пиджаку, – как себя чувствую. – Да-а-а. И впрямь беда. Как ты только выжила. – Смеешься, да? А ведь ты не можешь не знать, что это типичное поведение абьюзера. – Или просто заботливого мужчины. – Я не понимаю, почему ты его защищаешь. Зная, что он не оставил мне выбора! – Может, я слишком стара и теряю квалификацию. А может, что-то поняла про эту жизнь. Так мы будем есть? Пахнет просто обалденно. Жаль, если все остынет. – Ну не выкидывать же. Давай, – вздыхаю я. Может, Люся права, и я действительно одичала. У меня не было мужчины очень давно. Когда у тебя отбирают ребенка, трудно строить личную жизнь. Ты просто не позволяешь себе быть счастливой. Как можно, когда где-то там твоя кроха? Все, что тебе положено теперь – страдать. Страдать и наказывать себя за то, что не сумела защитить вас обеих. И пофиг, что шансы на это изначально были невелики. Жрешь себя, один черт. – М-м-м. Вкуснота. Ты его хоть поблагодарила? Закатываю глаза, обтираю руку бумажной салфеткой и демонстративно набираю в мессенджере: «Спасибо». «Пожалуйста. Люблю, когда тебя больше». Ответ прилетает так быстро, что Люся поневоле его читает. Я торжествующе усмехаюсь, мол, вот, теперь-то ты видишь, какой он! Но та не впечатляется. Точнее, впечатляется, но не тем, чем бы мне хотелось. – Паршивец, – протягивает она… восхищенно?! – Так, все, Люсь, мне работать надо. Ты, кстати, слышала, что Наташа вернулась к своему мудаку? Остаток перерыва обсуждаем с Людмилой Борисовной сложившуюся ситуацию. На вечер у меня запланировано несколько встреч в городе. Домой попадаю аж после восьми. Не предел, раньше я и до ночи могла сидеть в офисе, но теперь все мое время принадлежит Арише. – Я уже хотел тебе звонить, – выходит меня встречать Кир, – ужин остывает. – Сейчас, только руки вымою. Когда я захожу в столовую, Ари с Кириллом уже сидят за столом. Дочь, оживленно размахивая вилкой, рассказывает о том, как прошел ее день. Я чувствую себя чужой в их компании. Сердце щемит от тоски, и, будто почувствовав это, Кир парой ненавязчивых вопросов вовлекает меня в беседу. Уже через пять минут мы вместе смеемся над какой-то историей из жизни Ариши-трехлетки. После ужина я берусь убирать грязную посуду, и Кир с мелкой, не выказывая никакого удивления по этому поводу, принимаются мне помогать. Чем ближе к ночи, тем сильнее я нервничаю. И Кирилл никак не способствует моему успокоению. Скорей даже наоборот. Я затылком чувствую его хищный взгляд. – Почему ты не сказал мне, что тебя вчера допрашивали? – А что бы это изменило? – Кир заходит мне за спину, ласково собирает волосы и, перекинув их на одно плечо, целует другое. Ответа на его вопрос у меня нет. Да и вообще мне все трудней собрать мысли в кучу, когда он так близко, Ариша спит, и нет никакого повода оттягивать неизбежное. Поэтому я тараторю: – Просто интересно. Тебя в чем-то обвиняют? – А тебе бы этого хотелось? – Кирилл опускает ладони на мои бедра, проходится к ягодицам и с силой их стискивает. Легкая боль генерирует ток, распространяющийся по телу и концентрирующийся на самых кончиках нервов. Обернуться просто боюсь. Боюсь, что тьма его взгляда утащит меня на дно, с которого я не смогу подняться. – Постой, Кир! – Ну что еще? – Я не готова! Дай мне немного времени, – умоляю, заламывая руки. – Нет, – выдыхает в шею. – Даже не попытаешься сделать вид, что тебе есть дело до моего мнения? – цежу сквозь стиснутые зубы. – Тебя что, вообще не напрягает, когда тебя не хотят? Только твои желания имеют значение? Кирилл замирает, и на долю секунды мне даже удается поверить в то, что я до него достучалась, но где там? Всего одно биение сердца… И вот я уже зажата между стеной и его горячим, как печка, телом. Ладони распластаны на стене на уровне головы. Юбка задрана на спину, прогнувшуюся в пояснице, а его руки, кажется, везде: на заднице и крестце, на бедрах и между ягодиц. Спускаются туда, где какого-то черта мокро. И до предела раскалено. – Это так ты не хочешь? – хриплый смешок мне в ухо. И сразу три пальца внутрь. Со всхлипом приподнимаюсь на носочках, чтобы избежать этой пытки. Но Кирилл очень быстро возвращает меня в прежнее положение. Я сойду с ума, если мы продолжим! Или я уже спятила, раз позволяю ему это все? Пальцы сопляка движутся во мне с пошлым чвакающим звуком. Я теку, как, может быть, никогда. – Отпусти! – Нет. – Я не хочу! – Хочешь, Анечка… Хочешь. Просто позволь мне. И я сделаю тебе очень… очень хорошо. Будешь кончать у меня, как из пулемета. Сложно разговаривать, когда тебя в это время весьма умело трахают. Невозможно капитулировать, когда все происходящее настолько за гранью добра и зла. Все во мне противится практически так же, как и жаждет забыться. Забыться и забыть. О табу, о чужих «хорошо и плохо»… В его нахальных, пошлых, возмутительных в своей откровенности словах звучит мольба, важность которой лишь подчеркивают его сбившееся дыхание и хриплые несдержанные стоны предельно раскованного мужчины. Это зов, на который я не могу не откликнуться. Мышцы бедер сокращаются, не выдерживая напряжения. Таранящие меня пальцы замедляют движение, а потом вовсе выскальзывают, чтобы нежно… так нежно коснуться мучительно напряженного клитора. Я рычу, обезумев от похоти, злости и того, с какой легкостью он подчиняет себе мою волю. Так не должно быть. Наверное. Или… – Сделай с этим что-нибудь! – Добавь к своей просьбе «Кир»… И ведь потребности в этой его просьбе ничуть не меньше, чем в моем требовании поскорее со всем покончить. В голосе сопляка нет превосходства, и нет заносчивости. Хотя он не может не понимать, что победил. Я в его руках, безвольная, текущая и на все согласная. Но что-то мне подсказывает, он тоже ни черта не свободен. – Сделай с этим что-нибудь. Пожалуйста, Кир. ГЛАВА 10 – С-с-сука, ты хоть представляешь, как долго я этого ждал? – губы Кирилла становятся ближе, и в следующую секунду я чувствую влажный толчок языка в ушную раковину. Его ласки – это всегда излишняя влага. Насколько я помню из школьного курса ОБЖ, такое обильное слюноотделение – верный признак бешенства. Бешеный он и есть. Мне бы не мешало сконцентрироваться на этих мыслях, чтобы дать шанс врожденной брезгливости положить конец творящемуся безумию. Но почему-то в его дрожащих от нетерпения руках я могу думать лишь о том, что Кирилл пускает по мне слюни уже долбаных восемь лет! А это даже по моим меркам много, по меркам же недавнего подростка – едва ли не целая жизнь. Упрямый, невозможный мальчишка. – С ума по тебе схожу, Аня. С тех пор, как впервые встал, дрочу только на тебя. О господи. Я судорожно вздыхаю, до звезд перед глазами вжимаясь покрытым испариной лбом в обитую теплым деревом стену. Тело каменеет. Мысли на скорости света закручиваются вокруг его шокирующих откровений. Таранящие душу эмоции концентрируются, постепенно сжимаясь в точку, и в какой-то момент взрываются в моей голове, взмывая перед глазами яркими вспышками света. Всхлипывая и дрожа, льну к стене, не в силах поверить, что сопляк довел меня до оргазма сло-ва-ми. – Анечка, дай, – шепчет сбивчиво, поворачивая к себе мою голову. – Дай… Хочу это видеть. – Что видеть? Как ты меня поломал? – едва шевелю запекшимися губами. – Нет, глупая. Как ты кончаешь. Ты же кончила, правда? Мне и делать ничего не пришлось, такая ты охуенно горячая. В глазах сопляка искрится детский восторг. Я не помню, чтобы он так радовался, даже когда ему на Новый год подарили вожделенный Икс бокс. Собственно, подарок он принял с каменным лицом, как и всегда. Кирилл не способен на нормальные человеческие эмоции, вот почему каждое их проявление для меня – событие. Даже сейчас – нет чтобы рвать на себе волосы в ужасе от того, как низко пала, я с жадностью ловлю малейшие их отголоски. Ух ты! Он и впрямь выглядит счастливым. И это благодаря мне. Встряхиваюсь, подумав, что самодовольный ответ зарвавшегося чудовища требует каких-то моих комментариев. Как вариант, я могу повторить, что он – больной придурок. Одна беда – после всего я сильно сомневаюсь, что в праве его судить. В конце концов, из нас двоих именно я взрослая. А значит, с меня и спрос. – Ччч… Не надо. Давай, слышишь, выключай голову. Кир ловит ртом мои губы, но я все не сдаюсь и уворачиваюсь. Сделав вид, что так он все и задумывал, сопляк спускается к подбородку и начинает медленно выписывать на нём языком влажные вензеля. Это незатейливое действо разгоняет утихнувшие было волны оргазма. Со всхлипом капитулирую, позволяя его губам опуститься к чувствительному местечку на шее. – Не плачь. Ты че? Все же хорошо. Ну, хочешь, я и правда приторможу? – Ага. А с этим что делать? – трусь задницей о его пах. – Передерну, что, в первый раз? С губ срывается истеричный смешок. Все-таки он непревзойдён в своей юношеской прямоте. А еще мне довольно странно, что Кирилл таки пошел на уступки. И все же теперь, когда он сломил мою волю, когда заставил переступить через собственные «нельзя», это довольно бессмысленно. Переспим мы сейчас или завтра – уже ничего не изменит. Мой мир, мои отношения с самой собой и восприятие себя как личности уже никогда не станут прежними. – Ты такой романтик, – фыркаю, вцепляясь в широкое запястья руками. В ответ Кир силой заставляет на себя посмотреть. Боже, я, наверное, ужасно выгляжу. Вся истерзанная, всклоченная, в слезах-соплях. А он пялится на меня так, будто перед ним – Мисс мира, и этим взглядом рождает в глубинах моей души ненормальный стыдный восторг. – Стой тут. Никуда не уходи. Кир исчезает за дверью. Ничего не понимая, гляжу ему вслед. Терпением я никогда не отличалась, так что моей выдержки хватает ненадолго. Обняв себя за плечи, иду за ним. Захожу как раз в тот момент, когда Кирилл чиркает в темноте спичками для розжига камина, пуская в пляс по стенам трепещущие тени. Горло сжимается. Понятия не имею, куда себя деть. Скольжу взглядом по комнате. Бордовые лепестки роз на белых простынях – пошлость, простительная исключительно мальчишке его возраста. – Надеюсь, это не те цветы, что прислали на похороны? Не знаю, зачем несу этот бред. Вероятно, хочу отсрочить неизбежное. Это же невыносимо. Как он не понимает? Невыносимо, чем бы ни закончилось. То, как мальчишка старается… Не могу, не могу, не могу! – А что, есть какая-то разница? Шокированная, приоткрываю рот, пялясь на Кирилла. Он что, серьёзно? Судя по непроницаемому лицу – да. – Ты совсем, что ли? – сиплю я, а он, окончательно сбив меня с толку, заходится громким хохотом. – Аня-Аня… Как же плохо ты обо мне думаешь. – Смешно тебе? Смешно тебе, да?! – пролетев через всю комнату, толкаю Кирилла в грудь. Что он о себе возомнил вообще?! – Ч-ч-ч. Перестань, бешеная. Сама же глупость сказала. Я лишь подыграл. Нормальные это цветы. Из сегодняшней доставки. У нас, кажется, договор заключен с каким-то магазином. Они раз в неделю привозят свежие и под чутким руководством Ольги Сергеевны растыкивают по дому букеты. Кстати, ты же флорист? Может, сама захочешь этим заняться. Кир валит меня на заправленную кровать. Нависая надо мной, тянется к вазе на тумбочке, выуживает один цветок – ярко-фиолетовый анемон, и, удерживая мой взгляд, принимается ласкать мое лицо нежными душистыми лепестками. – Чем? – переспрашиваю, поплыв. – Конкретно сейчас я имею в виду декор. А вообще мне бы хотелось, чтобы ты полностью взяла на себя вопросы, касающиеся нашего повседневного быта. Занялась составлением меню или подобрала дизайнера, если захочешь тут что-нибудь поменять. Понятно. Кирилл хочет, чтобы я стала хозяйкой в его доме. – Не отказывайся сразу. – Что ты. Разве я могу? – фонтанируя желчью, парирую я. С некоторых пор это моя тактика – нападать в любой непонятной ситуации. Кирилл откладывает цветок в сторону и заменяет его ласку нежным поглаживанием пальцев: – Ты можешь все, Аня. Иногда мне кажется, я весь в твоей власти. Язычки пламени зажженных свечей отражаются на дне нереальных в своей черноте глаз мальчишки, как ничто другое дополняя образ демона, что рисуется в моей голове. – Пока складывается другое ощущение. – Просто ты подо мной, и создается такая иллюзия. Будто это тоже все для него слишком, Кирилл зажмуривается и со стоном толкается пахом в мою промежность. Нас все еще разделяют несколько слоев одежды, но это так остро, что я стону. Опасный… опасный мальчик. Я же никогда так. Я ни с кем! – Кир… – Да, – выдыхает он, сцепив зубы и запрокинув голову к потолку. – Повтори еще. Это всего лишь просьба, которую я могу проигнорировать. Вот только зачем? Какой в этом смысл, если всё – ничего уже не воротишь? Облизав пересохшие губы, послушно повторяю за парнем: – Кир. – Ммм, – дергает бедрами. – Что? Что ты хочешь? Скажи! Я… – Кирилл резко открывает глаза, позволяя мне увидеть нереальное – свою ранимость. – Не надо через не хочу. Просто скажи, как надо. Так я и сделаю. Я все сделаю. Нужно, чтобы тебе понравилось. Понимаешь? Звучит как бред, да? Но я его действительно понимаю. Приходит мой черед зажмуриться. – Мне понравилось, – признаюсь шелестящим шепотом. – Твой грязный рот – это нечто, – смеюсь, чувствуя, как сопляк немного расслабляется. – Хочешь еще? Мой рот не только для разговоров годится, – заявляет, возвращая голосу уже ставшую для меня привычной дерзость. Вот бы я еще могла с той же дерзостью ему отвечать! – Хм… Да? – Хочешь убедиться? Нет. Я ужасно стесняюсь. Это Кир еще не успел обзавестись комплексами. Я же обросла ими, как дно старого баркаса – ракушками. Он ведь про оральный секс, да? Знаете, когда у меня он был в последний раз? Нет? Правильный ответ – у меня его не было в принципе. Виктор не считал нужным так утруждаться, а других мужчин у меня не было. – Просто поцелуй меня. Потому что все остальное пока – перебор, к которому я не готова. Кирилл медлит, поглаживая мою щеку. Вероятно, со временем я смогу научиться смотреть ему в глаза прямо, пока же для этого приходится прикладывать массу усилий. – Об этом я мечтал едва ли не больше всего, прикинь? – Выходит, я осуществляю твои мечты. Прямо как Дед Мороз. – Тогда уж Снегурочка. – О Снегурочке ты тоже мечтал, извращенец? – силюсь я усмехнуться. – Нет. Только о тебе. Всегда. Вот знает этот пацан, как меня пробить. Знает. В момент, когда его губы касаются моих, я ничего другого не хочу больше. И ни в чем уже не сомневаюсь. Кирилл всего-навсего целует меня дрожащими от переполняющих его эмоций губами, а у меня в душе тают вековые ледяные торосы. Я не целовалась тысячу лет, а чтобы так – наверное, никогда. Мы полностью отдаемся процессу. Смакуем каждое движение языка. Каждый несдержанный вздох, стон, вкус друг друга. Сколько это длится? Неважно. Я хочу еще. И еще. С каждым разом все больше его поцелуев. Рубашку с Кира я стаскиваю уже по собственной инициативе. С наслаждением веду ладонями по безволосой рельефной груди. Жмурюсь – настолько это кайфово. Кирилл отрывается от моих губ и, вжавшись в мой лоб своим, пьяными глазами наблюдает за тем, что я делаю. А когда моя рука проникает под резинку его свободных штанов, с шумом всасывает через зубы воздух, грязно матерится, закатывая от кайфа глаза, и тут же снова опускает их вниз, не желая пропустить ни секунды устроенного мною шоу. – Черт! Кажется, я сейчас опозорюсь, – скалится, на самом деле ничуть не смущаясь. – Мне прекратить? Вот что он со мной сделал? Кто эта томно глядящая на мальчишку шлюха? – Шутишь? У меня сейчас не упадет, даже если я обкончаюсь, – смеется. Интересно, я когда-нибудь перестану так остро реагировать на его шокирующую прямоту? Закусив губу, чуть впиваюсь ноготками в нежную бархатистую кожу. Слишком? Да! Но с ним все так – на разрыв. Кирилл шипит, активней толкаясь в кулак. – Сумасшедший мальчишка! Больно же… – Больно без тебя. Дай! Черт… – трясущейся рукой резко задирает подол, а потом ей же, накрыв мою ладонь у себя на члене, в два рывка доводит себя до финиша. Обжигающе горячие капли пачкают кружево моих трусиков. Тяжелое дыхание рывками вздымает грудь. – И об этом мечтал? – шепчу я. – Даже не сомневайся. Еще на лицо очень хотел кончить. И на сиськи, – усмехается. – Они у тебя отпадные. Я подглядывал за тем, как ты кормила Ари. – Какой кошмар. Помолчи. Не уверена, что я готова к твоим признаниям. Прячу горящее лицо у Кирилла на плече. Он усмехается, но все же ни слова больше не добавляет к сказанному. Лежим недвижимые в тишине. Лишь его пальцы скользят по моему венериному холмику, растирая густую сперму. Происходящее кружит голову. Затуманивает мысли искрящейся переливчатой взвесью. Я наверняка себя сожру после. – Отдохнула? – А ты? – не веря глазам, смотрю на полностью эрегированный член сопляка. Идеально ровный. Красивый, гладкий. С темнеющими под тонкой кожей толстыми венами. Он ничуть не уступает… – Сравниваешь меня с отцом? Вот как?! Как ему удается так тонко улавливать мои мысли? Наверное, дело в природной наблюдательности, без которой Кир не смог бы адаптироваться в обществе. Он подмечает чужие эмоции, изучает их природу и то, как реагируют обычные люди в той или иной ситуации, чтобы, когда это потребуется от него самого, выдать приемлемую реакцию. Если, конечно, ему это будет нужно. В большинстве же случаев Кирилл не считает нужным так напрягаться. Помню, как меня порою бесило его абсолютное равнодушие. – Боже, нет! – Да перестань. Это нормально. И что? В чью пользу сравнение? Вот чего я ни за что не стану обсуждать. Дергаюсь, чтобы скинуть с себя мальчишку, но тому мои тычки – до одного места. – Слезь с меня. – Нет. Ну, вот чего ты обижаешься? Я же сказал, что не осуждаю. Сравнения в твоем случае неизбежны. – Потому что ты его сын? – прищуриваюсь. – Потому что до меня у тебя был всего один мужчина. Я – второй. То, что ты нас невольно сравниваешь – вполне объяснимо. – Необъяснимо только, какого хрена ты, Кирюша, решил, будто у меня после твоего папаши никого не было! – рявкаю. – Такого хрена, что я об этом позаботился. Ты – мое. Кем бы я был, если бы позволил каким-то мудакам свое трахать? ГЛАВА 11 – Анна Сергеевна, сделайте что-нибудь! Вы можете, я знаю. Отговорите ее, Христом богом прошу. Мольбы женщины доносятся до меня, словно она говорит, сидя в огромной стальной бочке, из тех, что дачники раньше приспосабливали под полив. Гулко. Мне трудно сконцентрироваться, трудно делать свою работу. Зато легче обычного понять образ мышления жертвы. Ведь я сама на себя его вдруг примерила. – Вера Павловна, мы ведь это обсуждали, да? Наташа – взрослый человек. Мы не можем ее заставить. – А было бы неплохо! Клянусь, иной раз хочется ее на цепь посадить, чтобы она к нему больше не бегала. Я читала, что в каком-то реабилитационном центре так наркоманов лечили. Брали и сажали на цепь. Так знаете что? Против директора уголовное дело завели. Якобы он не имел права. Может, и не имел, – женщина прикладывает к глазам платочек, – ну а как иначе, если пациент возвращается к пагубной привычке снова и снова? – Насколько я знаю, так резко соскакивать с наркотиков опасно для жизни, – пожимаю плечами. – А рядом с таким уродом, как Михась, жить разве не опасно?! Он же прибьет ее когда-нибудь, Анна Сергеевна. Он ее прибьет! В прошлый раз чудом ведь Наташу спасли. А она как будто не понимает. Перевожу беспомощный взгляд в окно. Все она понимает. И я тоже понимаю. В конце концов, мы сами собирали статистику и в курсе, что число женщин, убитых в ходе ссоры с мужьями или сожителями, составляет целых семьдесят процентов от общего количества. Нехило, правда? – Это ее выбор. Сожалею. На данном этапе мы ничем не можем помочь. А себе? Вот что мне делать? Хватать Аришу в охапку и убегать? Куда? Где взять на это деньги? Чертов маньяк! Может, у него план свести и меня с ума тоже? Не может же Кирилл не понимать, как ненормально то, что он со мною делает. «Ты – мое. Кем бы я был, если бы позволил каким-то мудакам свое трахать?» – буднично интересуется он, выбивая кислород из моих легких. – Да кто ты… Кто ты такой, чтобы это решать?! – взвизгиваю я в отчаянии и все же как-то умудряюсь выбраться из его постели. На адреналине я как Халк, без усилий сбрасываю Кирилла с себя. – Аня, те жердяи, с которыми ты встречалась, никогда бы не сделали тебя счастливой, – терпеливо объясняет Кирилл, поднимаясь за мной, как будто ничего не случилось. – Вернись. Я с тобой не закончил. – Закончила я! Нет, ты правда как-то отваживал от меня ухажеров? – находясь на грани нервного срыва, интересуюсь я. Мне плохо физически. В голове что-то ненормально пульсирует. Аневризма, тромб… Я не доктор – не знаю. Просто чувствую, что вот-вот случится непоправимое. – Из какого века это словечко? – белозубо скалится сопляк, окончательно выводя меня из себя. Я отворачиваюсь, с силой сжав кулаки. На то, чтобы не вцепиться в него сейчас, уходят остатки выдержки. – Как? Ты следил за мной? – Приглядывал. – Все это время?! Господи… Господи! Не смей ко мне подходить! – визжу, как полоумная. Обычно уравновешенная и спокойная, рядом с ним я себя совершенно не узнаю. – Окей, только прекрати нервничать. Ты себе этим вредишь. А меня же от его увещеваний лишь сильней бомбит. Тоже мне, нашелся заботушка. – И? Что ты делал? Бил их? Или сразу убивал, как отца? – Что ты несешь, Ань? – Я что несу?! Ты секунду назад сказал, что шесть лет играл моей жизнью! – Где-то пять с половиной, – дотошно уточняет сопляк. – Первые полгода у меня не было такой возможности. – Да какая мне, мать его, разница?! – За тобой кому-то нужно было приглядывать. Извиняться за это я не буду. Вернись в постель. – Черта с два! Не приближайся даже. Я… – оглядываюсь, как безумная, – я лучше в окно выпрыгну, чем с тобой лягу! В глазах Кирилла мелькает неприкрытый страх, будто сопляк и впрямь боится, что я осуществлю свою угрозу. Почти тут же страх сменяется откровенным смятением, но и это чувство Кир так быстро берет под контроль, что я начинаю сомневаться в увиденном. – Я не буду настаивать на сексе сегодня, но спать мы будем вместе. Смотрит так, что я понимаю – хрен он отступит от своих слов. – Дай мне две минуты. С такой необходимостью, знаешь ли, еще надо как-то смириться, – бью наобум, потому что той новой мне, той мне, с которой я незнакома, уж очень хочется его крови. Оливковая кожа сопляка бледнеет. На острых скулах расцветает лихорадочный румянец. Он в бешенстве. Ну и пусть. Жри, что дам. Я же как-то хаваю твои подгоны. – Анна Сергеевна! Анна Сергеевна! Моргнув, нехотя возвращаюсь в реальность. – Извините, Вера Павловна, я немного отвлеклась. Что вы говорите? – Пожалуйста, не отказывайтесь от Наташи совсем. Вдруг она еще одумается? Ну, вообще-то мы в фонде стараемся не вступать в одну реку дважды. Ведь его возможности не безграничны. И речь здесь не столько о материальной составляющей, сколько о человеческом и временном ресурсе наших сотрудников и волонтеров. В таких условиях грех распыляться. Вот почему с гораздо большей охотой мы беремся за перспективные кейсы, делая ставку на тех, кто доказал, что готов бороться. – Давайте будем решать проблемы по мере их поступления, – с сочувствием сжимаю сухонькую ладонь. Вера Павловна горько вздыхает, встает и, пробормотав сбивчивые благодарности, бочком выходит за дверь. Могу только догадываться, с каким тяжелым сердцем она уходит. Для жертв и их родственников фонд – последняя надежда. Оставшись без поддержки, многие не справляются. Но мы действительно не можем помочь всем. Прямо сейчас я даже самой себе помочь не в силах. Мне ведь не с кем поделиться происходящим – так стыдно. Как я со своим опытом угодила в сложившуюся ситуацию?! Ну, вот как? На столе звонит телефон. Кирилл! Очень неожиданно. За все утро он ни словом со мной не обмолвился. Лишь настороженно наблюдал, будто всерьёз опасался, как бы я чего не выкинула на глазах у Ариши. – Я работаю. Чего тебе надо? – неприветливо начинаю я. Ответом мне служит тишина. Пять секунд тишины, десять... – Привет, Кир. Как твои дела, Кир. Я скучала. – Ты не заслужил. – Угу. Именно так я и подумал. Поэтому заслуживаю. Встречай. – Кого? – недоуменно свожу брови над переносицей. – Мещерякова. Это лучший адвокат по семейному праву. – Я знаю, кто это, – быстро-быстро качаю головой, забыв о том, что Кирилл меня не видит. – А зачем он придет? – Чтобы помочь. У него куча подвязок в суде, которые ускорят рассмотрение твоего иска. Если бы я уже не сидела, мне бы потребовалось срочно присесть. Прямо чувствую, как обмякли ноги. Ничего не понимаю. Ничегошеньки. Откашлявшись, осторожно интересуюсь: – Разве проволочки не играют тебе на руку? – Конечно, нет. Зачем мне рядом дерганая истеричка? – Затем, что такой мной сподручнее управлять. – Аня, я не хочу тобой управлять. Я хочу делать тебя счастливой. Ты можешь просто расслабиться и принять мою помощь, или это так трудно? – Даже не знаю, что сказать. – Когда будет за что, можешь просто меня поблагодарить. – Спасибо. – Еще не за что, торопыга. Не видя его, я, тем не менее, чувствую, что он улыбается. И мои губы тоже какого-то черта растягиваются. Недовольная собственной реакцией, жму на отбой, и практически тут же кто-то настойчиво стучит в дверь. – Заходите. С Мещеряковым лично мы незнакомы, но несколько раз я видела его в суде, так что в курсе, кто передо мной стоит. В костюме за несколько тысяч долларов и с брендовым кейсом в моем крохотном кабинете он выглядит до того неуместно, что на несколько секунд я теряюсь. Я бы в жизни не смогла позволить себе его услуги. Страшно представить, сколько стоит хотя бы час работы такого специалиста. И речь тут вовсе не о профессиональных навыках – уверена, что тот же Кинчев ему ничуть не уступает в этом. А в связях и влиянии. Конечно, я понимаю, что наняв Мещерякова, Кирилл банально пытается заработать очки в моих глазах, но это ничего не меняет. Хрен я откажусь от его услуг! Так что сопляк не прогадал, делая ставку на Бориса Юрьевича. Чертов манипулятор. – Добрый день. Анна Сергеевна? Мещеряков. – Да-да, проходите, пожалуйста. Чай? Кофе? – Перейдем сразу к делу. Кирилл Викторович мне все объяснил в общих чертах, да я и сам слежу за кейсами вроде вашего, но все равно нам с вами не помешает еще раз все проговорить. – Конечно. Я тут уже иск состряпала. Подталкиваю к Борису Юрьевичу папку. Пусть мне до Мещерякова – как до Луны, хочется, чтобы он знал – я тоже не лыком шита. Надо же! Он назвал сопляка Кириллом Викторовичем. Умереть не встать. – Вот здесь не мешает дополнить… – тычет пальцем. – Скиньте болванку моим помощникам. Следом объясняет свою стратегию. Мне только остается кивать и соглашаться. Замечания действительно стоящие. В общем, встреча с адвокатом занимает примерно сорок минут рабочего времени. По итогу он обещает подать иск уже завтра, отмахнувшись от того, что в материалах недостает справки о несудимости: – Приобщим по ходу! На том и расходимся. А еще спустя час ко мне залетает Кинчев. – Привет, Воржева. Мне сорока на хвосте принесла, что у тебя был Мещеряков. – Да, был. Поможет мне с судом. – Вот как? – вскидывает брови Михал Семеныч. На его одутловатом, изощренном оспинами лице проскальзывает недоумение. – Кирилл обещал, что он ускорит процесс. Я только сейчас понимаю, как Кинчев это может все расценить! М-да. – Михал Семеныч, ты же не собираешься обижаться? – Что б мы – без него не справились? Выбираюсь из-за стола и, даже не потрудившись сунуть ноги в туфли, которые скинула, подхожу поближе к шефу. – Конечно, справились бы. Ты вообще, Михал Семеныч, с таким справляешься, что я иной раз диву даюсь. – Но? – Но Мещеряков обещает быстрее. Ну не могу я и дальше жить в подвешенном состоянии, ты пойми! – Понимаю. – Не дуйся, пожалуйста, – я умоляюще свожу брови и касаюсь его руки. – Я что, девица красная – дуться, Воржева?! Баба с возу – кобыле легче. Только ты уверена, что этому проныре стоит доверять? – А какой ему смысл сливать дело, даже если допустить такую возможность? – Ему – нет. А твоему сосунку? – Кириллу? Ну, а у него какие мотивы? – Откуда мне знать? Ты, кстати, завещание Виктора видела? – Нет. – На твоем месте я бы посмотрел. Глядишь, и узнаем. Прежде чем я успеваю что-то ответить, нас прерывает довольно громкий стук. На пороге, не мигая уставившись на мою руку, лежащую у Кинчева на предплечье, стоит Кирилл. Я не делаю ничего такого. И мое касание совершенно невинно. Но под прожигающим взглядом сопляка я отшатываюсь от Михал Семеныча, словно меня за каким-то непотребством застали. – Кир… – сиплю, облизав губы. – А ты что здесь делаешь? – Заехал узнать, как все прошло, – ровным голосом поясняет тот, лениво переводя взгляд на моего шефа. – Нормально, – растерянно развожу руками. – Это же я могла сказать тебе и по телефону. Кстати, вы же незнакомы! Мой непосредственный руководитель – Кинчев Михаил Семенович. Мой… – мнусь, не зная, как продолжить. Мой пасынок?! После всего, что случилось этой ночью, назвать Кира так не поворачивается язык. – Воржев. Кирилл Викторович. Анин будущий муж. Анют, мы ведь уже общались по телефону. Забыла? Сопляк преодолевает комнату и, нахально обвив мою талию ладонью, притягивает меня к себе. Больной ублюдок! Не зная, куда деть глаза, впиваюсь в его руку ногтями. – Кхе-кхе, – выражение лица моего шефа надо видеть! – Вот как? Неожиданно. Впрочем, шок Кинчева очень быстро проходит. Мужик он умный. Сложить два плюс два для него не составляет никакого труда. – Анна Сергеевна, как освободитесь, зайдите ко мне, – рубит он, задерживаясь глазами на вызывающе подобравшейся фигуре мальчишки. – Конечно, – лепечу я, сгорая со стыда. Дверь за шефом закрывается. Я резко оборачиваюсь: – Ну и что ты здесь устроил? Какого черта, Кир? Какая, на хрен, жена? – На официальном браке я не настаиваю, мне до пизды эти формальности. Но согласись, старому херу не мешает усвоить, чья ты женщина. – Да плевать ему! – Аня, ты такая наивная. Мудак на тебя только что не облизывается. – Ты всех по себе равняешь? – презрительно кривлю губы я. – Нет, конечно. Смысл сравнивать, если он мне и в подметки не годится? Так мы идем? Шикарно выглядишь в этом платье. Как я и думал. ГЛАВА 12 – Как смотришь на то, чтобы сходить куда-нибудь вечером? – Отрицательно. У меня другие планы. – Да? – руки сопляка, препарирующие стейк, застывают, занесенные над тарелкой. – Можно поинтересоваться, какие? – Я встречаюсь с подругами. Добавляю вызова взгляду. Ну, давай же! Давай. Я знаю, что ты сейчас скажешь! Просто сделай это – позволь мне убедиться, что я тебя раскусила, выродок. – С Людмилой Борисовной? Или Катей? Ох, ну конечно, он и всех моих подруг «знает». Чертов маньяк! – Я должна отчитываться? – суживаю глаза. – Жаль тебя расстраивать, но нет. Не должна. Так и будешь воспринимать в штыки каждое мое слово? И не надоело же тебе. Я не знаю, как этому неадеквату удается выставлять неадекватной меня, но получается это у Кира с успехом. Сцепив зубы, хватаю за ножку бокал с водой. – Нормально я воспринимаю, – бурчу не слишком уверенно. Кирилл в ответ оскаливается. И на этот раз, вовсе отложив приборы, вольготно откидывается в кресле. – Ты же это сейчас придумала? – Что именно? – уточняю нервно. – Встречу с подружками. – Сопляк рисует в воздухе невидимые кавычки. – Зачем бы мне это делать? – Чтобы определить длину поводка, на который, как ты думаешь, я тебя посадил. Он так метко бьет, что у меня носом идет вода. Я закашливаюсь, выпучив, как рыба, глаза. И возвращаю бокал на место. – Кхе-кхе… – Так вот, я не собираюсь вытеснять из твоей жизни людей, которые тебе дороги. Что смотришь? Никак не можешь подогнать меня под классический шаблон тирана? – сопляк в открытую надо мной насмехается. – Ну, почему же не могу? Уверена, ты еще не раз себя проявишь. – Аня-Аня… Неужели тебе так сложно довериться? – Когда я в последний раз кому-то доверилась, у меня отобрали дочь. И заметь, до этого твой отец казался вполне адекватным мужчиной. – Тогда как я изначально – полный псих? – вздергивает бровь Кирилл. – Ты сам это сказал. Доел? Мне уже пора возвращаться в офис. К счастью, Кир не стремится к тому, чтобы развить поднятую за столом тему. И мои несуществующие планы на вечер он тоже больше не комментирует. В машине мы по большей части молчим. Но я никак не могу отделаться от мысли, что его покладистость – часть какой-то большой игры, и что в реальности он так не чувствует. Эта мысль совершенно не дает мне расслабиться. Параною, что сопляк только и ждет, когда я потеряю бдительность. А вот хрен тебе, мальчик! Остаток дня разгребаю рутину и гоню от себя воспоминания о минувшей ночи, а они настигают меня в самых неожиданных ситуациях. Чертовщина какая-то! Не признайся Кир в том, что каким-то образом все это время контролировал мою жизнь, я бы наверняка позволила ему себя трахнуть. Более того – я хотела этого. Безумно хотела. Мое тело и сейчас стремится к нему каждой клеткой. Вопрос – как долго в сложившихся обстоятельствах я смогу оттягивать неизбежное. Моя единственная опора сейчас – вбитые в голову установки. Но они настолько хлипки, что сопляк своей бешеной энергетикой сметет их без усилий. К концу рабочего дня мне на почту приходит письмо с иском, который поправили спецы Мещерякова. А следом и он перезванивает, сообщая довольно обнадеживающие новости – по нашему делу уже дали кому надо отмашку. Суд пройдет быстро, и решение будет, конечно же, в мою пользу. Он гарантирует. – Спасибо! Спасибо вам! – Да что я? Кирилла Викторовича благодарите. Да. Я знаю. Меня рвет на части эта гребаная амбивалентность. С одной стороны, Кирилл – причина всех моих несчастий. С другой – я страшно благодарна паршивцу за то, что он пытается все исправить. Странными методами, да. Но вот такой он человек. И что мне с этим делать, я ума не приложу. Конечно, в таких условиях ни о каких посиделках с подругами даже речи не может быть. Хватаю сумочку. Бегу мимо охранника – мощного сорокалетнего мужика с боевым опытом. Да-да, у нас в офисе профессиональная охрана, вряд ли бабуля-вахтерша справилась бы с наплывом желающих испортить жизнь сотрудников. – Анют, тут тебе кое-что оставили. – Кто оставил? – Мальчик, с которым ты ходила на обед. Меня царапает это «мальчик». Чувствую себя извращенкой, хотя Кириллу двадцать два. И если уж кто кого совращает, так это он меня, но никак не наоборот. В растерянности смотрю на брелок автосигнализации. – Что это? – Не ко мне вопрос, – разводит руками охранник. – Меня просто попросили передать. – Ладно. Забираю ключи и с колотящимся от необъяснимого предвкушения сердцем выхожу за дверь. На забитой битком, несмотря на довольно позднее время, парковке машины стоят на любой вкус. Нет только моей старушки, которую, уверена, я оставила как раз вот под этим столбом. Примерно догадываясь о том, что происходит, жму на сигналку. В ответ мне хищно подмигивает новенькая бэха. Шумно выдохнув, заставляю себя открыть дверь. В салоне жарко и влажно, как в сауне. Одной рукой я принимаюсь нажимать на все подряд кнопки, чтобы разобраться, как включить кондиционер, другую, с зажатым в ней телефоном, прикладываю к уху. – Привет, Аня. Что-то случилось? – С чего ты взял, что что-то случилось? – Ты звонишь мне первой, – с намеком отвечает сопляк. – Так что произошло? – Мою машину угнали. – Видно, дела в нашей стране совсем плохи, раз кто-то позарился на твою развалюху, – смеется гаденыш. – А потом произошла еще более странная вещь. Мне передали ключи от новенького кроссовера. – И как? Тебе понравился подарок? – Очень. Но я не могу его принять и хочу назад свою развалюху. – А почему не можешь? – Потому что это очень дорогая вещь. Не хочу обрастать долгами. – Мой подарок ни к чему тебя не обязывает. Это моя благодарность за вчерашнюю ночь. Самую лучшую ночь в моей жизни. Кирилл говорит это на полном серьезе, и у меня перехватывает дыхание, а в груди начинает противно ныть. – Это слишком, Кирилл. – Я взрослый мальчик, Аня. Давай эти вопросы я буду решать сам. В конце концов, они касаются твоей безопасности. Да и вообще! У меня тонкий расчет. Вы ж с подружками наверняка будете мыть мне кости? Так вот тачка добавит мне очков в их глазах, – шутит. – Как будто тебе не плевать на мнение моих подружек, – фыркаю я, опуская гудящую голову на сложенные на руле руки. – Мне не плевать на тебя. Просто смирись. Я буду дарить тебе дорогие подарки. Могу себе это позволить. Так когда нам тебя ждать домой? Кирилл специально говорит «нам», давя на чувство вины перед дочкой. Дескать, что это за мать такая, которая после долгой разлуки с ребенком предпочитает его общество подругам? Может, он ей не так уж и нужен? Ребенок… Чертов манипулятор! – Я буду где-то через час, – сдаюсь я и, чтобы Кир там себе ничего не надумал, язвительно добавляю: – Если, конечно, разберусь со всеми этими кнопочками. – А что, встреча с подругами отменилась? – Как видишь, – шиплю я, по привычке обороняясь. Вот только Кирилл не собирается на меня нападать. Вместо этого он тихо замечает: – Спасибо, Аня. – За что? – За то, что уступаешь. И принимаешь меня таким, как я есть. Ты единственная, кто так ко мне относился. – И это главная моя ошибка, Кирилл. Моя жизнь сложилась бы гораздо счастливее, будь я злой мачехой, – усмехаюсь, даже не пытаясь скрыть сочащуюся из ран горечь. – Если бы это было возможно, я забрал бы твою боль на себя, – убитым голосом шепчет Кир. И такая мука звучит в его обычно равнодушном голосе, что не поверить ему невозможно. Меня бросает то в жар, то в холод. Жалко всех. Мальчишка ведь тоже не виноват, что его так на мне заклинило. – Ладно. Буду выезжать. – Аня… – М-м-м? – Езжай осторожно. Я… В общем, без тебя это все не имеет смысла. – Хорошо. Он ведь мог не только машину мне поменять, но и нанять для меня водителя. Кириллу явно пришлось над собой поработать, чтобы смириться с тем, что я вожу сама. Должно быть, это звучит чудовищно, так, будто я, уподобляясь своим подопечным, ищу ему оправдания, но для Кира с его довольно странным устройством психики и пониманием реальности это и впрямь большое дело – поставить чье-то желание выше своих хотелок. Я не могу не оценить, как он старается. – Мама! Мама! Торопливо выхожу навстречу выскочившей меня встречать дочери. Сегодня она больше обычного оживлена. Даже позволяет себя потискать, чем я беззастенчиво пользуюсь. Материнское сердце заходится. Я готова заплатить наивысшую цену за один лишь этот миг. – Привет, родная. Скучала? Пожалуйста, девочка, скажи «да»! Мне так хочется чувствовать себя нужной. – Угу. А у тебя новая машина! Нравится? – и глаза такие хитрющие! – Да. – Это я помогала Киру выбирать! Он хотел другую. Ох. Это все объясняет. – У тебя хороший вкус. – Морщу покалывающий от набежавших слёз нос. Но Ари понимает мою реакцию по-своему. – Что? Я костром пахну, да? – Есть немного, – улыбаюсь дрожащими губами. – Это потому, что мы с Киром решили пожарить шашлык. Пойдем, – тащит меня за дом. А мне, конечно, сперва не мешало бы переодеться, но я еще не видела Аришу такой взбудораженной и счастливой, поэтому, махнув на все рукой, я послушно бегу за ней. Невысокие каблуки увязают в земле. Остро пахнет стриженной газонной травой и розами. Клумбы недавно полили – на нежных кремовых лепестках как драгоценные камни сверкают брызги воды. Красиво! Вертя головой по сторонам, подхожу к большому очагу, вокруг которого разместились деревяные лежаки. Кирилл стоит чуть поодаль. Что ни скажи, а готовящий мужик – милая глазу картина. Интересно, это тоже способ заработать очки? Если сопляк продолжит осаду в том же духе, я вывешу белый флаг даже быстрее, чем думала. – Привет. – Привет, – я отчего-то смущаюсь. Пальцы в туфлях поджимаются – хорошо, что сопляк не видит, как на меня действует его низкий голос. – Вижу, с бэхой проблем не возникло. – Угу. Я быстро сориентировалась. – Да, там все интуитивно. Ариш, ты чего салат пилить бросила? Давай, подключай маму. Мясо скоро будет готово. – Не знала, что ты умеешь готовить. – Это громко сказано. До Гордона Рамзи мне далеко, но с мангалом справляюсь. – Часто вы так? – Так, – Кирилл с намеком на меня косится, - в первый раз. Подумал, это неплохая семейная традиция, как считаешь? Рассеянно киваю. Сколько раз я просила Виктора, отбросив положенные по статусу понты, провести вечер вот так, по-простому. Ему же такое времяпрепровождение казалось напрасной тратой времени. На моей памяти Воржев-старший все куда-то бежал, а если останавливался – то исключительно с пользой для дела. В ресторан мы ходили, если этот поход можно было совместить с деловой встречей, на благотворительный вечер – дабы создать нужный медийный фон, и так во всем, что бы мы ни делали. А я хотела другого, да… Смешно, что мой муж плевал на мои желания, в то время как его сын наматывал их на ус. Не в силах игнорировать этот факт, я млею, как последняя идиотка. – Овощи мытые? – откашливаюсь. Ариша, сосредоточенно закусив кончик языка, кромсает помидор. – Ну конечно, мам. Если не вымыть, будет живот болеть. Я однажды наелась грязного винограда, так Киру даже пришлось отвезти меня в больницу. Да, Кир? – Было дело, – смеется тот. – У меня была дизе… дези… Кирилл, как эта болезнь называлась? – У тебя была дизентерия. – Ага. Ужасная штука, – передергивает плечами Ариша и, наклонившись ко мне, громким шепотом добавляет: – Слышала бы ты, как Кир орал на няню, когда это случилось. Мне такие слова говорить нельзя. – А папа где был, Ариш? – Здесь. Где ж ему еще быть? То есть Виктор находился в стране, но Аришей все равно занимался Кирилл. С ума сойти! Вот зачем Воржев отнял у меня дочь, если сам не планировал ей заниматься? Неужели желание мне отомстить стоило двух покалеченных судеб? – Папа много работал, – добавляет Ари, подумав. – А кто теперь занимается делами Виктора, Кир? Кирилл медлит с ответом, отвлекшись, чтобы снять с огня мясо. – Я занимаюсь. – Надо же. – Что тебя удивляет? – Наверное, то, что у тебя остается время на это все, – обвожу рукой стол. – Я знаю, как устроен бизнес отца, меня с рождения готовили к тому, что однажды я подхвачу его дело. – Хм. А я думала, сначала нужно вступить в наследство. – Да нет же. Операционное управление устроено так, что смерть даже крупного акционера ни на что не влияет. Это нормально. – Кстати, я хотела спросить про завещание. – Отец его не оставлял. – То есть как это? – У него нет наследников, кроме меня и Ари. Так что все пополам. По-честному. – А… – Ань, давай о делах потом поговорим? Я капец как устал за эти дни. Хочу просто выпить вина, поесть вкусно. И ни о чем не думать. Пожимаю плечами и переключаюсь на притихшую дочку. ГЛАВА 13 Сидим долго. На улице спадает робкая июньская жара, и окончательно темнеет. Еда со стола давно убрана. Ариша выкупана и отправлена к себе в комнату. Сегодня ее укладывает Кирилл. Так она сама захотела. И, конечно, я не стала ни спорить с ней, ни обижаться на такой выбор. Учитывая то, сколько Кир сделал для моей дочери, совершенно не удивительно, что у них какой-то свой отдельный мир, в который даже мне нет места. Отпив из бокала вина, скольжу взглядом по притихшему саду. Ветер лениво колышет кроны, шуршит в кустах и высокой многолетней траве, высаженной на альпийской горке. И даже разогнавшееся с возрастом время сейчас будто никуда не торопится, обостряя мое ожидание. Чего же я жду? Возращения Кирилла. Он попросил подождать его здесь. И я какого-то черта сижу на месте, будто привязанная, хотя ни для кого не секрет, что будет, когда сопляк, наконец, вернется. Удивительная я все-таки женщина. Переменчивая. Еще вчера я орала, что лучше вскроюсь, чем снова лягу под Кирилла, а уже сегодня готова пересмотреть свою позицию. И вот я уже ерзаю, кусаю от нетерпения губы и с трудом обуздываю разгулявшуюся фантазию с Воржевым-младшим в главной роли. Кто бы мне сказал, что это возможно. Ну, вот как так? Мне почти тридцать лет. У меня за плечами неудавшийся брак и несостоявшееся толком материнство. Я не могу действовать на инстинктах. Не могу рисковать. Не могу позволить себе роскошь ошибок, потому что мне тупо нечем будет их оплатить, если мы наломаем дров. А ведь даже в здоровых отношениях легко можно все испортить, что уж говорить про отношения с одержимым тобой мальчишкой? Он появляется бесшумно. Из-за спины, когда я уже до предела себя накручиваю. Закрывает руками глаза, кончиками пальцев разглаживая складку между моих в задумчивости нахмуренных бровей. – И на пять минут нельзя тебя оставить. Опять уже что-то надумала. Он прав. Теперь я такая, да. Мнительная. От прежней меня – легкой, смешливой, открытой миру девочки ничего не осталось. Расставание с дочерью стало для меня настоящей катастрофой. Двенадцать балов по шкале интенсивности. Все рухнуло. Развалилось на части, перетерлось мучением в пыль. Если бы я не загорелась помощью другим, со временем от меня вообще ничего не осталось бы. Но Кинчев, глядя, как я загибаюсь, предложил мне местечко в фонде, и как-то прониклась я этим, как-то я пересобралась. А теперь, видно, пришел черед заглянуть внутрь этого Франкенштейна. – Способность мыслить – побочный эффект эволюции мозга, – мурчу я, в блаженстве жмурясь. Пальцы у Кирилла прохладные и пахнут мылом. Он мягко надавливает на глазницы и довольно профессионально массирует пульсирующие виски. Это все ужасно приятно. Постепенно массаж и впрямь расслабляет, превращая мозги в кисель. – Вот! А я о чем. Насколько все проще в дикой природе. – Угу. – Так, может, и тебе стоит прислушаться к своим инстинктам, м-м-м? Руки Кира соскальзывают мне на плечи, уверенно разминая забитые мышцы. – М-м-м, – мычу я. – Нравится? – шепчет в ухо. – Очень. – Мне тоже. Минуя плечи, крупные ладони мальчишки соскальзывают на грудь. Видит бог, прямо сейчас я многое отдала бы, чтобы отключить голову, но ведь это так не работает. И мысли мои, никуда не деваясь, лишь лениво перетекают из одной формы в другую. О чем я только не думаю в эти растянувшиеся древесным клеем минуты! Почему-то в первую очередь вспоминается то, что Кирилл вообще не тактильный мальчик. Он даже банальных рукопожатий избегает. Тем удивительнее то, с какой жаждой и трепетом он трогает меня и ласкает. Я таю прямо в трусики – настолько цепляет осознание того, что я для него особенная не только на словах. Чувствую себя девчонкой, у которой случилось первое свидание с тем самым парнем. Сердце колотится под трикотажем. Напряженные вершинки сосков толкаются в его ладони, с головой выдавая все то, что этот паршивец со мной творит. Отчаянным усилием воли ухватываюсь за хвост ускользающей мысли: – Так, а почему Виктор все-таки не составил завещания? – Ты правда хочешь поговорить об этом сейчас? Кирилл обходит мой шезлонг и усаживается рядом на корточки, сканируя меня внимательным взглядом, от которого, конечно же, не укрываются ни мои расширившиеся зрачки, ни напряженные соски, ни то, как я поджимаю ноги в нелепой попытке облегчить нытье внизу живота. Судя по тому, что его губы растягиваются в довольной улыбке, сопляк остаётся удовлетворен увиденным. «Киру нужно чаще улыбаться», – думаю я, не сводя завороженных глаз с его преобразившегося лица. Красивый. Девки за ним, наверное, выстраиваются в очередь. Интересно, как быстро он перегорит, когда меня получит? Сколько у нас времени? Неделя? Месяц? Год? Все-таки он так долго меня ждал... Да, скорее последнее. – Хочу, – сглатываю. – И не понимаю, почему ты так старательно обходишь эту тему. Не потому ли, что тебе есть что скрывать? Понятия не имею, откуда берутся эти вопросы. Но ведь действительно странно, что обладатель настолько многочисленных активов не озаботился тем, чтобы их распределить между наследниками. Даже если никого из них не хотел обделить. – Я ничего не скрываю. Активы отца будут поделены между мной и Аришей. Можешь вступить от ее имени в право, как только выправишь документы. Это ты, а не я, хотела лишить мелкую наследства, забыла? – напоминает с улыбочкой. – Так что не надо мне теперь предъявлять. – Да я ничего и не предъявляю. – Вот именно. Ты просто заговариваешь мне зубы, трусиха. – Зачем так утруждаться, если я просто могу уйти? – Можешь. Но не хочешь. Давай. Признайся уж хотя бы себе, что мечтаешь остаться, – голос сопляка становится ниже еще на терцию, а крупные ладони скользят вверх по моим икрам, поглаживая. Как хорошо, что в свое время я избавилась от растительности на теле. Хоть об этом можно не беспокоиться. Втянув воздух ртом, откидываюсь на спинку: – Нас, наверное, видно из дома. – Окна детской выходят на другую сторону. Персонал я отпустил до завтра. – Все предусмотрел? – жмурюсь от его незатейливых ласк. – Конечно, что, я зря очки зарабатывал? – И вот пойми, шутит он или говорит всерьез. – Что тебя впечатлило больше? Мещеряков, бэха или мои кулинарные таланты? – Точно не машина. – Значит, я не ошибся. Ты никогда не была меркантильной. – Откуда тебе знать, какой я была? Под веками невыносимо жжет. Я промаргиваюсь и застываю, широко распахнув глаза, неожиданно разглядев на черничном полотне неба мерцающие точки звезд. – Забыла, что тебе говорил мой психиатр? – кривит насмешливо губы. – Такие люди, как я, очень наблюдательны. – Не уверена, что в этом мире существует хоть кто-то похожий на тебя. – Мне это как комплимент расценивать? Вдоволь нагулявшись по моим икрам, руки Кира будто невзначай скользят выше. Пока они возились с Аришей, я успела принять душ и переодеться в свободное платье. И я совру, если скажу, что надевая его, не представляла, как сопляк задерет подол. Никогда не считала себя зажигалочкой, но близость этого мальчишки все переворачивает с ног на голову. Оказывается, мне и впрямь не чужды первобытные инстинкты. Или же их до предела обостряет запретность того, что мы делаем. Мое тело слабеет. Колени безвольно разъезжаются, позволяя рукам Кирилла скользить между бедер. Если он поднимется еще чуть выше, поймет, как обильно я для него теку. Смазки так много, что скоро подо мной образуется лужа. Чувствую себя конченой извращенкой. Ну не должна я так сильно хотеть сопляка на семь лет младше, который, к тому же, три года был моим пасынком. Не должна я хотеть делать с ним все те вещи, которые навязчивыми картинками мелькают перед глазами. Откуда только они взялись?! Нет, я, конечно, делала Игорю минет, но скорее вынужденно, потому что он с намеком толкал мою голову к паху и шептал что-то вроде: давай, девочка, поработай ротиком. Но не потому что я сама до обильного слюноотделения хотела впустить его в рот. А тут хочется. Так хочется попробовать его на вкус. Обхватить головку губами, повторить языком извилистый узор вен… – Ты такая красавица, Аня. Даже тут. Когда он только успел задрать мое платье? Смутившись, резко подхватываюсь. – Ты еще гинекологическое зеркало возьми! Перестань. – Угомонись! Хорошо же. Возразить мне нечего. Хлопаю в отчаянии ресницами. А он с таким восторгом смотрит туда, где его пальцы, сдвинув трусики в сторону, ласкают мои налитые желанием губы, что и сама верю – красиво, да. Господи… Будто в дрезину пьяная, откидываюсь обратно. Съезжаю бедрами к краю, и если это не приглашение, то я даже не знаю, что? Черт бы тебя побрал, Кир! Черт бы меня побрал… – У меня сейчас сердце выпрыгнет. Слышишь, как стучит? Ему легко… Так легко оформлять мысли в слова и то, что чувствуешь. Даже самое скандальное и сокровенное. Давным-давно я тоже была такой. Что внутри – то и снаружи. Эти шесть лет сделали меня совершенно другой: недоверчивой, циничной, скрытной. Прикасаясь к мальчишке, я будто гляжу в кривое зеркало. Кир сгребает мою ладонь и, приложив ту к своей груди, утыкается носом в ямку в основании моей шеи. Наши спевшиеся сердца выдают замысловатый бит. Не сговариваясь, молча вслушиваемся в звучание. – С ума сойти. С другими, даже когда потрахаюсь, мне не было так хорошо. – Сомнительный комплимент, Кир. – Это простительно. В комплиментах я не упражнялся. – Вот как? – Не было такой необходимости. Девки и так с радостью раздвигали передо мной ноги. Не сомневаюсь. Есть в этом пацане какая-то необъяснимая брутальность, которая у других мужчин появляется только с возрастом или же не появляется вовсе. Может, дело в том, как он смотрит. С какой легкостью держит мой то и дело сползающий от смущения взгляд, когда надо мною склоняется. – Боже. – Глаза открой. И в том, как говорит. Однозначно. Ему хочется подчиняться. Что я и делаю, когда Кирилл уверенно касается меня языком, одновременно с этим проталкивая два сложенных вместе пальца в пульсирующее, истекающее соком лоно. Ох, мамочки! Как много я упустила в этой жизни. Тело натягивается тетивой. Задница отрывается от края лежака. Кир размашисто меня лижет и, меняя темп с одного на другой, внимательно отслеживает мои реакции, чтобы понять, в каком темпе продолжать. Официально – психи вроде Кира лучшие в вопросах женского удовольствия. Вот где их наблюдательность пригождается на все сто. Стыдно, но сопляк оказывается прав даже в том, что я скулю под ним сучкой. Хотя нет. Вру. Прямо сейчас мне так хорошо, что плевать я хотела на стыд. Все мои силы уходят на то, чтобы попытаться выжить, когда на меня обрушится неизбежное. Французы явно лукавили, называя оргазм маленькой смертью. Никакая она не маленькая. Уверена, в момент аварии Виктор испытал что-то очень похожее. Как тело размазывает… – Кир! – Да… Я в агонии зажимаю его голову бедрами. Ляжки ходят ходуном. Он, мурлыча и сыто посмеиваясь, трется о них щеками. А мне даже касание его по-мальчишески гладких щек чересчур. – Нет-нет… – брыкаюсь я. – Да-а-а, – протягивает сопляк. – Давай сюда. Бесцеремонно стягивает мою обмякшую тушку на газон, разворачивает к себе задом и, впечатав головою в лежак, одним болезненно-резким толчком погружается во всю длину. Я громко и обреченно всхлипываю, и пока мои мозги еще хоть как-то соображают, сбивчиво прошу: – Кир, презерватив. – Ты же сказала, что будешь пить таблетки… – мальчишка останавливается на секунду, вроде как давая понять, что у него все под контролем, но в ту же секунду с приглушенным рычанием снова в меня толкается. – Да! Но их прием можно начать только с первого дня цикла! – Блядь, Аня… – Пожалуйста, Кир. – Я выйду, – наконец, обещает он и делает сразу несколько быстрых фрикций. – Нет, я… – Сказал, выйду! – рявкает сопляк. Я зажимаюсь в страхе. Его свистящее дыхание в тишине… Мое дыхание. И на контрасте – ласковый поцелуй между лопаток. – Доверяй. Я позабочусь о тебе. Так кайфово без резинки… – еще серия медленных с оттяжкой толчков, а потом его тихое: – Можно? ГЛАВА 14 Ну, по крайней мере, он спросил. Мог бы и не трудиться. Еще вчера я пришла бы в ужас, поймав себя на подобной мысли, а сегодня, тихо вздохнув, продолжаю успокаивающе поглаживать Кирилла по сотрясающейся крупной дрожью спине. – Это лучшая ночь в моей жизни. – Ты говорил то же самое про вчерашнюю. – И не врал. Задыхающийся голос Кирилла, которого сейчас язык не поворачивается назвать сопляком, ласкает слух, а горячее срывающееся дыхание приятно согревает озябшее плечо. – Надо идти в дом и приводить себя в порядок. – Не спеши. Я покурить хочу. – Гадкая привычка. – А сама-то, – Кир нехотя от меня отлепляется, чтобы достать сигарету из пачки. Остывшая сперма холодит поясницу. Чувствую себя грязной и до предела заебанной, но на удивление это больше меня не тревожит. Видно, чувство вины, достигнув пика, сошло на нет. Или это я пала так низко, что уже все равно. В тишине чиркает зажигалка. Кир садится рядом, запрокидывает голову и выпускает тонкую струйку дыма. Подползаю на коленях к нему. – Дай затянуться. Кир колеблется, будто всерьез опасается, что пару тяг непременно приведут меня к раку легких, но потом все ж усмехается, зажимает фильтр между большим и указательным пальцами и подносит к моим губам. Глядя в черные прорвы его глаз, набираю полные легкие дыма. Сига вкусно шипит. – Чувствую себя малолеткой, – усмехаюсь. – Выдыхай. Закатываю глаза и вместе с облаками дыма с силой выталкиваю из груди остатки сомнений. – Какой командир. – Тебе, кажется, нравится. И конечно, в этом месте я бы могла опять обвинить Кирилла в излишней самонадеянности, но я молчу. Не хочу загонять себя в рамки фальшивых упреков, весь смысл которых сводится к пресловутому «а Баба Яга против». Жду, когда затянется он, и опять тянусь к сигарете губами. – Ань, не хочу, чтобы ты курила. Сквозь сизый дым ловлю неспокойный тяжелый взгляд сопляка. Черт тебя дери, несносный мальчишка. Ты правда стараешься, да? Сердце запинается в груди. Застывшая в венах кровь жжет… Просто от того, что он просит, а не приказывает. – Да я и сама бросаю. Так, захотелось. Уж очень качественно ты меня… – Оттрахал, – заканчивает Кир с дерзкой улыбкой. Хорошо, мне не приходится ломать голову над тем, как на это отреагировать, потому что у него звонит телефон. Заглянув на экран, Кирилл ловко вскакивает и, приняв вызов, отходит к живой изгороди, маскирующей высокий забор. Я тоже встаю, желая привести себя в порядок, пока парень занят. В этом мне помогают забытые на столе салфетки. Забытые или, напротив, предусмотрительно оставленные. Зная Кира, такой вариант, скорее всего, даже более вероятен. К очагу Кирилл возвращается каким-то взвинченным. – Что такое? – тут же напрягаюсь я. – Кто звонил? – Неважно. Ага. Как же. – Кирилл, отношения подразумевают некоторую долю открытости. Мы далеко не уедем, если ты будешь отмахиваться от моих вопросов. Если бы это было неважно, вряд ли бы ты так отреагировал. А если это все же важно для тебя, я бы хотела знать, что происходит. Кир как-то даже растерянно моргает. Он явно не ожидал такого моего ответа и теперь просто не знает, что на это сказать. И все-таки со мной он действительно совершенно другой. – Значит, у нас отношения? – сверкает зубами. – Если у тебя нет другого определения. – Нет, – трясет головой. – Мне просто приятно слышать это от тебя. Отношения… – последнее слово Кир с наслаждением перекатывает на языке. И опять улыбается. Но я не позволяю ни его красивой улыбке, ни его словам сбить меня с толку: – Так кто тебе звонил? У него явные нелады с чувством такта, если он позволяет себе беспокоить людей среди ночи. – Твоя правда, Ань. Тактичный мент – это оксюморон. – Мент? – напрягаюсь я. – Следак. Неважно. – И что ему было нужно? Все сильнее нервничая, вжимаю ногти в мягкие подушечки на ладонях. – Хотел задать мне пару вопросов касательно гибели отца. – А ты? – А я послал его. Завуалированно, конечно, – беспечно пожимает плечами мальчишка. – Не понимаю. Если тебе нечего скрывать, почему было просто не ответить? – Потому что порядок проведения опроса регулируется законодательством. И поверь, там нет ничего по поводу таких вот ночных звонков. Хочет опросить меня – пусть сделает это, как положено по закону. – Лезешь на рожон. – Нет. Всего лишь хочу, чтобы эти уроды делали свою работу как предусмотрено. – Ладно-ладно, не кипятись. – Примирительно вскидываю перед собой ладони. – Тебе точно ничего не угрожает? По телевизору рассказывали про допрос. – А ты тут же решила, что это я отца на тот свет отправил. – Так все выкрутили, – отвожу взгляд и, посчитав наши посиделки на том оконченными, шагаю к дому. И тут за спиной у меня звучит: – А если бы это был я? Убийство отца прибавило бы мне очков после всего, что он с тобой сделал? Совершенно оглушенная, я замираю на полпути. В ушах звенит тишина. Меня будто накрывает невидимым куполом, сквозь который не может пробиться ни один звук. Это где-то там ухают ночные птицы, трещат насекомые и шелестит ветер в кронах. Здесь же – ничего. Абсолютный вакуум. Я силюсь что-то произнести, шевелю, как выброшенная на берег рыба, губами, но все напрасно. Пытаюсь разглядеть что-то в его лице, но чертов купол качественно размывает картинку. А может, и к лучшему? Ну что я, вот так, не подумав, скажу? Обвиню в безжалостности? Так ведь сколько раз я сама желала Воржеву смерти? К тому же я пока не уверена, что меня в большей степени волнует в случившемся? Сам факт того, что Кирилл оказался на такое способен, или то, что ему придется за это ответить? И это сомнение само по себе чудовищно. – Эй! Эй, Аня! – Ты совсем? Ты что… Ты зачем? – Я отмираю, сердце вновь пускается в пляс, и кровь начинает течь по венам. – Успокойся. Не плачь. Считай, я пошутил. – Псих… – шепчу я, вцепившись пальцами в его футболку. – Ты с ума меня сводишь. – Да я же просто гипотетически. Хотел посмотреть на твою реакцию. – И как? Посмотрел? Нравится? – визгливо интересуюсь я. – Да. И знаешь что? Судя по ней, ты совершенно не так равнодушна, как хочешь казаться. – Мечтай. – Я прав, Анют. Иначе бы ты уже набирала ноль два. Или какой там номер сейчас надо набирать? – скалится. Ну и чего он такой довольный?! Чего, а? Обхватываю тело руками, но это слабо помогает справиться с дрожью. Неужели Кирилл и впрямь думает, что наш секс был настолько хорош, что в надежде на повторение я стану покрывать его преступления? За кого он вообще меня принимает? «Но ты же не звонишь в полицию, Аня», – звучит тоненький внутренний голос. «Да. Но только потому, что он пошутил». – Так нельзя, Кир. Нельзя играть на чувствах людей из садистского интереса препарировать их эмоции. Это больно. Пожалуй, он впервые не выдерживает моего взгляда. – Прости. Наверное, я и впрямь перегнул. – Это мягко сказано. Знаешь, ты ведешь себя как приемный ребенок, который вновь и вновь испытывает терпение родителей, дабы удостовериться, что его не вернут в детдом при первом же серьезном залете. – А ты не вернешь? Какой странный разговор. И насколько же одержимый мальчик! – Если ты обещаешь не нарушать закон. Лавры Данилы Поперечного мне не светят. Комик из меня хреновый. Но что еще тут сказать? – Обещаю. Кирилл складывает руки по швам и так пронзительно на меня смотрит, что поднявшаяся из глубин души взвесь начинает медленно оседать. – Вот и славно. И определись уж, кто ты – мужчина или сопливый пацан. – Очевидно, мне нужно еще раз тебя трахнуть, чтобы все сомнения развеялись, – отвечает Кирилл, нацепив на лицо привычную нахальную улыбку. – Полагаешь, мужчиной тебя делает твой огромный член? – Огромный? – порочно скалится, вздернув бровь. В ответ на это я могу лишь недоверчиво покачать головой. На большее никаких сил не осталось. Мальчишка высосал из меня все соки. Что ни скажи – выкрутит в свою пользу. – Пойдем уже в дом, Кирилл. Ужасно хочу помыться. Но мыться я не спешу. Прежде заглядываю к Арише. Это удивительно, но буквально пяти минут наедине с дочерью хватает, чтобы вернуть себе если не полное умиротворение, то хотя бы какой-никакой покой. Поправляю на крохе плед. Завтра выходной, и я, наконец, могу выполнить данное ей обещание – научить вязать. Целую пяточку и, только посмотрев на свою малышку еще разок, тащусь в душ. Взгляд помимо воли отмечает, что дверь в спальню Кира открыта. Но что толку, даже если я проверну замок? Я же понимаю, что мальчишка будет провоцировать меня ровно до тех пор, пока не убедится в моей лояльности. Будет снова и снова раскачивать меня на эмоциональных качелях. Потому что просто не может иначе. Потому что ему нужен результат – подтверждение моей вовлеченности, а если его не будет – Кириллу не будет жизни. Что в этой ситуации делать? Конечно, вам это любой умник скажет – бежать. Кому-то другому я бы и сама это посоветовала первым делом. Но я выбираю другое – сдаться. Стоя под упругими струями в душе, слышу, как хлопает дверь. Реагируя на легкий сквозняк, кожа покрывается зябкими пупырышками. Кир заходит в душ и с вызовом заявляет: – Решил помыться с тобой. Я делаю глубокий вдох и оборачиваюсь, нацепив на губы улыбку: – Я уж думала, ты не сообразишь прийти. Растерянность, написанная у сопляка на лице, бесценна. Закусив щеку, чтобы не рассмеяться, закидываю руки Кириллу на шею. Тлеющий огонь на дне его глаз вспыхивает адским пламенем. Целую его в упрямый подбородок: – Хочешь, потру тебе спинку? Да. Да… Я ведь знала это! Я знала! Ласка, отзывчивость и покладистость – единственный способ ему противостоять. Чем больше я буду в открытую противиться, тем сильней он будет давить. Такова природа альфа-самца. Он не успокоится, пока не подчинит себе всех членов стаи. Даже если это будет грозить ему смертельной опасностью, вожак будет дожимать. – Ну, потри. Не сводя с меня настороженного взгляда, Кир поворачивается к стене и упирается в нее ладонями чуть ниже уровня плеч. О-ох. Его тело по-мальчишески подтянуто, ягодицы поджары. Я бы многое отдала, чтобы увидеть парня лет через пять. Или даже десять. Когда его фигура обретет ту самую законченность. Впрочем, и сейчас он весьма хорош. Только напряжен сильно. Будто подобравшийся для последнего рывка зверь. Набираю в ладонь геля для душа и принимаюсь его намыливать. Мою спину, скольжу по рукам и груди, невольно прижимаясь к мальчишке сзади. Кирилл откидывает голову, ловя широко открытым ртом серебристые струи воды. Не спеша перейти к главному, опускаюсь позади него на колени. Прохожусь ладонями по мускулистым бедрам и покрытым волосками икрам. Все же задница у него – отпад! Обласкиваю крепкие ягодицы, касаюсь ямочек на пояснице. Как во сне, чуть прихватываю кожу на ягодице зубами и прохожусь языком между. В ушах вибрацией проносится его тихий рык, которому вторит приглушенная отборная брань. Видно, даже такой извращенец, как Кир, оказался не готов к такой степени откровенности. А уж я вообще не представляю, какой бес дернул меня это сделать. Кирилл резко поворачивается. Моей щеки влажно касается его плоть. А на подбородке сжимаются его пальцы. – Посмотри на меня! – Кир сжимает пальцы сильнее, вынуждая меня посмотреть на себя. Ага. Разбежалась. Уж лучше я со стыда провалюсь под пол. Упрямо отворачиваюсь, но и Кирилл не сдается. Действуя все настойчивее, он не оставляет мне ничего, кроме как подчиниться. Гляжу на него, широко распахнув глаза. Лицо потемневшее. Ресницы слиплись, волосы облепили голову… – Отсосешь мне? На секунду скашиваю взгляд на его поглаживающую член руку. Бесстыжий. Сглотнув, киваю. – Продолжай на меня смотреть, когда будешь это делать. Я киваю опять, но все ж, игнорируя нашу договоренность, на секунду зажмуриваюсь, чтобы как-то переварить это внутри себя. Одержимость в его глазах больше не пугает. Наоборот. Она манит меня, как одинокая лампочка – глупых мотыльков. Мир суживается до черных точек его зрачков. Разбухшая головка влажно касается губ. С тихим грудным стоном впускаю ее в рот. Кир с ходу, не щадя, погружается максимально глубоко и задает такой темп, что я начинаю сомневаться в том, что он вообще мне по зубам. Неужели я в самом деле хотела так? До выступивших в уголках глаз слез? До горящих огнем от невозможности сделать следующий вдох легких? До матов, до стыдных, грязных слов, которыми он, в том числе, и меня зовет, топя нас в похоти? Да. Именно… Огонь в животе стекает по ноге раскаленной, как лава, смазкой. Кира становится больше. Воздуха меньше. Он кончает мне в рот и сжимает руку на горле, чтобы чувствовать каждое мое глотательное движение. А после падает рядом и с жаром меня целует. Ко всем прочим своим недостаткам, мой псих еще и не из брезгливых. ГЛАВА 15 На следующий день я просыпаюсь позже обычного. В комнате, несмотря на работающую систему климат-контроля, доминирует пряный аромат молодого самца, а вот его самого нет. Я это чувствую по отсутствию его все подчиняющей себе энергетики. Зато есть роза. Огромная кремовая роза, срезанная с клумбы у дома, и оттого, наверное, кажущаяся живой. Не то что ее голландские холеные сестры. Черт возьми, а Воржев-младший и впрямь романтик. Улыбаясь, как девчонка, веду пальцами по кремовым лепесткам, сохранившим на себе хрустальные капли росы. Вдыхаю аромат. Так-то запах Кирилла все перебивает, но если поднести полностью раскрытый бутон к носу – м-м-м-м. Моя улыбка становится шире. Счастье затапливает с головой. В блаженстве потягиваюсь. Натруженное ночным сексуальным марафоном тело ноет, лоно болезненно пульсирует, соски горят, но я не жалуюсь. Ученые не зря говорят, что к тридцати годам либидо женщин сильно увеличивается, тогда как мужское, напротив, потихоньку идет на спад. Природа здорово налажала в этом вопросе. И значит, мои отношения с сопляком вполне оправданы. Наши сексуальные потребности сейчас примерно на одном уровне. «До чего ты докатилась, Воржева? Давай, оправдывай себя псевдонаучными теориями!» – нарушая идеальный сценарий моего лучшего за много лет утра, зудит в голове. Настроение портится. Улыбка меркнет. Я со стоном переворачиваюсь на спину и, не давая своим сомнениям окончательно все испортить, снова и снова повторяю заученные аффирмации: «я не делаю ничего плохого», «я не делаю ничего плохого», «я не делаю ничего плохого». В конце концов, по факту так и есть! А все вопросы, которые у меня к себе появляются, и глупое чувство вины – лишь предрассудки, не позволяющие отпустить ситуацию. А еще боязнь повторить участь тех бедолаг, которым я шесть лет помогала. Нехотя скатываюсь с кровати. Надо бы в душ. Дохожу до середины комнаты, оборачиваюсь и, закатив глаза от недовольства собственным поведением, возвращаюсь, чтобы сменить простыни. Не хочу, чтобы домработница догадалась, чем мы тут занимались. Это Виктор и Кир воспринимают персонал как запрограммированных на определенное действие роботов, в прошивке которых просто нет функции думать и осуждать. Мне же до такого уровня потребительского безобразия еще расти и расти. Я из тех людей, кто, идя на маникюр, делает маникюр дома. Ну не могу я, чтобы кто-то подчищал за мной грязь. – Что ты делаешь? – доносится до меня из-за спины. Шуршание простыней поглотило и звук открывающейся двери, и шаги Кирилла. – Меняю белье. – Это я понял. Не понял, зачем ты отнимаешь хлеб у нашей домработницы. Сдуваю упавшую на лицо прядь и оборачиваюсь, хмуро глядя на парня. Правда, долго хмуриться у меня не получается. Потому что в его руках поднос с накрытым на нем завтраком. Похоже, сопляк решил пройтись по всем избитым приемам сразу. – Завтрак в постель, Кир? Серьезно? – А что, с этим какие-то проблемы? На языке вертятся глупые колкости. Хочется опять попенять ему возрастом, который подталкивает к таким заезженным подкатам. Но я глотаю готовые сорваться слова. Потому что вдруг понимаю – ничего пацанского в этом нет. Тут скорее мне не хватает зрелости – всего моего опыта не хватает, чтобы принимать ухаживания Кирилла достойно. – Нет, – заставляю себя улыбнуться. – Просто неожиданно. Отбросив одеяло, я бочком обхожу Кира, чтобы не задеть поднос, и целую в щеку. Его брови взлетают вверх. А вена на крепкой шее начинает пульсировать гораздо, гораздо чаще. Боже, как же это трогательно – наблюдать его радость от каждой моей уступки. – Спасибо. – Кх-кх… Эм… Да тут ничего такого. Омлет. Мне Ариша помогала. Смущение? Да неужели? Ну, хоть какая-то свойственная его возрасту реакция. Может, все эти горе-специалисты ошиблись, навесив на мальчишку ярлык эмоционального инвалида? – Сейчас поем, а закончу позже. Вы с Аришей уже позавтракали? – Она ела хлопья. Слушай, так зачем ты вообще это затеяла? – стреляет глазами на сваленное в кучу белье. – Затем что не хочу, чтобы Ольга Сергеева догадалась, чем мы занимались. Отвожу глаза и подбираюсь, готовая к тому, что Кирилл посмеется над моими страхами. Но тот опять не оправдывает моих ожиданий. – Ладно. Я тебе помогу. Матрас тяжелый. Как вообще ты собралась его поднять? Покалывание в носу семафорит о том, что сопляку опять удалось меня пробить. Если бы за каждое такое попадание, как в спорте, добавляли и снимали очки, я бы точно проиграла всухую. – Ольга Сергеевна же как-то поднимает, – пожимаю плечами и сую в рот кусочек яичницы. Омлетом это трудно назвать. Скорее такая себе болтушка. – Вкушно. – Ешь, – улыбается Кир. Потом мы с ним в четыре руки меняем постельное. Уже в самом конце к нам присоединяется досмотревшая свои мультики Ариша. Остаток выходного проводим все вместе. Как и обещала, я учу дочь вязать. К удивлению, Кирилл присоединяется к нашему кружку рукоделия. И надо заметить, делает не абы какие успехи в орудовании крючком. Пока Ариша только разбирается с тем, как набрать цепочку, а я ей сосредоточенно помогаю, Кирилл набирает, наверное, несколько тысяч петель. С удивлением смотрю на скрутившуюся вокруг его кресла змейку. Перевожу взгляд на парня. Вызов в его глазах заставляет меня поджать так и норовящие разъехаться в улыбке губы. – Ну? – вздергивает подбородок сопляк. – Кто молодец? – Ты молодец, да… Извини, а что ты собрался с этим делать? Связать плед размером с нашу лужайку? Или оставишь так? Будет очень удобно подвязывать помидоры. Можем разбить пару грядок. Кир сощуривается. Видно, я все-таки задела его в лучших чувствах. Нет, это невыносимо. Хрюкаю в кулак. Стараюсь как-то продышать приступ смеха, но ничего не выходит. И я все-таки хохочу, заражая своим хорошим настроением и Аришу. Сомневаюсь, что она поняла шутку, но ее смех звенит колокольчиком. Я даже замолкаю, чтобы его послушать. – Смешно им, – фыркает Кирилл беззлобно. – Оставь петель двадцать. Я покажу тебе, как накидывать столбики, – по-шакальи гаденько подхихикиваю я. Выходные проходят чудесно. С Аришей мы практически не расстаемся. А вот Кириллу пришлось отлучаться. Но это нормально для бизнесмена его уровня – работать не покладая рук. Я не обижаюсь. Скорее наслаждаюсь этими передышками, потому как мне реально еще нужно привыкнуть к тому, что в моей жизни так много чужого присутствия. В этом их с Аришей кардинальное различие. Дочь я воспринимаю как неотъемлемую ее часть. Кирилла – как неизбежную составляющую. И это напрягает, как напрягает любое посягательство на личную свободу выбора. Как ни странно, отлучки Кира идут на пользу нашим отношениям. Я успеваю чуть запастись кислородом к моменту, когда он вернется и заполнит собой мой воздух. И мои ночи… Удивительно, как быстро я втягиваюсь в происходящее. Понедельник застает меня врасплох. По понятным причинам жутко невыспавшаяся, я еду в офис. За рулем нового авто я чувствую себя гораздо более уверенно. Если раньше я трусливо «убегала», стоило только на моем пути возникнуть тачке покруче, то теперь уверенно держу ряд. Выкуси, дядя, здесь ограничение по скорости. Я еду четко по правилам. Так что посигналь себе в зад. Все же, как ни крути, дорогая тачка придает мне уверенности. Потому что одно дело – наехать на с трудом сводящую концы с концами тетку в Солярисе, и совсем другое – на упакованную в дизайнерский шмот телочку на BMW. Мало ли у кого она насосала на эту тачку. То, что насосала, бесспорно. Никакая другая концепция в логику автохамов не вписывается. «Наверное, потому что такие, как ты, ее с завидной регулярностью подтверждают», – язвит внутренний голос. – Ха-ха, – произношу вслух я и мысленно тычу этому самому голосу фак. А вообще, конечно, интересный опыт – поневоле попасть в категорию «насосавших». Стоя на светофоре, заглядываю в зеркало. Смешно, но я и внешне вполне себе подхожу под типаж. Лепные скулы, хорошая кожа, пухлые, еще больше от того, что с ними творит сопляк, губы. Фигура как надо, оливковый цвет кожи. Не по стандарту разве что совсем не модельный рост и длина волос – для удобства я ношу каре. А еще я брюнетка, тогда как ходит слух, что мужчины предпочитают блондинок. Сзади нетерпеливо сигналят. Загорелся зеленый, а я, в лучших традициях насосавших, залипла на собственной физиономии в зеркале. Трогаясь с места, смеюсь. Надо будет рассказать о случившемся Киру. Мы вообще очень много времени уделяем разговорам. Больше – только трахаемся. Сопляк удивительно приятный собеседник. Очень умный, отлично разбирающийся в психологии и людях. Начитанный, незашоренный и невероятно свободный. Он, сам того не желая, заставляет меня чувствовать себя маленькой, не нюхавшей жизни девочкой. Меня… С моим-то, казалось бы, опытом! Может, все дело в том, что ему пришлось рано повзрослеть? – О, явилась-таки! – такими словами меня встречает в офисе Кинчев. Удивленно кошусь на часы. У нас нет какого-то четкого графика, потому что рабочий день зачастую не нормирован, но я приехала ровно к девяти. Ни секундой позже. – Были какие-то сомнения? – Да откуда мне знать, что у тебя теперь на уме? – С этого места можно подробнее? Когда это «теперь»? – Когда сопляк с задатками тирана позвал тебя замуж. Допустим, замуж за сопляка я не собираюсь. Но неожиданно издевательский тон Михал Семеныча вынуждает меня перейти в глухую оборону. А из этой позиции меньше всего мне хочется его в чем-то переубеждать. – Разве статус невесты способен как-то повлиять на мою способность качественно выполнять свою работу? Кинчев бросает на меня хмурый взгляд. Делает несколько вдохов, отворачивается. Все это так на него не похоже! – Ну, мало ли. Зачем тебе возиться в грязи, когда можно сидеть дома чистенькой и не знать горя? Хороший вопрос. Об этом же меня спрашивали и Людмила Борисовна, и тот же Кирилл. А я хоть и хотела бы сказать, что помощь людям – мое призвание, сделать этого не могу. В правозащиту я пошла от безысходности. Правильно Люся заметила. На тот момент борьба давала мне стимул жить. Когда удавалось помочь той или другой женщине, я забывала, что помочь себе я оказалась не в силах. И боль отпускала. Теперь же в этом вроде бы нет нужды. Лишь желание в очередной раз пойти наперекор Киру. – И все же я займусь делом. – Воржева, подожди! – Что? – гляжу на пальцы Михал Семеныча, обхватившие мое запястье. – Он тебя заставил, или что? Ну не можешь же ты всерьез этого хотеть. Что этот сопляк тебе посулил? Дочку? Он же больной, Ань. Ты сама говорила. И кстати, я тут по своим каналам пробил. У правоохранительных органов к нему очень много вопросов. Кажется, у меня подскакивает давление. – Почему же они их ему не зададут? – дерзко интересуюсь я, в то время как у меня перед глазами проносятся картинки того вечера, когда Кириллу звонил следователь. – Потому что он хитрый сукин сын. Со всех сторон подстраховался. Наслал своих юристов. Те жалобы одну за другой катают. – Так, может, по делу наслал, Михал Семеныч? Ты как будто забыл, как менты работают. Проблемы наших девочек они вон как лихо игнорируют. А тут чуть запахло новыми звездами на погонах – вцепились в пацана мертвой хваткой. Их бы резвость да в мирное русло направить. – Даже разбираться ни с чем не хочешь? Целиком на его стороне? Где твои мозги, Воржева? Ну, так-то держусь я гораздо увереннее, чем себя чувствую. Гордо распрямив плечи, я, тем не менее, опять и опять прокручиваю в голове момент, когда Кирилл у меня спросил, как бы я отреагировала, если бы узнала, что он виновен в смерти отца. Да, потом он сказал, что пошутил, но… Но! Как бы я отреагировала? Мягко скажем, не очень. Совсем нет. Кроме прочего, я не хотела бы жить с убийцей под одной крышей. Да что б его все! Чтоб его… Он ведь воспитывал мою дочь! – Михал Семеныч, давай я с личным сама буду разбираться. Окей? – Ох уж это ваше «сама»! Знаешь, сколько я повидал таких самостоятельных? А как петух в жопу клюнет, бегут ко мне за помощью. – Я не прибегу. Теперь-то мне можно приступить к своим непосредственным обязанностям? ГЛАВА 16 Наверное, на нервах месячные приходят почти на наделю раньше. С подросткового возраста у меня они протекают довольно болезненно. Гинеколог обещал, что после родов все пройдет. И действительно, одно время стало полегче, а потом боль вернулась едва ли не с большей силой. Тянусь к сумочке, чтобы достать обезболивающие, и вспоминаю, что забыла те переложить. Сумочек у меня теперь много. На все случаи жизни. Кирилл действительно не экономит. Каждый божий день в нашей с ним гардеробной появляются все новые брендовые пакеты. Поскольку я категорически отказалась принимать в этом участие и транжирить чужие деньги, покупками Кир занимается самостоятельно. И надо заметить, вкус у сопляка безупречный. А еще несколько извращенский, если речь идет о белье. – Люсь, – заглядываю к Людмиле Борисовне, – у тебя есть какое-нибудь обезболивающее? – Сейчас найдем, – кивает та. - Голова разболелась? – Нет. Месячные раньше срока пришли. – Опускаюсь на стул, поджимаю ноги и лицом утыкаюсь в колени. – А что так? Может, к врачу? – По такому пустяку? Брось. Это все нервы. Что-то много желающих развелось их мне помотать. – Ты про своего мальчика? – Люся бросает на меня обеспокоенный взгляд. – Он тебя обижает? – О господи. Нет, конечно. С чего ты взяла? Кирилл, напротив, очень старается. – Забираю из рук подруги таблетку и стакан с водой. – Вот как? Ну, слава богу. А то я уже сто раз пожалела о том, что вроде как тебя к нему подтолкнула. Что на меня нашло? Дура старая. – Эй! – удивленно округляю глаза. – Ты чего? Нормально все. – Уверена? – Абсолютно. Кирилл… Знаешь, он совершенно удивительный. Да, начали мы черте по какому, но сейчас… Люсь, он мне завтрак в постель приносит и таскает цветы с клумб. – Недоверчиво качаю головой. – За мной никто в жизни так не ухаживал. Никто так внимательно не слушал. Ему как будто все про меня интересно. Это совершенно обезоруживает. А знала бы ты, сколько он для Ариши сделал! Уму непостижимо. Любовь Борисовна неуверенно кивает. – Ну а в сексе? – Люсь! – Я у тебя не о том, в какой позе он тебя трахает, спрашиваю! – А о чем? – закатываю глаза. – О твоих чувствах. Ты же не делаешь это через силу? Чувствую, как к щекам приливает кровь. Хорошо, что я довольно смуглая, и этого не видно. – Нет, – мотаю головой. – Не через силу. – Уверена, что твой мозг не блокирует таким образом негативный опыт? – Люсь, это лучший секс в моей жизни. Я очень благодарна тебе за участие, но правда, здесь совершенно не о чем беспокоиться. – Пусть так, но если ты услышишь хоть какие-то звоночки… – Тебя, что ли, Кинчев настращал? – Если только немного. – Люся растягивает губы в извиняющейся улыбке. – Представляешь, Кир уверен, будто Михал Семеныч бесится, потому что в меня влюблен, – усмехаюсь. – Что сказать? Твой мальчик и впрямь очень наблюдательный. Я чуть со стула не падаю! Руки, сцепленные в замок вокруг коленей, разъезжаются. Ноги опускаются на пол. – Нет, ты серьезно? – С таким не шутят. – Охренеть. Он же никогда ни словом, ни делом… Даже намеком! – Мишка не дурак, Ань. Понимал, что ему с тобой ничего не светит. Чая хочешь? – Нет. – Сигарету? – Нет. Я Кириллу обещала бросить. Лучше к себе пойду. Надо это как-то переварить. Спасибо за таблетку. – Помогло хоть? Прислушиваюсь к себе: – Ага. Выхожу из кабинета, как пыльным мешком ударенная. Нет, конечно, мне до чувств шефа нет никакого дела, но это, наверное, сложно – любить без всяких шансов на взаимность. Неудивительно, что Кинчев пытается опорочить Кирилла в моих глазах. И ведь не волновало его, что я сама при этом чувствовала, как мне было плохо! А мне реально физически плохо от мысли, что я могу потерять Кирилла. Неужели сопляк стал для меня так важен? Как… Когда это случилось? Ничего не понимаю. Схватив сумочку и телефон, выхожу на улицу. Если пройти квартал и свернуть на светофоре, можно попасть в чудесный парк, который я до этого игнорировала, потому что такая плотность детей на квадратный метр могла стать слишком большим испытанием для матери, у которой отобрали дочь. Теперь же меня это не смущает. Нацепив на нос огромные солнцезащитные очки, неспешно бреду вдоль улицы. Притормаживаю у аптеки, очень вовремя вспомнив о том, что собиралась начать прием противозачаточных. Покупаю сразу две упаковки. Когда-то этот препарат мне назначил врач. Не думаю, что с тех пор что-то сильно изменилось. Чуть отойдя в сторону, закидываю таблетку в рот. Ощущение контроля над ситуацией придает уверенности. Что бы не случилось дальше, мне не придется беспокоиться о возможной беременности. Учитывая то, как качественно Кирилл меня заливает спермой, прерванный акт – не слишком надежный метод контрацепции. К тому же мы уже обсудили, что я буду предохраняться. В этом вопросе Кирилл довольно легко под меня прогнулся. Эта мысль заставляет меня резко остановиться. А собственно, какую мою просьбу он проигнорировал? Что-то не припоминаю. Да, иногда мальчишка страшно упрям, но страх меня потерять понукает его идти на уступки. Чертов мальчишка! Лучше бы ты и дальше выламывал мне руки. Так было бы проще держать тебя на расстоянии. В офис я возвращаюсь еще более взбудораженной, чем уходила. Остаток дня проходит в бесконечной езде по делам фонда. Уже возвращаясь домой, я снова слышу по радио, что Кира официально вызвали на допрос. Видите ли, у следствия появились какие-то новые данные. И хоть диктор новостей опять ни в чем прямо Кирилла не обвиняет, это выглядит так, будто его уже осудили и вынесли приговор. Алло, а где же ваша хваленая презумпция невиновности?! Мои руки на руле начинают дрожать, а в левой половине груди начинает так сильно ныть, что даже вновь проснувшаяся менструальная боль отходит на второй план. Я не хочу думать о том, что мальчишка, которого я воспитывала целых три года – хладнокровный убийца. Мне сложно смириться (какими бы ни были его мотивы), что молодой мужчина, которому я каждую ночь отдаюсь – монстр. – Ты сегодня поздно. Устала? Я велю накрывать на стол. Как и всегда, когда он оказывается дома к моему появлению, Кирилл выходит меня встречать. Не глядя на него, сбрасываю со стоном туфли. – Было много дел. А ты чем занимался? Я запинаюсь в надежде, что он не станет мне врать. И замираю к нему спиной, опасаясь услышать правду. – Помимо того, что два часа бездарно провел в ментовке? Тебя же это больше всего волнует, Аня? – Поставь себя на мое место. – Пожимаю плечами. – Я переживаю за тебя. Кирилл подходит со спины, обхватывает мои плечи и жарко шепчет в ухо: – Мне ужасно приятно, что ты за меня переживаешь, но это не имеет совершенно никакого смысла. Они ничего на меня не найдут. Клянусь. – Почему ты так в этом уверен? – Потому что доказательств моей вины не существует в природе. У них даже мотива нет. Так, наобум прессуют в надежде, что проколюсь. – Скажи, что я могу тебе верить, и я поверю, – шепчу я, взволнованно облизав губы. – Только мне и можешь. Никому больше, слышишь? Руки Кирилла соскальзывают на грудь и с силой сжимают болезненно напряженные полушария. – Перестань, Кирилл. Все равно ничего не получится. – Дергаю плечом. – Почему? – Потому что у меня месячные. – Да мне все равно. – А мне нет. Это очень болезненно. – Давай в попку. Жесть как хочу попробовать. – Я, кажется, сказала – нет! – рявкаю я, и Кирилл все-таки медленно отстраняется. – Это что сейчас было? Запоздалый ПМС? Не желая ругаться, бурчу: – Пойду посмотрю, как там Ариша. Соскучилась. – Ладно. Ань… – М-м-м? – Мы закрыли тему? Надоело каждый раз к ней возвращаться. Киваю, выдавливаю улыбку напоследок и все же поднимаюсь к Арише. Остаток вечера мы проводим вдвоем с дочкой. Плаваем в бассейне, ужинаем на террасе. Кирилл же остается в доме под предлогом того, что ему нужно поработать. Мне тревожно. Знаю, что он не из тех мужчин, которые стали бы наказывать свою женщину игнором, но все же не нахожу себе места. Ну что я и правда привязалась к этим высосанным из пальца обвинениям? Стоит всплыть какой-то новой информации, и меня опять начинает колбасить. Вернувшись с Аришей в дом, притормаживаю у двери в кабинет Виктора. Как будто мне мало на сегодня дерьма, перед глазами всплывают картинки нашего с ним разговора, когда я додумалась рассказать мужу о том, что его сын меня преследует. Боже, какой же наивной дурочкой я была! На что я надеялась? На то, что он поговорит с Кириллом, и тот от меня отстанет? – Это папин кабинет, – вздыхает Ариша, сильнее сжимая мою ладонь. – Знаю. Я ведь жила тут с вами. – Хочешь, зайдем? Там у него такие красивые модели парусников! Одну из этих моделей я подарила Виктору на день рождения. Впрочем, вряд ли он сохранил ее на память обо мне. – Давай. В отличие от всего остального дома, в кабинете старшего Воржева ничего ровным счетом не поменялось. Как я и думала, нет только моего парусника стоявшего раньше на каминной полке, но это меня совершенно не удивляет. Если уж он меня так легко вычеркнул из своей жизни, что ему стоило избавиться от моего подарка? – За этой картиной находится сейф, – сообщает Ариша. – Это мне тоже известно. Ариша выглядит несколько недовольной моей осведомленностью. Как будто я обесцениваю те секретики, которыми она хотела со мной поделиться. Закусываю щеку, чтобы не улыбнуться. – Так, может, ты и пароль от него знаешь? А то мы не можем открыть. Кирилл даже специальных людей вызывал. – Нет, вряд ли. Наверняка твой папа его поменял после того, как мы развелись. Но для чего-то я подхожу к стене, сдвигаю картину вбок и по памяти ввожу заветные цифры. – Ух ты! – хлопает в ладоши Ари. – Получилось! Признаться, это приводит меня в некоторый шок. Зато дочка, вон, какая радостная. Для нее это все равно, что попасть в пещеру Алладина – целое приключение. – Думаю, нам нужно позвать Кирилла. – Он занят, – отмахивается Ари. – Давай посмотрим, что там лежит! – Ну не знаю. Неудобно как-то. – Неудобно спать на потолке. Ну? Покажи! Покажи! Драгоценности в бархатных футлярах, перетянутые резинкой пачки денег, какие-то документы… Но это я подмечаю. Ариша, как истинная ценительница прекрасного, слилась еще на первой коробочке, в которой обнаружила мое ожерелье с рубинами. – Этот комплект папа подарил мне, когда ты родилась. – А почему же ты его не забрала? Отворачиваюсь, чтобы дочь не увидела подкативших к моим глазам слез. Понятия не имею, что на это сказать. Она еще совсем ребенок. Я не могу признаться, что ее отец выставил меня за дверь, в чем была. – В моей квартире нет сейфа. Очевидно, такой ответ Арише кажется разумным. Она рассеянно мне кивает и открывает следующий футляр. Мое же внимание привлекает знакомый блокнот в кожаном переплете. Воржев в шутку называл его своим дневником. В моем же понимании, на дневник этот опус тянул слабо. Так, что-то среднее между ежедневником и наблюдениями из жизни: «Сегодня в семь встречаемся у Королевых. Толик разжирел и в четвертый раз женился. Надеюсь, на этот раз ему хватило мозгов составить брачный контракт» или «Был на форуме в П. Пустая трата времени». Не знаю, зачем я тайком от Ариши перекладываю дневник на полку к книгам. Пальцы дрожат, так мне хочется его тут же открыть, перелистнуть страницы к дате нашего расставания и почитать, что по этому поводу писал Виктор. Я ведь до сих пор не понимаю, какой бес в него вселился! И это непонимание взрывает мне мозг. Почему он так поступил? За что? Чем я-то перед ним провинилась? – А вы чего тут? Еще и сейф открыли… Вздрагиваю, как трусливый заяц. – Это мама! Правда круто? Она знала пароль, представляешь? – Странно, что Виктор не стал его менять, – лепечу, как преступница, застигнутая на горячем. – Хочешь посмотреть, что здесь? Или закроем? Кир легонько пожимает плечами. Пересекает кабинет и, встав рядом, начинает выкладывать содержимое сейфа на стол. ГЛАВА 17 – Я сегодня хочу поспать одна. Взгляд Кирилла в зеркале темнеет, наполняясь знакомой пугающей тяжестью, от которой у меня, и когда он был пацаном, начинали трястись поджилки. – Поясни. – У меня месячные. Я себя плохо чувствую. Буду ворочаться и мешать тебе. – К врачу поехать не думала? – сопляк тянется к телефону, словно собирается прямо сейчас звонить в неотложку. – Эй! Ну какие врачи? И так понятно, что со мной. – И что же? – Я вернулась в большой секс после долгого перерыва. Мой немолодеющий организм просто отвык от таких нагрузок. – Что я могу сделать? Как тебе помочь? Кир моргает, темнота по капле вытравливается из его глаз. – Ничего. Я уже приняла таблетку. Не хочу тебя беспокоить. – Ты не побеспокоишь, но если тебе так хочется – пожалуйста, – кивает на дверь. Мне едва удается сдержать вздох облегчения. Смотрю на Кирилла в последний раз. Выглядит он так, как будто и сам не знает, какого черта согласился на эту авантюру. Губы поджаты. Скулы обострены. Совершенно точно ему не по душе то, что я буду спать отдельно. Но он уступает, будто бы понимая, как мне важно сохранить видимость контроля над жизнью. Очень мудрый мальчик. Исключительный. Обещаю себе, что не стану злоупотреблять его готовностью идти на уступки. Я почему-то уверена, что этого Кирилл не простит. Моя власть над ним – тот ресурс, который нужно использовать лишь в исключительных случаях. Сегодня как раз такой. Мне не терпится остаться одной, чтобы прочитать дневник Виктора и получить ответы на вопросы, которые терзали меня много лет. Был ли у меня шанс спасти ситуацию? И что мне нужно было для этого сделать? – Спокойной ночи. – Спокойной ночи, Аня. Приходи, если передумаешь. Ныряю в постель. И даю ровно полчаса на то, чтобы все уснули. Время тянется немилосердно. Дом засыпает, воцаряется тишина. Лишь в приоткрытую форточку доносится убаюкивающая трескотня насекомых. Я даже успеваю задремать. Проснувшись, на цыпочках бегу в кабинет Игоря. Реагируя на мое движение, в доме загорается точечная подсветка. Подпрыгиваю. Господи, я совершенно о ней забыла! Когда я, никем не замеченная, благополучно возвращаюсь в свою комнату, зажав в подмышке дневник, мое сердце едва не выпрыгивает из груди, а в теле вырабатывается столько адреналина, что его можно разливать по ампулам. И ни следа от былой сонливости. Уж не знаю, чего я ждала, но первая запись, касающаяся нашего развода, обрушивается на меня ушатом холодной воды. «Развожусь. Кирилл увлекся Аней. Надо убирать ее от парня, пока тот не наделал глупостей. Баб много, а сын один. Никому не позволю встать между нами». Вот так просто? Вот так, мать его, просто?! Я же верила в то, что была для него особенной! Думала, может, Виктор пошел в разнос, потому что не смог справиться с ревностью. А на деле выходит, он просто боялся, что из-за меня у них с сыном разладятся отношения?! И все? В этом вся причина? Не находя себе места, встаю с кровати и принимаюсь мерить шагами комнату. Мудак! Мудозвонище! Он лишил меня всего: ребенка, дома, себя, в конце-то концов, только чтобы я не маячила у Кирилла перед глазами?! Мне хочется достать Воржева из гроба и оживить, чтобы убить его снова. Нет. Ну не может же человек быть настолько отмороженным! Мы три года прожили вместе. Три вполне счастливых хороших года. Неужели за это время я не стала для него хоть немного ближе? Почему он, не раздумывая, меня слил? «Потому что баб много, Аня. Ты была для него всего лишь очередной бабой, которой выпала честь заполучить в паспорт штамп», – подсказывает внутренний голос. Да… Так и есть. А я каких только конспиративных теорий не успела придумать за это время! А все так просто?! Так чудовищно просто… Он не ревновал, нет. Он не злился. Он просто посчитал, что я – слишком большой риск, и тут же его устранил. Хладнокровно и расчетливо. Как, наверное, делал в бизнесе. Может, Кир для Виктора был тоже чем-то вроде бизнес-проекта? А что, помню, он страшно гордился его успехами. И повторял, как рад, что Кирилл продолжит его дело. Благо интерес у того имелся, а уж о его способностях были наслышаны все. Абсолютно раздавленная, возвращаюсь в постель. «Ну что, Ань, узнала правду? И как тебе? Лучше?» – зудит внутри. Со стоном переворачиваюсь на живот. В бок колет уголок обложки блокнота. На ощупь открываю тумбочку и прячу его туда, с грохотом закрыв ящик. Вот тебе и почитала. Хватило парочки слов. На сегодня достаточно. Очевидно, правду мне нужно принимать в гомеопатических дозах, чтобы она меня не убила. Интересно, а сопляк в курсе, какими соображениями руководствовался его отец? А если так? Что это меняет? Разве я смогу от него отказаться? Засыпаю, так и не ответив себе на этот вопрос. Просыпаюсь от того, что мне снится присутствие Кирилла. В полусне ерзаю. Трусь задницей о стояк. Распахиваю глаза и понимаю, что надолго терпения парня не хватило. – Кир, ну я же попросила! – тянусь к брошенному на тумбочке телефону, чтобы проверить время. – Через полтора часа вставать, а я жутко не выспалась. Блуждающие по моему телу руки замирают и спустя пару секунд исчезают вовсе. Отказывать своему мужчине в сексе – тактика, заранее обреченная на поражение. Но, во-первых, у меня и правда месячные, а во-вторых, я пребываю в таком смятении чувств, что добавлять к ним еще какие-то ингредиенты кажется не лучшей идеей. – Ладно, не злись. Я просто буду рядом. Без тебя не могу уснуть. Чувствую себя какой-то грымзой, правда. Он ведь не знает, почему меня так размазало. И, наверное, думает, что я уже с жиру бешусь. Со вздохом поворачиваюсь к парню лицом и сама его обнимаю. Кладу его ладонь на живот, в котором уже гораздо меньше тянет, а носом утыкаюсь в основание шеи. – Разбудишь, если я не услышу будильник? В руках Кирилла я отключаюсь на удивление быстро. Будто он одним своим присутствием изживает все мои сомнения и страхи. Сквозь сон кажется, что у меня звонит телефон, именно телефон – не будильник. Потом я слышу голос Кира, и все опять стихает. В следующий раз меня будит солнечный луч. Я наверняка проспала. Тянусь к телефону, но не нахожу его на привычном месте. Ничего не понимая, спускаюсь вниз. Домочадцы давно проснулись. Ольга Сергеевна колдует у плиты, что-то готовя, садовник заканчивает стричь газон, а из гостиной доносится голос Ариши, о чем-то беседующей с няней. – Доброе утро. – Кир, ты почему меня не разбудил?! – Ты так сладко спала, что рука не поднялась. Кофе? – Я же просила меня разбудить, Кирилл! У меня вообще-то есть работа. Да, может, она не так важна, как твоя, и не приносит миллионов, но ее нужно делать, – цежу я. – Кстати, ты не знаешь, куда делся мой телефон? – Я забрал, чтобы он не трезвонил. Как будто так и надо, Кир достает из кармана мой недавно купленный айфон. Спокойно, Аня, спокойно… Ты же знаешь, что он такой, да? Ничего нового. Просто выдыхай. Но сделать вид, что все нормально, у меня не получается. Почему-то не срабатывает фейс ай ди. Мое лицо так перекосило, что даже система безопасности его не узнала. Дрожащими пальцами ввожу пароль вручную. Проверяю мессенджеры – сообщения висят непрочитанными. Немного перевожу дух и открываю журнал входящих. В семь двадцать три мне звонил шеф. – Зачем ты отвечаешь с моего телефона?! – Я не хотел. Но Кинчев продолжал набирать тебя снова и снова. – Тем более! Значит, что-то случилось. Расспрашивать об этом лучше Кинчева напрямую. Не желая тратить время впустую и дальше, жму на дозвон. – Привет, Михал Семеныч. Что у вас? – А твой малолетний ебарь не сказал? Вчера ночью Наташу зарезали. Догадайся, кто. Кирилл успевает меня подхватить как раз в тот момент, когда у меня подкашиваются ноги. – Господи, а ведь ее мать говорила, что этим все и закончится, – всхлипываю я. – Что мне делать? Куда ехать? Я могу чем-то помочь? – Чем? – фыркает Кинчев. – Что ты можешь, так это сделать выводы. Выводы? Поднимаю заплаканные глаза на сопляка. Догадаться, на что намекает Михал Семеныч, нетрудно. Эмоции внутри закручиваются в тугую звенящую спирать. Я сбрасываю вызов, отшвыриваю телефон и вцепляюсь в лацканы на пиджаке Кирилла: – Какого черта ты мне не сказал?! Ты не имел права! Я должна была… Должна была… – Что? Ну, что бы ты сделала? – Я не знаю! Что-нибудь! Ты не имел права, – повторяю, как заведенная. – Успокойся. Такие истерики негативно сказываются на… – Заткнись! Перестань вести себя со мной, как с тупой истеричкой! Ты сам, своими чертовыми поступками выводишь меня из себя! Я должна была знать. – Ну, вот ты знаешь. И? Разве что-то можно изменить? Нет. А так ты хоть выспалась. Нерожденные слова умирают в горле. Руки безвольно опускаются по швам. Не моргая, наблюдаю за тем, как сопляк наклоняется, чтобы поднять мой телефон. – Экран вроде цел. Понаблюдай, как будет работать, если что, купим новый. Пульсация в висках усиливается. В этот момент я его всей своей душой ненавижу. – Там убили девушку, – сиплю я, – молодую, красивую девушку. У нее была впереди вся жизнь. Была, и не стало. Потому что какой-то мудак решил, что может ей распоряжаться. Ты ведешь себя точно так же. Понимаешь? Ты, мать его, ведешь себя точно так же! Меня трясет. От боли за глупую девчонку, с которой ничего бы не случилось, прислушайся она к чужим советам. От ярости на мудака, который ее убил. От злости на Кирилла, который такими поступками разрушает хрупкое доверие, которое я с миллионом побочных эффектов для себя синтезирую внутри. – Аня… – Оставь меня в покое, Кирилл. Просто оставь меня сегодня в покое. Спешить мне и впрямь больше некуда. Поэтому я долго стою под душем в попытке прийти в себя. Но все даром. Мне никак не удается взять под контроль истерику. Я захлебываюсь рыданиями. Глупая, глупая Наташка. Почему я не смогла ее переубедить? Если бы мне удалось до нее достучаться, найти те самые нужные слова, все бы наверняка сложилось иначе. Так, стоп, Аня. Винить себя – последнее дело. Да только не получается не винить. – Я тебя отвезу. Ты не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Маньячная пристальность, с которой Кирилл за мной наблюдает, сейчас почему-то совершенно не трогает. Чего не скажешь о его обвиняющем: – Ты плакала! – Судя по всему, не в последний раз, – фыркаю я. Лицо мальчишки как будто бы вздрагивает. Он… потерян. Совершенно потерян. – Я не могу тебя постичь. Пытаюсь. Но ни черта не получается. Я же хотел как лучше, Аня. Лучше для тебя. Боги, дайте мне сил. – Я знаю, Кирилл. Тем это для меня и страшнее. Ты искренне считаешь, что знаешь, как для меня будет лучше. – Что бы изменилось, узнай ты о смерти этой женщины на четыре часа раньше? – Ничего. Но вот этой ситуации между нами точно бы не возникло, – пожимаю плечами. – Так мы поедем? – Конечно. – Я только с Аришей обнимусь. Удаляясь, чувствую на себе тяжелый взгляд парня. Ариша с няней мастерят какие-то поделки из цветов. Приходится контролировать себя, чтобы не задушить дочь в объятиях. Моя маленькая девочка. Вот так растишь их, выкладываешься, любишь, а потом появляется на горизонте какой-то мудак и… – Мам, ты чего? Все нормально? – Конечно. Я просто тебя безумно люблю. Ты – самое важное, что есть в моей жизни. Ари широко улыбается и снова ныряет мне в руки. – Мы всегда будем вместе, да? – Всегда. Обещаю. Хочешь, вечером поедем в парк? Говорят, новое колесо обозрения открылось. – Хочу, – часто-часто кивает дочка. – И Кирилла с собой возьмем. Если он сумеет пораньше освободиться. Возьмем ведь? – Конечно. Куда мы без Кирилла, да, Ариша? – не могу спрятать просочившуюся в голос иронию. Благо Ари еще слишком мала, чтобы ее расслышать. – Никуда, – счастливо улыбается. – Кир – самый лучший. Самый лучший. И ты, Анют, как-то это съешь. ГЛАВА 18 – Это тебе. – Очередное платье? – Особенное платье. Мы идем в клуб. Тебе не помешает развеяться. – Опять решаешь за меня? Кир делает шумный вдох. Да. Знаю. За последнюю неделю я здорово потрепала мальчишке нервы, но ничего поделать с этим я не могу. Гибель Наташи что-то окончательно во мне надорвала. Сил хватает исключительно на то, чтобы поддерживать видимость нормальности в глазах Ариши, но на этом и все. Ощущение, что мой мир рушится, а земная кора трещит и осыпается у меня под ногами, затягивает все сильней. – Если ты ставишь вопрос так, то конкретно в этом случае – да, решаю. Собирайся, – цедит сквозь стиснутые зубы. – Выйди, чтобы я могла одеться. Кирилл выходит, оглушительно грохнув дверью. Вообще я, конечно, веду себя в лучших традициях подсевших на эмоциональные качели жизни с абьюзером жертв – испытываю его терпение. А все почему? Потому что мне нужно знать, что произойдет, когда это самое терпение закончится. Я устала думать об этом, устала бояться. И, в конце концов, устала гадать, возможна ли нормальная жизнь с одержимым тобой мужчиной. Это изначально нерабочая модель, или я могу себя в нее как-то встроить? Я еще в адеквате, или уже на всех парах несусь к черте, за которой моими поступками станет руководить созависимость? И для всех этих мыслей фоном – так и не предъявленные Кириллу обвинения. На днях его опять вызывал следователь, и я накрутила себя до того, что не смогла есть. Принимаю душ, надеваю купленное Кириллом платье. Черное, с тугим лифом, подчеркивающим грудь. Наверное, мальчишка хочет отыграться за все те дни, когда я не вылезала из домашнего костюма, стараясь выглядеть максимально непривлекательно. Но это мы еще посмотрим! Я исполню его приказ, но не больше. Никакого макияжа, никаких каблуков. Только волосы сушу феном. – Я готова. Кирилл оборачивается. Останавливается взглядом на моих кроссах. К его скулам приливает кровь, отчего выступившие желваки проступают отчетливее. Я вызывающе вздергиваю подбородок. Давай, вели мне переобуться! – Прекрасно выглядишь. Ну что, пойдем? Или ты хочешь пожелать спокойной ночи Арише? На самом деле если кто и выглядит прекрасно, то это именно Кир. Ему идет и эта глубокого кобальтового цвета рубашка, и брюки, которые так ладно на нем сидят. Ну что я за дура? Что мне стоило приложить чуть больше усилий, чтобы казаться если не его ровесницей, то, по крайней мере, моложе, чем есть? Для этого достаточно было замазать консилером круги под глазами и чуть подкрасить ресницы. Ну вот. Опять меня швыряет от одного к другому. И как тут не тронуться умом? – Загляну к ней на минутку. Но минуткой дело не обходится. К Киру я спускаюсь хорошо если спустя четверть часа. Он, вздернув бровь, смотрит то на мои босоножки, то на губы, выделенные ярко-бордовой помадой. – Это Ари. Сказала, так будет лучше, – отвожу глаза. – Понятно. Я не смотрю на сопляка, но кажется мне, будто он улыбается. Серьезно? Решил, что я для него постаралась? Ха! Мне вообще эта вся затея не в радость. Я в клубе сто лет не была. Зря он решил, что поход туда сможет меня расслабить. Скорее я получу лишние доказательства того, насколько мы разные. А вот если Кир хотел меня впечатлить, у него вышло. По всему, парень решил не мелочиться и притащил меня в самое пафосное заведение. Напрасно я волновалась, что мне будет неловко среди молодежи его возраста, потому что публика здесь вполне солидная. Пока мы идем к столику в VIP-зоне, к Кириллу подходят поздороваться многочисленные знакомые. На меня же как будто даже никто не смотрит. И это злит, ведь я примерно догадываюсь, что это все означает. Сопляк так часто меняет спутниц, что его приятели просто не считают нужным их запоминать. Интересно, а вот эта улыбающаяся ему кукла в курсе, что парня, на которого она смотрит с таким обожанием, в скором времени могут обвинить в убийстве? А если да, почему это не умерило ее прыти? Может, она верит, что Кирилл на это неспособен? Стоит нам устроиться за столиком, как на нем тут же возникает ведерко с шампанским. Улыбчивый официант разливает напиток по бокалам и интересуется, готовы ли мы сделать заказ. – Я не голодна. – Тогда пей, – пожимает Кирилл плечами. – Не хочу шампанское. – Хочешь. Это твой любимый напиток. Самое смешное, что он прав. Мне бы расслабиться и кайфовать от того, что мой мужчина такой внимательный, но он опять не поинтересовался моим мнением, и я опять не могу сконцентрироваться ни на чем другом. О, да господи, Аня, до хрена думаешь. Просто выпей это чертово вино! Тянусь к бокалу. Кир отвлекается на официанта и заказывает нам еду. Среди прочего в его заказе – теплый салат с грушей и устрицы. И это тоже ведь для меня. Интересно, а если я к ним не прикоснусь, что? Он запихнет моллюсков мне в глотку? Ну, вот почему я об этом думаю вместо того, чтобы просто насладиться любимыми деликатесами?! Как перестать себя накручивать? Чертов Кинчев. Чертово его «сделать выводы». В надежде, что хоть алкоголь поможет мне расслабиться, первый бокал выпиваю залпом. Да только правы те, кто говорит, что выпивка лишь оттеняет наше настроение и делает эмоции ярче. В моем случае я только сильнее гружусь. Чувствую себя жутко неуместной. В этом месте, рядом с этим пацаном, которому бы лучше увлечься более молодой, «легкой» девочкой, без заморочек. – Не хочешь потанцевать? – Кирилл закидывает руку мне на плечо и притягивает к своему боку. – Нет. Я отстраняюсь, но он не позволяет. Одной рукой продолжая все так же меня обнимать, второй он подхватывает ракушку и подносит к моим губам, тем самым добавляя ко всем другим моим страхам еще один – а если нас кто-то увидит? – Кирилл, перестань. – Не могу. Ешь. Зажмурившись, всасываю моллюска. – Доволен? Крылья носа Кирилла вздрагивают, он хищно оскаливается. Откладывает раковину в сторону и касается пальцами моего оголенного бедра – в положении сидя платье задралось – дай боже. – О, да. Это было та-а-ак сексуально. – Кир… Перестань. На нас смотрят. – Пойдем в туалет. В машину. Куда угодно, можем даже домой поехать! У меня уже член дымится, Аня. Неудивительно. Я динамлю его с сексом уже неделю. И если раньше он это как-то терпел, то сегодня – вряд ли станет. Кирилл уже сейчас раздвигает мне бедра. И спасает меня только то, что под столом этого не видно. – Перестань! Я не хочу. – А мне ты что предлагаешь? Опять на тебя подрочить? Не считая нужным как-то комментировать резкость Кира, сбрасываю его руку и демонстративно отодвигаюсь подальше. – Аня, у меня есть потребности. Если их не будешь удовлетворять ты, я буду удовлетворять их с другими. – Так вперед, Кир. Пожалуйста, сделай мне одолжение! Боже мой! Боже мой… Что я говорю?! Хочется извиниться. Тут же, сходу. Забрать брошенные на эмоциях слова обратно. Потому что я ими обесцениваю, к чертям, все! Но что-то мешает. – Хорошо подумала? – сощуривается Кирилл. Ну, давай, Аня! Скажи ему. «Нет. Прости»… Это так просто. – Я готов ждать тебя, сколько придется, но ты должна объяснить мне, какой в этом смысл. Твое ослиное упрямство – не повод. – Ну, тогда делай то, что считаешь нужным. – Вздергиваю подбородок. Кир еще некоторое время внимательно меня разглядывает в пульсирующем свете стробоскопов. А потом встает и неторопливо уходит. Рев в ушах перекрикивает даже музыку. На горло будто кто-то удавку из колючей проволоки накинул – оно дерет. Я хватаю бутылку и, разливая шампанское ценой в половину моей зарплаты, наполняю бокал. Два жадных глотка не спасают. Я вскакиваю. Зарываюсь руками в волосы и, хренея от собственной реакции, истерично смеюсь. Надо же, как оно на меня подействовало. А ведь сопляк наверняка просто отошел в туалет. Ну, или, чтобы заставить меня понервничать, спустился, чтобы перекинуться парой слов с друзьями, которые нас приветствовали на входе. Угомонись уже, Аня. Вот просто угомонись! Подхватив сумочку, решаю выйти подышать воздухом. На полпути к выходу сворачиваю к туалетам. Толкаю дверь и застываю как вкопанная, не имея никаких сил не смотреть на то, как сопляк стоит, облокотившись задницей на столешницу со встроенными раковинами, а какая-то девка, сидя перед ним на коленях, расстегивает его ширинку. Я забыла… Я правда забыла, что Кирилл никогда не бросал слов на ветер. – Ты что-то хотела, Ань? – пацан издевательски приподнимает бровь и, зафиксировав голову дернувшейся было девчонки, тянет вниз язычок молнии. И я вдруг понимаю, что вот он, во всей красе – предел его терпения. Я была готова к чему угодно – к тому, что он ударит меня на эмоциях, оскорбит, или как-то иначе унизит. Но ничего подобного не произошло. Он просто переступил через меня и… все. И я дура, да, но, пожалуй, это самое страшное. Кир опускает вниз резинку боксеров и выпускает наружу толстый напряженный член. Я зажмуриваюсь. Это конец. Потому что я никогда не попрошу для себя второго шанса. Я тупо не понимаю, как? Ну, вот что я ему скажу? «Прости, Кир, я все осознала. Давай мы с этой девкой поменяемся местами?» Конечно, нет. Ну, конечно. Я этого не сделаю. А он не упустит шанса толкнуть качели сильнее. Даже если в итоге мы разобьемся оба. Голова опускается под тяжестью увиденного. Я разворачиваюсь и дерганым движением толкаю дверь. Шаг, другой… Ты посмотри, и ведь получается. Со сломанным пополам хребтом идти. По лестнице, к выходу мимо охраны, и дальше через стоянку у клуба куда-нибудь. Куда-нибудь… Все правильно. Этого следовало ожидать. Я ведь обещала себе не злоупотреблять его чувствами. Но злоупотребила. И Кирилл, конечно же, не упустил возможности меня проучить. Окей. Что теперь уж? Я иду, и иду, ничего перед собой не видя, не слыша, когда меня будто смерчем сносит. – Дура! Дура… Какая ты дура. Аня. На талии сжимаются горячие руки сопляка, затылок обдает теплом его дыхания. Отчего застывшая в венах кровь начинает потихоньку оттаивать. Я всхлипываю, ежусь… Сейчас мне абсолютно плевать, закончили они начатое или нет. Я просто дышу. Снова дышу. И важней этого ничего нет. – Не плачь. Не могу, когда ты плачешь. Я противлюсь, но он разворачивает меня к себе и сжимает на щеках пальцы, отчего мои кривящиеся в истерике губы выпячиваются вперед, как у рыбки из древнего мультика. – Ну что ты? Глупая… Мне никто кроме тебя не нужен. Кирилл снимает языком мои слезы, слизывает эмоции... Одержимый маньяк, он заражает меня этим вирусом. Я размахиваюсь и со всей дури бью его по щеке. Зрачки сопляка расширяются, являя мне всех живущих в нем демонов сразу. Страшно? Очень. И, наверное, мне надо бежать. А я, напротив, с восторгом пялюсь. И снова заношу руку. Правда, ударить себя во второй раз Кирилл не позволяет. Перехватив меня за запястье, он поворачивает меня волчком и толкает в образуемую деревьями тень. Едва не счесываю лоб об узловатый покореженный временем ствол. Лишь в последний момент умудряюсь извернуться, выставив перед собой ладони. – Ты что, совсем?! Что ты делаешь? Прекрати немедленно. Сумасшедший… Да только Кир плевать хотел на мои просьбы. За спиной лязгает пряжка, а следом сопляк рывком оголяет мои бедра. И вот он уже везде: внутри, в крови, под кожей. Мы опять на качелях, которые Кир раскачивает все сильней и сильней, равнодушный к моим отчаянным просьбам остановиться. Я, наверное, все же сошла с ума, но его животная дикость вызывает во мне восторг. Это ощущение щекоткой расползается по животу, скрючивает пальцы на ногах и заставляет сочиться лоно. Разрывая на куски тишину, звучат шлепки наших влажных тел и утробное звериное рычание двух дикарей, дорвавшихся друг до друга. Не прекращая яростных движений бедрами, Кир стаскивает с моей груди платье и сжимает пальцы на ноющих сосках. – Да-да-да… Ничего… Ничего не имеет значения. – Я в тебя. Солью все, что неделю копилось. Слышала?! В ответ мое лоно начинает бешено пульсировать, и на несколько секунд я опять слепну от вспышки сверхновой у меня в голове. ГЛАВА 19 Этот свет выжигает все. Но если зрение через некоторое время ко мне все-таки возвращается, то все другие чувства, видно, сгорают полностью. Во мне даже стыда нет, хотя поводов для него вроде бы предостаточно. Например, прямо сейчас сопляк стирает с моих ног свою остывшую сперму, а я лишь послушно развожу ноги. – Пиздец меня много! – улыбается Кир, но его улыбка совершенно не касается глаз. Взгляд у Кирилла тяжелый, совсем не вяжущийся с легкостью, звучащей в голосе. Тяжелый и будто бы настороженный. Боится мальчик. Не знает, чего теперь ему от меня ждать. Я так явно понимаю его страхи, что это даже страшно. Я словно чувствую его. Теперь, когда все другие эмоции стихли, я его чувствую, да… Понимаю и принимаю. Жмурюсь, чтобы подольше удержаться в этом сладком моменте абсолютной пустоты и безмятежности. Ощущаю себя как марафонец, сошедший-таки с дистанции, которая изначально ему была не по зубам. Я больше не хочу и не могу бежать дальше. Выиграть это состязание мне не грозит, а вот угробить себя в процессе – очень даже. Смешно, я почему-то совершенно забыла, что разрушить человека без его активного на то согласия и соучастия невозможно. Будет ли Кир и дальше пытаться мною командовать? Безусловно. Такова его суть. Сумеет ли он остановиться, если я дам понять, что мне это неприятно в каких-то моментах? Да, конечно. Он много раз шел мне навстречу. Я буду последней идиоткой, если проигнорирую то, как отчаянно он старается. – Я задержался только потому, что надо было оплатить счет. С той девкой у меня ничего не было. Я не хотел причинить тебе боль, вот и остановился. Не отрывая затылка от подголовника, поворачиваюсь к Кириллу. Щеки касается прохладная кожа сиденья. По лицу парня скользят блики от проезжающих мимо машин и мигающей напротив рекламной вывески. Добавляя киношности происходящему. Не хватает только слезливого саундтрека, звучащего фоном. – Врешь. Причинить мне боль ты хотел о-о-очень. А остановился лишь потому, что тебя удовлетворила ее интенсивность. Я права. Кир закусывает щеку. Только успокоившееся сердце разгоняется по второму кругу. Дыхание сбивается. Да-а-а… Он боится. Очень боится, что теперь я его оттолкну. Не только я ведь нащупывала пределы. – Ты меня ненавидишь? – сипит Кирилл, уткнувшись лбом в сложенные на руле руки. – Нет. – Зарываюсь пальцами в его волосы. – Я тебя, похоже, люблю, – смеюсь. – Ну, кто бы мог подумать, что это случится? Кирилл резко вскидывается. Ловит мою ладонь, которой я только что его ласкала. И смотрит… Боже, как он на меня смотрит! – Я всегда это знал, Аня. Ты одна только и любила меня настоящего. А я всегда любил тебя. С первого дня, когда отец нас познакомил, помнишь? Ты так тепло на меня взглянула, что я совершенно растерялся. И даже не соизволил поздороваться, прежде чем уйти. – Хмыкает. – Да-да, так все и было. Я тогда подумала, что ты приревновал отца ко мне. – А я и приревновал. Но не отца. – Кирилл… Не надо. – Надо. Хочу, чтобы ты знала. Ань, ты первая женщина, на которую я вообще обратил внимание. Меня ведь до этого ничего кроме компьютеров не интересовало. Все вокруг твердили о необходимости социализации, а я не видел в этом никакого смысла. Я даже не понимал, да и сейчас, если честно, не понимаю, почему вокруг этой темы развели столько шума. Отсутствие ненужных эмоций лично для меня – плюс. Я на самом деле реально мало к кому испытываю чувства, ты в курсе. Но с тобой все иначе. Я тебя увидел, и все мое прежнее ощущение реальности перевернулось с ног на голову. В меня рвануло столько неизведанного и непонятного… Словно я все это время ходил с необъятной пустотой внутри, но понял это лишь тогда, когда она стала стремительно заполняться любовью к тебе, Аня. И да, я захотел тебя себе тотчас же. И да, любой ценой, – губы Кирилла кривятся, – все ровно, в соответствии с тем диагнозом, который мне так никто и не рискнул поставить, вероятно, потому, что кроме этого ни черта в него больше не вписывалось! Я любил тебя, я тобой восхищался, я переживал, ревновал, бесился… Слишком много эмоций как для человека, который якобы вообще на них не способен. – Ты больше не пытался выяснить, что с тобой? – шепчу, до глубины души тронутая признаниями Кирилла. – Нет. – Отводит глаза. – Зачем? Оно же мне никак не мешает. Ань, ты пойми, я не вижу ровным счетом никакой проблемы в том, что мне плевать на людей, которых я знать не знаю. Того, что я испытываю к тебе и Арише, мне хватает за глаза. Иногда даже этих чувств становится так много, что мне вскрыться хочется, чтобы их выпустить. Это страшно, понимаешь? Вот так на ком-то завязываться, тогда как у тебя принципиально другая оптика восприятия. Я же эгоист жуткий, Ань… А тут ты. И мы – как сообщающиеся сосуды. Тебе хорошо – и мне хорошо. Тебе плохо – и я сдыхаю, не понимая, что сделать, чтобы тебе помочь. Ты не такая, как другие женщины. Я понятия не имею, что вообще в твоей голове творится. Невозможность просчитать тебя сводит меня с ума. Наверное, ты никогда не сможешь понять, что я чувствую. И как по мне бьет, когда я в отношениях с тобой лажаю. Я себя просто уничтожаю в такие моменты. Себя уничтожает. Не меня… Господи, какая я дура! – Кир, а почему ты только сейчас решился попытаться ко мне заново подкатить? – По тем причинам, о которых рассказал выше. Ань, мне даже сейчас не хватает опыта в отношениях с тобой. Я… – Набирался. – И это тоже. Да и моему бизнесу нужно было окрепнуть. Семья – это большая ответственность. А отец… Ты в курсе, он никогда бы не принял мой выбор. – Ты боялся, что Виктор лишит тебя наследства? Я не ерничаю, правда понять пытаюсь. Если все ровно так, как Кирилл говорит, ему было, мягко скажем, непросто. – Да нет, с голоду мы бы не сдохли. Ты же знаешь – я гений программирования и лидер по своей сути. – Кирилл вызывающе оскаливается. – Но что было бы с Ари? Вряд ли бы ты согласилась со мной встречаться, пока у отца в руках оставался козырь в виде твоей дочери. Я вообще не уверен, что ты согласилась бы со мной быть по доброй воле. – И поэтому ты решил прибегнуть к шантажу. – Никак иначе я не мог заставить тебя дать нам шанс. Не проси за это извиняться. Я закатываю глаза: – Не буду. Все равно ты не чувствуешь за собой вины. – Вот именно. Аня… – М-м-м? – Ты сказала, что любишь меня. О-о-ох. Да. Я действительно это сказала. – И всегда любила. Просто это чувство сильно трансформировалось за прошедшее время. – Хорошо, – довольно безэмоционально замечает Кир, что никак не вяжется с его диким взглядом и тем, как надсадно он дышит. Мальчик мой. Сколько же в тебе… – Я рад, что это, наконец, произошло. Знаешь ли, было стремно мечтать трахнуть ту, которая пыталась заменить мне мать. – Тебе, и стремно? Не верю. Кирилл оборачивается ко мне, проходится нечитаемым взглядом по лицу и… растягивает губы в порочной улыбке: – Ты права. Плевать мне на это было. Иди сюда. – Ну уж нет. Давай потерпим до дома. – Иди сюда, – повторяет. – У меня, между прочим, мечта сбывается. Не порти момент. Я его мечта… Знаете, как приятно быть чьей-то мечтой? Очень-очень-очень. Внутри все будто в морские узлы стягивает. И в то же время, напротив, отпускает что-то. Осторожно перекидываю ногу через Кирилла и перебираюсь к нему на колени. – Так лучше? – Значительно. Между бедер упирается его каменно-твердый стояк. Я, закусив губу, ерзаю. Обхватываю ладонями его скулы, веду ладонями к затылку и, зарывшись пальцами в волосы, влажно целую. – А если бы он не погиб, Кирилл? Сколько бы еще это длилось? – Не думай об этом, – просит, чередуя каждое слово с нежным касанием губ. – Не могу. У тебя ведь был какой-то план? Сколько бы мы еще ждали? – Ни секунды больше, чем это было бы оправдано. И я ему верю. Вот так просто. Верю и окончательно сдаюсь. Обвиваю шею руками, прижимаюсь всем телом. Веду носом по скуле к уху, наслаждаясь тем, как он пахнет. Набираю полные легкие его дерзкого, как он сам, аромата, и в груди начинает жечь. Тороплюсь и жадничаю. Захлебываюсь. С ним каждый раз как последний. С ним каждый чертов раз… – Мне звонил Мещеряков. Представляешь, уже назначили предварительное слушание. – Я в курсе. Он мне тоже звонит. – Ну да, – морщу нос. – Я и забыла, кому обязана. – Перестань, – одергивает меня Кирилл. – Прости, – вздыхаю я и действительно осторожно прикусываю кожу на его шее. – Я по привычке, наверное, кусаюсь. Представляешь, он сказал, что мне даже нет необходимости приезжать в суд. – Ну, ты ж юрист. И процедуры получше меня знаешь. – Знаю. И так действительно можно, но… – Но? – Сложно объяснить. Наверное, я просто привыкла ходить на каждое заседание, опасаясь, что суд расценит мой пропуск как незаинтересованность в исходе дела. Знаю, теперь в этом нет необходимости, но перебороть себя не могу. – Готова с шашкой наперевес доказывать, что ты хорошая мать? – Угу. И что с моим моральным обликом все в порядке. Хотя, – делаю многозначительную паузу, – я уже в этом не очень уверена. Кирилл, распутно улыбаясь, приподнимает бедра. – Даже не знаю. Впрочем, всегда можно соврать. – Подталкиваешь меня к лжесвидетельству? – шепчу сопляку в губы. – Не самый большой грех, согласись. Не знаю. Формально ничего плохого мы вроде не делаем. Но не в глазах общества. – Кирилл… – Да? – А как ты вообще видишь наши отношения? То есть… Ты вроде бы не собираешься их скрывать, иначе бы не звал меня в клуб, но… – Тебя так волнует, что скажут люди? Продолжать настолько серьезный разговор, сидя у Кирилла на коленях, сложно. Его напряженный член ох как отвлекает. Я возвращаюсь на свое место, хотя Кир пытается меня задержать. – Не в том смысле, о котором ты мог бы подумать. У меня осталось не очень много людей, мнение которых для меня было бы важным. Это правда, даже Кинчев после нашего последнего разговора растерял свой авторитет в моих глазах. – Но? – Но у нас есть Ариша. Вдруг это как-то отразится на ней? Дети жестоки, и всем рот не закроешь. Боже, почему мы обсуждаем такие серьезные вещи в машине? – резко меняю тему. Кирилл в ответ жмет на кнопку запуска и ободряюще сжимает мою коленку. – Понимаешь, я же, когда по факту занялся ее воспитанием, ничего о детях не знал. Пришлось учиться по ходу дела. И знаешь, что я практически сразу понял? С детьми нужно вести себя, как с взрослыми. Да, в некоторых ситуациях, конечно, необходимо будет делать поправку на возраст, но в целом, думаю, если ей все объяснить, Ари поймет. Она умная девочка. Кирилл выезжает на свободную дорогу и чуть притапливает, пользуясь ситуацией. Но я не пытаюсь его одернуть. Кир – прекрасный водитель, да и мы не превышаем. А мне так хочется почувствовать, как ветер летит в лицо и треплет волосы… Приоткрываю окно. Да! Кайф. – Умная – это бесспорно. Но я не уверена, что сама к этому готова. А вдруг что-то пойдет не так? Вдруг она спросит что-то такое, на что у меня не будет ответа? – Я тебя подстрахую. – Не знаю, Кирилл. Мы и без этого столько всего с ней упустили. Риск слишком велик. Могу ли я себе его позволить? – Если тебе действительно нужен мой ответ – я считаю, да, можешь. Но он же ничего не изменит, правильно? Поэтому давай не будем спешить и просто дождемся, когда ты почувствуешь себя увереннее, – усмехается Кир и треплет меня по коленке. И, конечно, ему не по душе такое промедление. Скорее всего, он даже не может понять мою нерешительность, потому что ему самому любые сомнения чужды. Поэтому то, что Кирилл в очередной раз идет на уступку, и стоит так дорого. Кладу поверх его ласкающих пальцев свою ладонь. – Откуда ты только такой мудрый взялся? – Погоди с выводами, – хищно оскаливается тот, – еще ведь непонятно, насколько меня хватит. – Ох уж эта твоя беспощадная правда, – смеюсь, настроение, несмотря ни на что, отличное. Даже повисшее в салоне молчание не напрягает. Утробно рычит движок, из колонок льется забугорный рэпчик, Кир качает в такт головой. И мне так хорошо, как давно уже не было. Наверное, это и есть счастье. ГЛАВА 20 – Ну, давай уж, рассказывай, – хмыкает Кирилл, не открывая глаз. В последнее время выглядит он довольно осунувшимся, и это неудивительно, учитывая то, сколько сил у него отнимает работа. В какой-то момент это стало не на шутку меня тревожить. Но когда я рассказала о своем беспокойстве Кириллу, тот заверил меня, что так будет происходить не всегда. И объяснил, что нынешний сложный период обусловлен грызней между акционерами, и ничем более. Как я и думала, не все они горели желанием, чтобы их активами управлял двадцатидвухлетний мальчишка. Люди старшего поколения очень склонны недооценивать молодость. А еще равнять по себе. Дескать, если у меня в двадцать два в голове свистел ветер, то и у всех так. – Что рассказывать? – Что тебя тревожит. Я все вижу, А-а-а-а-ня. – Даже с закрытыми глазами? – пытаюсь свести все к шутке. – С закрытыми глазами я тебя чувствую. Кир улыбается и берет в кольцо пальцев мою щиколотку. В тот же миг я скашиваю взгляд на резвящуюся неподалеку дочь. Не смутило ли ее то, что мои ноги лежат у Кирилла на коленях? Нет. Ей до нас вообще нет никакого дела. Мне все трудней отстраняться от мысли, что я сама все усложняю, оттягивая наш разговор. С другой стороны, не сказать, что я совсем ничего не делаю. Да я при каждом удобном случае акцентирую внимание Ари на том, что между нами с Кириллом нет абсолютно никаких родственных связей, и раз за разом повторяю, что он уже взрослый. Мой пунктик на этот счет веселит Кира особенно. Ну и ладно. Я не боюсь показаться ему смешной хотя бы потому, что, несмотря ни на что, он очень внимателен к моим страхам. – Хм… Я хотела у тебя поинтересоваться насчет денег. – Очень неожиданно. Кажется, мне действительно удается здорово удивить сопляка. Он даже один глаз приоткрывает. – Займешь мне сумму? Правда, не знаю, насколько… – Я платежеспособный? – посмеивается Кирилл. Я отчего-то смущаюсь: – Ну да. Тебе каждый раз нужно надо мною смеяться? – А как тут удержаться? Твоя непосредственность – это что-то. Дую губы. Рядом с Кириллом я узнала, что, оказывается, умею это делать. – Непосредственность? – Именно. Кстати, если бы ты разок переступила через свою дурацкую гордость и проверила баланс карты, которую я для тебя оформил, может, ничего бы и просить не пришлось. – Моя гордость не дурацкая! И мне не нужны твои деньги. – Только что ты заявляла обратное. Или я тебя неправильно понял? – смеется гад. – В долг – это другое. Я буду последней идиоткой, если пойду брать деньги под процент в банк, тогда как ты мне можешь выдать беспроцентную ссуду. – Так, значит, и тебе ничего меркантильное не чуждо? – смеется в голос. А я даже обидеться на него не могу – такой Кир в этот момент счастливый. И невыносимый… И мой. Весь мой. Сердце мягко сжимается. – Я гордая, а не тупая, – высокомерно задираю нос, но, не выдержав, тоже весело фыркаю. – Так что? Я могу на тебя рассчитывать? – Полностью. А на что тебе деньги, Ань? – Хочу открыть собственное дело. Я ведь и впрямь неплохой флорист. Что-то во взгляде парня меняется. Не успеваю уловить, что. – А как же фонд? – Ты прав. Работа там слишком изматывает. Я довольно долго в этой бесконечной боли варилась, думая, что с успехом от нее отстраняюсь. Но гибель Наташи показала, что ни черта у меня не получается. Да и я так счастлива в последнее время, что… – Что? – переспрашивает Кирилл, купая меня на дне светящихся золотыми брызгами удовольствия глаз. – … хочу сохранить это ощущение в себе подольше. – Я счастлив, что ты счастлива. – Голос Кирилла осип, с головой выдавая чувства. Тяну руку. Кончики наших пальцев соприкасаются, усиливая ощущение связи. – Мам! Кир! Он пришел! – Кто пришел? – Ежик! Я же говорила, что видела ежика! Ой, а это кто? Кир, тут детки, маленькие ежата! – захлебывается восторгом Ариша. Не сговариваясь с Кириллом, выбираемся из шезлонгов, чтобы посмотреть, кто к нам пожаловал. – Раз, два, три… Три маленьких ежика! Целых три! – прыгает на одной ножке дочка. – А это их мама, да?! – Наверное. Восторг Ариши невероятно заразителен. Я усаживаюсь на корточки рядом с копошащимися комочками, стараясь никого не испугать. Но один из них все равно скручивается в комок. – А где их папа? А они теперь всегда будут с нами жить?! А можно я дам им яблоко? – Где их папа, нам неведомо. Захотят ли они жить с нами – тоже вопрос. А вот яблоки, Ариш, ежи не едят. Так-то они хищники. – Папа их, наверное, умер. Как мой. Я закусываю губу, пораженная тем, что из обилия информации, которую выдал Кирилл, Ариша сделала именно такой вывод. – Или ушел на охоту. – Нет. Я точно знаю, что умер. Бедные, бедные ежата. – На черных мохнатых ресницах дочери собираются слезы. – Эй, маленькая, ну ты чего расклеилась? – Забыв о ежах, обнимаю хрупкое тельце Ари. – Жалко малюток. У них нет папы. – У тебя тоже нет, но ты не выглядишь такой уж несчастной, – осторожно замечаю я, успокаивающе поглаживая Аришу по волосам. Кир стоит в шаге от нас. Я давно не видела, чтобы он был так растерян. Ему, конечно, сложно понять, как на ровном месте можно до слез расстроиться. Да и вообще придумать такую драму и искренне поверить в нее. Похоже, не только моя логика вводит этого парня в ступор. Ну, что поделать, милый? Смирись. Такая она – жизнь с девочками. – Это потому что у меня есть Кирилл. – Может, и у них тоже кто-то появится, – находится тот, приседая на корточки перед Аришей и ободряюще пожимая ее маленькую ладошку. – Да откуда? – горестно всхлипывает дочь. – Ты же у меня всегда был. А у ежат никого нету-у-у. – Ну-ка перестань разводить сырость на ровном месте. Смотри, какая у них симпатичная мама-ежиха. Симпатичная же? Мы с Аришей синхронно косимся на ничего не подозревающего зверька, который кажется гораздо больше озабоченным нашим вниманием, чем отсутствием запропастившегося куда-то партнера. – Хорошенькая, – часто-часто кивает Ари. – Ну вот. Что, такая красотка, и не найдет своим ежатам нового папу? – Не знаю, – теряется моя дочь и тут же, я это вижу по ее изменившемуся лицу, начинает примерять предложенную Кириллом ситуацию на себя. Затаив дыхание, жду, к каким выводам придет дочь. – Ма-а-ам. – Да? – Ты же не станешь искать мне нового папу? Я не хочу. Новые папы никому не нравятся. Я это точно знаю, потому что новый папа есть у Ники Авериной и Карима Муслимова. Они их ненавидят! Правда-правда. К тому же у нас есть Кир. Он хороший и очень красивый. Если тебе так нужен муж, давай им мой Кирилл будет. – Ну, это так не решается, Ариш, – лепечу я, абсолютно дезориентированная предложением дочери. – Почему? – Потому что во взрослой жизни все немного сложнее. Прежде чем жениться, люди должны друг другу понравиться, понять, что у них есть общие ценности и… – Тебе не нравится Кир? – Ариша удивленно распахивает глаза. – Нравится, но… – А тебе, Кирилл, нравится мама? – Очень, очень нравится. – Тогда о чем разговор? И пока я стою, как последняя идиотка, хлопая глазами, Ариша возвращается к ежам. – А что едят хищники, Кир? – Это смотря какие. Если мы говорим о меню ежа, то, скорее всего, это какие-то черви и опарыши, – не сводя с меня смеющихся глаз, отвечает тот. – Фу-у-у. Какая гадость. – Это для тебя. А гусениц, между прочим, едят даже некоторые люди. – В Таиланде. Я видела передачу, бр-р-р. А мы были в Таиланде? – Нет. – А давай поедем? – Хочешь приобщиться к поеданию гусениц? – смеется Кир, откинув голову. Внутри теплеет. Обожаю наблюдать за этими двумя. В такие моменты мне глубоко наплевать, в качестве кого сама Ари воспринимает Кира – брата или отца. Потому что гораздо важнее другое – у нее перед глазами пример здоровых отношений со значимым взрослым. Это невероятно ценно. Если бы я уже не любила Кирилла, непременно в него влюбилась бы за то, кем он стал для Ариши. Он ее друг, он ее защита. Он жилетка, в которую она может прорыдаться. Он костер, о который она греется, он одеяло, под которое она прячется от ошибок и разочарования. – И плавать в окияне! Аришка так и говорит – «окиян». Смешно. – Что скажешь, Ань? Поедем в Таиланд? – Даже не знаю, как можно отказаться от таких перспектив. Я еще никогда не ела гусениц. И очень давно не плавала в океане. – За шуткой не очень удачно маскирую торпедирующую меня какофонию чувств. – Вот только ты уверен, что сумеешь оставить дела сейчас? Мне бы не хотелось, чтобы Ариша разочаровалась, если поездка не состоится. Господи, да кому я вру?! Я сама ужасно разочаруюсь! – Сейчас нет. К тому же не стоит забывать, что в Таиланде летом сезон дождей. Но ваши пожелания, дамы, я принял к сведению. Пока мы болтаем, семейство ежей благополучно скрывается в сгустившихся сумерках. Ариша страшно горюет по этому поводу, укладываясь спать. Только и разговоров, что о ежах. Но хоть не о свадьбе. До сих пор не верится, что все так просто решилось. Конечно, это не означает, что мы с Кириллом объявим о своих отношениях тут же, но… Постепенно, если Ари не против, почему нет? Уложив дочь, возвращаюсь к себе, мучаясь от неясной тревоги. Скорее всего, я никак не могу поверить, что мне не выставят счет за свалившееся из ниоткуда счастье. Я принимаю душ, наношу на кожу полноценный уход, который всегда раньше игнорировала. Кирилл задерживается за работой, компенсируя наши посиделки в саду. Я от нечего делать прохожусь по комнате, заглядываю в окно и бесцельно выдвигаю ящик в прикроватной тумбочке. Ничего кроме дневника Виктора в этом ящике нет. Я зачем-то его достаю… «Возмутительно. С Кириллом случился настоящий припадок. Пришлось даже вызывать скорую. Врач, который его осмотрел, настаивает на госпитализации». Похолодев, возвращаюсь взглядом к дате, которая шрамами выгравирована на моем сердце. День, когда Виктор выгнал меня на улицу. С колотящимся сердцем перелистываю страницу, но далеко… далеко не сразу заставляю себя прочитать, что же он написал дальше. Не могу отделаться от суеверного страха, что это все навсегда изменит. Какой срыв? Какой врач? Какая, мать его, госпитализация? «Бух-бух-бух», – долбит в уши. Мамочки. Мамочки! Что здесь происходило? Ведь я никогда не задавалась вопросом, что происходило здесь, целиком и полностью сосредоточившись на собственных бедах. «Кир сошел с ума. Буянит. Вчера проведывал. Он был привязан к кровати. Сказали, он на врачей кидался». Нет-нет-нет. Как же так? «Никак не удается подобрать лечение». Два месяца прошло, и никак?! Я бегло просматриваю не относящиеся к Киру записи и до рези в глазах вглядываюсь в те скупые строчки, что посвящены моему мальчику. «Сегодня опять проведывал Кирилла. Тот был тих и находился в сознании. Угрожал меня убить при первой же возможности. Смешно. Он винит меня в том, что загремел в больницу». Руки уже не дрожат. Они трясутся, как у припадочной. Мысли мечутся, как крысы в лабиринте. Я сопоставляю даты, наши с сопляком разговоры… Он ведь говорил, что полгода не мог за мной следить. Полгода, которые он провел в клинике. Полгода… Очень много. По любым меркам. От чего его лечили?! Кто?! Не тот ли «специалист», архивы которого Кирилл взломал, чтобы вернуть мне возможность видеться с дочерью? Выходит, о его преступлениях он не просто слышал. Он о них знал… А еще он угрожал отцу убийством. Он угрожал. Отцу. Убийством. Месть. Вот его мотив. Теперь все сходится. Или нет? Не давая мне шанса все как следует обдумать, за спиной хлопает дверь. – Еще не спишь? – Н-нет. Закрываю блокнот и откладываю его на тумбочку. – Это хорошо. У меня на тебя сто-о-олько планов! – Я все знаю, Кирилл. Мой голос дрожит и срывается. Плохо… Психу нельзя показывать свои слабости. – Ты о чем? – Я знаю, что ты полгода лежал в психдиспансере. Знаю, что ты не в порядке. И что ты убийца. ГЛАВА 21 Если я еще на что-то надеялась, то страх, мелькнувший в глазах сопляка, превращает надежды в пепел. – И? Что теперь? Что теперь?! Что теперь… Я понятия не имею! Вскочив с кровати, я начинаю ходить по комнате туда-сюда, то и дело настороженно косясь на застывшего посреди комнаты Кирилла. – Ты даже не попытаешься оправдаться?! – в конце концов, не выдерживаю я. – Зачем? Я же вижу, что ты уже все для себя решила. – О, вот только не надо меня обвинять! Я ведь не из пальца эту ситуацию высосала! – мое лицо болезненно кривится, а слезы подступают так близко, что их ни за что уж не сдержать. Качели, взмыв к облакам, резко опускаются. В ушах свистит ветер, металлические цепи звенят, и стонут изношенные крепления. С небес на землю – это про нас. – Я прочитала д-дневник В-виктора. Стеклянный взгляд Кира сползает на тумбочку и возвращается ко мне. – Он вел дневник? Не знал. И? – Что и?! – визжу. – Что и? – Чего ты от меня ждешь, Аня? Оправданий? – Господи, говорю же, не знаю. Я х-хочу… прав-вды. Истерика сжимает горло. Каждое слово дается с кровью. – Я ведь даже не знаю, что он там написал, – сощуривается Кирилл. – Так посмотри! Посмотри и скажи, что это неправда. Господи, какая же я жалкая. Я умоляю, я действительно умоляю его убедить меня, что небо не рухнуло нам на головы. Стиснув зубы, Кирилл подходит ближе, тянет руки, будто хочет меня обнять. Но я, не сумев скрыть написанного на лице испуга, отшатываюсь. Я не знаю… просто не знаю, что он делал этими руками. Вдруг они по локоть в крови? Скорее всего, в крови, господи. Возникшая перед глазами картинка ладоней, по которым растекаются кроваво-алые реки, настолько яркая, что мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы отогнать это видение. Кажется, я тоже схожу с ума. Мы все больные… В отчаянии гляжу на Кирилла. В ответ он снова тянет ко мне ладонь, давая еще один шанс все исправить. Взгляд парня становится теплым-теплым, подбадривающим. Ну же, давай, трусиха. Доверься… Но отведенное на принятие решения время падает на дно невидимых песочных часов, а я так и продолжаю стоять на месте, пригвожденная к полу сомнениями. Пальцы Кирилла сжимаются в кулак. Рука медленно опускается и ныряет в карман за сигаретами. Кир замыкается прямо на глазах. Трансформация, происходящая с ним, завораживает точно так же, как и пугает: лицо разглаживается, тепло уходит из глаз, и даже его аура меняется, становясь невыносимо давящей. Прости, мальчик. Прости… Я просто не могу поверить тебе на слово. Вытащив зубами сигарету из пачки, Кирилл неторопливо подкуривает и опускается на постель. Не глядя на меня, берется за злосчастный блокнот. Он курит и скользит по исписанным страницам равнодушным, ничего не выражающим взглядом. В одном месте особенно яростно затягивается и еще раз проходится по написанному. – Что у вас случилось в тот день? Почему ты… Виктор назвал это «срывом». – Ну, а ты как думаешь, Ань? Ты же у меня умная, – кривит губы в неживой улыбке Кирилл. – Это все из-за меня? Кир ничего не отвечает. Лишь чуть приподнимает бровь. Мол, а ты сомневаешься? – Мне нужно для себя прояснить случившееся, чтобы лучше тебя понять. – Не думаю. Скорее я поверю в то, что ты пытаешься найти оправдания убийству. А ведь я уже сто раз говорил, что никого не убивал. – Он написал, что ты угрожал ему! – Господи, да я ни черта в тот момент не соображал! – срывается сопляк. – Ты хоть представляешь, как я жил эти полгода?! Абсолютно здоровый, я сходил с ума от таблеток, которыми меня пичкали, и мыслей о том, что ты там воюешь одна, а я ничем не могу помочь, потому что, сука, лежу в дурдоме! Редкими густыми мазками Кир умудряется нарисовать картину, от которой мне становится резко плохо. И жутко, и страшно, и больно за этого мальчика. Губы дрожат. Глаза опять на мокром месте. А еще мне очень холодно. Ведь солнце в его глазах погасло. – Как ты вообще туда попал? – Ну, меня действительно немного понесло. Отец обратился в больничку. – Он написал, ч-что это был нервный срыв. – Вероятно. Но из-за того, что я рвался к тебе, мне приписали гораздо более тяжелые состояния. – Как это возможно?! – Вел я себя действительно неадекватно. Но не потому, что спятил. А потому что оказался в клетке. Под воздействием препаратов, которые лишали меня воли. И превращали… не знаю. В овощ. Постепенно страх потерять себя вытеснил все другие. Ты даже представить не можешь, что это такое, Аня. На то, чтобы восстановить нормальную работу мозга и соскочить с нейролептиков, у меня ушло полтора года. Не буду рассказывать обо всех побочках, с которыми мне пришлось столкнуться. Как я уже сказал, страшней всего было навсегда потерять себя. – Зачем врачам понадобилось тебя гробить? Кир некоторое время молчит, будто собираясь с силами. Достает очередную сигарету и подкуривает от бычка. В комнате, где никогда не курили, повисла сизая пелена дыма. – Затем, что у нас вообще мало нормальных психиатров. Каждый такой случай абсолютно индивидуален и требует своего подхода. Но с этим как раз никто и не заморачивается. К тому же я попал в дорогую клинику, им такие «клиенты», как я, очень нужны. Звучит жутко. Сколько же ему довелось пережить? Я винила Кирилла в расставании с Аришей и знать не знала, какой ужас переживает он сам. Почему я не поинтересовалась, что происходит с мальчиком, которого я воспитывала целых три года? Я бы поняла, что с «лечением» Кирилла что-то не то. Потому что я единственная по-настоящему его знала. – Ты говорил с отцом о происходящем? – Да. А потом с ним разговаривал мой лечащий врач. Как думаешь, у кого из нас было больше шансов склонить батю на свою сторону? – Ясно, – отвожу глаза. – И как тебе все же удалось выбраться? – Через отделение терапии. – Кирилл невесело смеется. – Я слег с воспалением легких. А там особенно некому было следить за тем, чтобы я принимал назначенные препараты. Без них туман в голове потихоньку начал рассеиваться. И я сообразил, как лучше себя вести, чтобы убедить психиатров, что их лечение дало результат. Ну а потом я добрался до главврача. Это тебе известно. – Почему ты не рассказал обо всем мне? – обхватываю предплечья ладонями. – Потому что знал, как ты отреагируешь. Просто посмотри на себя. Уже прикидываешь, как от меня сбежать, прихватив дочь? Давай. Вали. Зажмуриваюсь, переваривая его слова. Конечно, я понимаю, что это своеобразная защитная реакция. И больно мне не от этого. – Я в ужасе от того, что с тобой случилось, Кирилл. Я вспоминаю, каким ты был в шестнадцать, и… да, погружаюсь в ужас, – сиплю я. – Такие вещи не должны происходить. Мне ужасно стыдно, что я не смогла тебя защитить. – Да о чем ты вообще? – О том. Я три года пыталась быть тебе если не матерью, то значимым взрослым, которому бы ты мог доверять. А потом слилась при первом же шухере. Ну и чем я лучше твоего отца? – Любишь ты себя во всем сделать виноватой, да, Ань? – поджимает губы Кирилл. – Брось. Я мужчина. Если кто виноват в том, что случилось, так это я сам. Не надо было скатываться в детскую истерику, раз уж я решил сунуться во взрослую жизнь. – Сам говоришь, что не мог себя контролировать, – устало замечаю я. – Да. А надо было. – Вряд ли бы с обычной истерикой тебя увезли в больницу. – В любом случае это в прошлом. – Уверен? Лично я очень сомневаюсь, что тебе удалось отпустить ту ситуацию, иначе бы ты не боялся, что я сбегу, узнав о ней. Я отворачиваюсь, чтобы отдышаться, рывками всасываю дымный воздух. Но получается хреново. Слезы перекрывают глотку, и с каждой новой секундой легкие все сильнее саднят. – Я не отрицаю, что боюсь тебя потерять. – Но ты готов меня отпустить? – шепчу, пряча глаза. – Не могу обещать, – сипит Кирилл, – если хочешь, мы можем попробовать. Вдруг получится? И все закончится, едва начавшись. Закрываю глаза. – Ариша спит. Наверное, не стоит ее будить посреди ночи. Я старательно сдерживаю подступающие рыдания. От напряжения зубы начинают постукивать друг о дружку. Во мне скопилось столько самых противоречивых чувств, что они, не вмещаясь в груди, проступают на коже испариной. Глупый, глупый мальчишка… Пожалуйста, не отпускай! Нет, отпусти, пожалуйста. – Как же я запуталась. В голове столько вопросов… – И только один главный. – Да? – растерянно тру лицо. – Это какой? – Ты готова принять меня, каким бы я ни был, или нет. – А ты бы смог меня принять, если бы узнал, что я кого-то убила? – Тебе бы не пришлось убивать. Я вскидываю ресницы. Кир снова жутковато улыбается. Улыбается и не договаривает «потому что я сделал бы это за тебя», но оно повисает между нами в воздухе. Боже мой. Боже мой! Он меня с ума сводит. Я не знаю, как реагировать. Руки, не находя себе места, безостановочно скользят по телу. То юбку приглаживают, то цепочку теребят. – Ну да, – шепчу я. – Аня, я не убивал отца. Да, я кое-что предпринял, не буду скрывать, на случай, если бы он попытался разыграть козырь с Аришей, но я его не убивал. Ты должна мне верить. Верить абсолютно, больше, чем самой себе. Любовь без доверия – это сказка для идиотов. – Я не знаю, Кир. Больше всего на свете я бы хотела тебе довериться. Но я не знаю… Дай мне время. – А если его нет? Если завтра за мной придут? На чьей стороне ты будешь? – Это нечестный прием. – А это я, – Кирилл дурашливо кланяется, – тот, кто порой не брезгует нечестными приемами. – Да. Я понимаю. Что-то – да. Что-то – нет. Но обсуждать это уже нет сил. Словно почувствовав, что у меня села батарейка, Кирилл смягчается: – Пойдем в постель. – Я ведь ничего не решила… – Хочешь побыть одна? – Да. Это не попытка тобой манипулировать при помощи секса, Кирилл. Мне правда нужно разобраться в себе. Каждый раз кажется, что все уже решилось, а потом что-то происходит, и все начинается по новой. – Ты просто слишком много думаешь. – Кто же спорит? Если бы мои мысли вертелись исключительно вокруг того, как мне повезло отхватить молоденького богатея вроде тебя, жилось бы мне существенно легче. – Меня никто еще не называл молоденьким богатеем. Кир улыбается. Я машу руками: – Все! Иди. Нет никаких сил противостоять его обаянию. Кирилл послушно закрывает за собой дверь. Я выключаю свет и накрываюсь с головой одеялом. К удивлению, я очень быстро засыпаю. Снится мне, конечно, Кирилл. Мы занимаемся любовью, и я точно знаю, что это его руки меня ласкают. Это его губы скользят, посасывая выступающие позвонки, это его зубы прикусывают мою холку. Я оборачиваюсь и вскрикиваю, встретившись с его полыхающим демоническим огнем взглядом. Во сне Кирилл предстает передо мной в образе демона. У него большие рога и хищные когти. – Я забыл о еще одном важном аргументе. Со всхлипом выныриваю из сна. Мне привиделось? Нет. Он тут. Мне послышалось? Тоже вряд ли. Облизав губы, в страхе оборачиваюсь, словно и впрямь нечистой силы боюсь. – Ты про что? – Вот про это… Кирилл мягко касается меня между ног. К счастью, никаких когтей я не чувствую. Только бесконечную сладкую истому от его скользящих неторопливых поглаживаний. Как хорошо, боже. Мозги плавятся. Кровь кипит. Может быть, я слишком слаба, но даже то, что я сегодня узнала, сейчас ничего ровным счетом не значит. Я нужна ему, иначе бы Кир не пришел, а он, как воздух, нужен мне. Я слишком измучена необходимостью поступать так, как это сочли бы правильным. Потому отдаюсь на волю судьбы, в юрисдикции которой, черт её подери, и находится все, что происходит. Я перекатываюсь на спину, Кирилл тут же взгромождается сверху. – Выходи за меня. – Ты же говорил, что тебе до формальностей дела нет. – Мне понравилось, как звучит – и в горе, и в радости. Всегда. Что бы не случилось. Кир шагает пальцами вниз по моему телу. Задевает узелок клитора и одновременно с этим мягко прихватывает зубами сосок. Меня выгибает до хруста в костях. Не знаю, как этому мальчишке удается так на меня действовать. Наверное, он особенный для меня. Кир шевелит пальцами, и эта новая ласка отзывается горячим спазмом внизу живота. Я готова на сто процентов. Просунув между нами руку, нащупываю его напряженный член. Стону. Поднимаю бедра, направляя куда надо его массивную головку. Трусь, чувствуя, как послушно расходятся половые губы. И с криком встречаю его первый сильный толчок. – Это «да»? – Это «я подумаю», – успеваю поправить парня. Крылья носа Кира дергаются. Он явно не на такой ответ рассчитывал. – Значит, придется стараться лучше. Он меняет положение, закидывает мои ноги на плечи и начинает погружаться в меня глубокими интенсивными толчками. Это больше, чем я могу вынести. Кончая, яростно сжимаю его внутри. Слизываю струящийся по виску пот. Мы оба как мыши мокрые. – Моя девочка. Отдышалась? Давай переворачивайся. Я даже сообразить ничего не успеваю, как Кирилл сам переворачивает меня и ставит на четвереньки. Затухающий первый оргазм, стоит ему снова в меня войти, очень скоро сменяется вторым. Я скулю, захлебываясь им, и бесстыже подаюсь навстречу каждому следующему толчку. В третий раз мы кончаем одновременно. – В брачную ночь распечатаю твою задницу, – обещает Кирилл и целует меня между лопаток. ГЛАВА 22 Ну, вот он и пришел. Последний день моей работы в фонде. Дела я уже передала. Остается только собрать вещи и освободить кабинет. На столе передо мной стоит наполовину заполненная коробка. В ней мой ежедневник, чашка, кое-какие подарки от подопечных, особенно дорогие моему сердцу, вязаная крючком куколка, открытка и телогрейка из овчины, которую мне презентовала мама одной из спасенных девочек. В одну из зим в офисе не ладилось с отоплением, и мы буквально замерзали – телогрейка очень спасала. – Я заварила чай! Это событие нужно отметить. В кабинет с серебряным подносом в руках заходит Людмила Борисовна. Она одна из немногих, кто с пониманием отнесся к моему уходу. Остальные в лучшем случае сделали вид, что ничего не произошло. И хоть я не рассчитывала на проводы с шарами и трогательными плакатами, такое равнодушие меня задело. В конце концов, мы не один год сражались плечом к плечу. – Спасибо, Люсь. Я как раз закончила, – киваю на коробку. – Значит, и правда все? – Все. – Решительно киваю. – Кирилл обещал помочь мне открыть свое дело. – Цветочный, кажется? – Да. Цветочный. – Неудивительно, что тебя потянуло на красивое после всего уродства, с которым здесь тебе приходилось сталкиваться каждый день. Пусть все у тебя получится. Мы осторожно чокаемся чашками. – Михал Семеныч так и не появлялся? – Не-а, – качает седой головой Люся. – Но ты на него уж не обижайся. Он себя чувствует… – Преданным? – Вроде того. Ну и черт с ним. У тебя одна жизнь, Аня. Проживи ее так, как считаешь нужным, чтобы на старости лет не кусать локти. Решительно киваю, хотя внутри этой решимости – кот наплакал. На самом деле я плыву по течению, тогда как последние годы, теряя силы, отчаянно гребла против. И оно меня просто несет. Может, к смертельно опасным порогам, а может, в тихую гавань. Не рискнешь – не узнаешь. Я решила попробовать. – Ну что, Люсь, поеду я? Еще ведь девочек хотела навестить. – Наших? – Угу. Поболтать, узнать, как они. – Убийство Наташи наших девок здорово встряхнуло. В ближайшее время можно не опасаться, что кто-нибудь рискнет повторить ее судьбу, уж поверь. – Хоть что-то хорошее, – слабо улыбаюсь я и нашариваю среди разбросанных на столе бумаг телефон. Смотрю на экран, и сердце уходит в пятки. – Ань, что? Ты побелела вся! – Мещеряков звонил. Я не услышала, – лепечу и жму на дозвон. – Борис Юрьевич? Анна Воржева. Вы мне звонили. А у самой кровь в жилах стынет. Ведь я вполне осознаю, что из страха меня потерять Кирилл мог пойти на любые меры. Я вполне это осознаю и все равно остаюсь с ним, да… С моим раненым одержимым мальчиком. Нет! Мужчиной. – Анна, здравствуйте. Хотел предупредить, что суд перенесли на день раньше. Вот так запросто? А для чего? А почему? Поверить в то, что это случайность, сложно. А если не случайность, то… Сердце барабанит в груди, прыгает к горлу, меня начинает тошнить… – И что? – И все. Поздравляю вас. – А? – моргаю. – Суд вынес решение в вашу пользу, – терпеливо объясняет Мещеряков. – Вы официально восстановлены в правах. Как только данное решение вступит в законную силу, канцелярия направит соответствующую выписку в органы опеки. – То есть Ариша официально моя? Все закончилось? Нет, конечно, я знаю, как проходит сама процедура. А мои дурацкие вопросы – всего лишь следствие того, что я никак не могу поверить своему счастью. Меня трясет так сильно, что остатки чая выплескиваются на руку и заливают стол. Люся торопливо вскакивает, чтобы забрать у меня чашку. С благодарностью за участие отдаю. – Присядь, Аня. Слышишь? С трудом. В ушах шумит, как будто мне навстречу несется поезд. Перед глазами мелькают вспышки. Это жизнь возвращается в мое тело, и воздух рвется в легкие. – Именно это я и говорю. – В голосе Бориса Юрьевича звучит смех. – Спа-а-асибо. Боже… – Анна, с вами все в порядке? Нет! Какой там? – Да. Я… Борис Юрьевич, спасибо большое. Вы не представляете, как я рада это слышать. Я… Господи. Спасибо. Не в силах продолжать этот разговор и не понимая, что еще мне добавить к сказанному, отключаюсь. – Аня, Анечка, что? – Люся ведет по моим волосам, а я хоть и сжимаюсь в комок под прессом обрушившихся эмоций, никак не могу отделаться от мысли, что становлюсь больше, больше, больше… Меня так много, что совсем скоро я заполню собой кабинет и просочусь в окна, как Алиса в стране чудес. – Я вернула Аришу, вернула! Все так. Мне бы не стали врать. Кирилл отпустил меня, предоставил карт-бланш. Поверил в меня больше, чем я в него когда-либо верила. Ведь теперь, даже если он вдруг захочет отобрать у меня дочь, сделать это будет практически невозможно. Ни один судья на такое не пойдет. Потому что мое «исправление» зафиксировано в вынесенном решении. Для системы я сейчас чиста аки ангел. – Поздравляю, Анют! Ты – герой. Все это вынесла… – Не без помощи, – заторможенно отвечаю я. – Мне нужно позвонить Кириллу. Кир отвечает после первого же гудка. Словно сидел и ждал, когда же я наберу его номер. Захлебываясь рыданиями, кричу ему о том, что выиграла суд. – Думаю, это дело нужно отпраздновать. – Нужно. Обязательно! Я что-нибудь приготовлю и… – У меня есть идея получше. Возвращайся домой и собери вам с Аришей вещи на пару дней. Я еще в эйфории, поэтому сильно туплю. – А зачем? – Слетаем на море. Не в Таиланд, конечно, но я здесь по месту знаю неплохое местечко. И лететь всего ничего. – У тебя же дела, – теряюсь я. – За пару дней моего отсутствия ничего не случится. Ты сама-то доедешь? Или прислать за тобой водителя? «Заботливый», – беззвучно артикулирует Люся. – Доеду, – немного истерично смеюсь. – Если меня по дороге не разорвет от счастья. Я, кажется, еще никогда не была такой счастливой, Кирилл. – Уверена, что этот день нельзя сделать еще чуточку лучше? Я бы попробовал. Игривые нотки в голосе сопляка повышают температуру тела. Жар приливает к щекам и вершинкам груди, стекает вниз живота. – Ладно. Я тогда буду ехать. – Давай, малыш. – Похоже, девчонок я проведаю в другой раз, – улыбаюсь Люсе, не чувствуя за собой ни капли вины. Это мой день. И я проведу его так, как мне хочется. – Пара дней ничего не изменит, – она ободряюще похлопывает меня по руке. – Не теряйся, Людочка, хорошо? Всегда звони, я на связи. Может, я и не в фонде, но помогать финансово, даст бог, смогу. – Вот и хорошо. Такая помощь дорогого стоит. Порывисто обнимаю подругу, подхватываю коробку и, не чувствуя под ногами пола, лечу к машине. – Всем пока! Душный полдень сжимает меня в объятьях. А мне в кои веки плевать на жару. А я хочу танцевать… Испытываемый мною восторг не передать словами. Слезы счастья струятся по лицу. И со стороны я, должно быть, выгляжу как городская сумасшедшая. Жаль Арише не объяснить, что у меня за праздник. Маленькая она, и вряд ли поймет. Может быть, потом я и расскажу правду. Но пока точно не время. Домой еду, подпевая радио. – Ари, милая, собирайся! Кир приготовил для нас сюрприз. – Я знаю! – выбегает мне навстречу взмыленная дочь. В руках – охапка одежды. – Он мне позвонил. Я уже собираю чемодан! – Милая, ты уверена, что на два дня тебе понадобится столько нарядов? – растерянно гляжу на Ирину Викторовну. – Я пытаюсь ее отговорить, но… – женщина с улыбкой разводит руками. – А вы с нами летите? – Нет. Как я поняла, это исключительно семейный вояж. – А… Ну вот, я опять розовею. Надо уже что-то с этим делать. Интересно, если мы с Киром поженимся, я перестану стесняться того, что о нас скажут люди? – Ариш, давай все же подумаем, что из этого можно оставить дома. Сомневаюсь, что самолет взлетит с таким грузом на борту. Ариша сокрушается, но все же мои аргументы производят на нее впечатление. Ловлю ее эмоции, что-то предлагаю взять, что-то – отложить, а сама глаз не могу отвести от дочки. Боже мой. Моя девочка… Как я люблю тебя! Как я безумно тебя люблю… – Кир! Кир приехал… Оборачиваюсь как раз в тот момент, когда Кирилл подхватывает Ари на руки. Напряжение последних недель отразилось на его облике. Он словно повзрослел. Под глазами залегли тени и чуть острее проступили скулы, делая его лицо еще более выразительным. – Вылет через три с половиной часа. Успеваем? – Это тебя нужно спрашивать. Ты один у нас не собран. – Да мне только шорты и шлепки закинуть. – Улыбается. Я встаю с пола. Подхожу ближе. Он все еще держит на руках Ари, но когда-то же я должна это сделать. Почему не сейчас? Приподнимаюсь на носочки и целую его в уголок губ: – Спасибо. Ари, конечно, тут же морщит нос и закатывает глаза. – А мне поцелуйчик? – И тебе спасибо. – Звонко целую малышку в щечку. Слезы подкатывают к глазам, но я не позволю им все испортить. – За что? – За то, что ты у меня есть. И всегда теперь будешь. Я очень люблю тебя, зайчонок. – Я тебя тоже. – Трясет хвостиками. – Ну что мы все стали? Самолет скоро! – торопит самый пронзительный и щемящий момент моей жизни. Закусив губу, нехотя разжимаю руки. Кирилл ободряюще касается моего запястья. Мол, ну что ты хочешь, дети… Я киваю в ответ – да-да, понимаю. Иду за ним по пятам. Помогаю собраться. В последний момент вспоминаю, что забыла кое-что важное. Достаю из ящика дневник Виктора. Его нужно перепрятать. А лучше вообще уничтожить, чтобы никто не прочитал написанного. И мне плевать, как это выглядит с точки зрения уголовного кодекса. На самом деле плевать. Уважение к закону во мне пропало в тот момент, когда я поняла, что для горстки избранных он работает совсем не так, как для простых смертных. Иду к камину. Раздираю блокнот. Чтобы лучше горел – поливаю бумагу жидкостью для розжига и чиркаю спичкой. Языки пламени превращают бумагу в пепел. Кирилл доверился мне, и будет правильно, если я тоже ему доверюсь. – Мама, ты куда запропастилась?! Нам нужно выезжать! – Бегу! Убедившись, что блокнот как следует прогорел, спускаюсь вниз. Ариша нетерпеливо носится по холлу. Кир пытается ее успокоить, чтобы застегнуть сандалии, но где там? Она в таком возбуждении! – Смотри, мама уже готова. Обувайся. Выкатываемся на подъездную дорожку. Игнорируя помощь водителя, Кирилл сам заталкивает наши чемоданы в багажник. – Ой, а как же ежата?! – вдруг вспоминает Ари, хоть с того первого случая ежи больше ни разу не приходили, Ариша не оставляет мысли заманить их едой к нам на ПМЖ. – Я попросил Ольгу Сергеевну каждый вечер ставить им блюдце с молоком, – закатывает глаза Кир. – Запрыгивай. Ари ныряет в салон, а я, напротив, торможу. Какой же он все-таки нереальный. Все продумает наперед, обо всем позаботится. Вон, даже о ежах. – Ну что еще? – смотрит на меня. – Ничего! Поедем. – А если серьезно? – ловит мою ладонь, когда я устраиваюсь рядом в салоне. – Ничего, Кир. Мне что, нельзя тобой полюбоваться? На секунду в его глазах мелькает та самая уязвимость, которая пробивает меня каждый раз. Но, конечно, очень скоро Кирилл прячет ее за нагловатой ухмылочкой: – Полюбоваться? – Да, Кирилл. Полюбоваться, – улыбаюсь дрожащими губами. – Ла-а-адно. Я ничего так, да? – Нет. – Смеюсь. – Ты абсолютно невыносим. Я беру Кирилла за руку и надолго замолкаю. Мимо проносятся красивейшие места: сосновый бор, озеро. Приникаю носом к стеклу. – Нравится? – Да. – Хотела бы тут жить? – Даже не знаю, – теряюсь. – Наверное, участки здесь астрономически дорогие. – Оно того стоит. Я видел пару интересных проектов. – Подыскиваешь жилье? – А ты разве не хотела со временем переехать? – Хотела. – Вернемся – скину ссылку на понравившегося архитектора. Глянешь. Он все замечает. Ловит малейшие изменения в настроении. Я еще даже для себя не успеваю сформулировать то, что меня тревожит, а у него уже есть несколько вариантов, как мою проблему решить. Хотя о своем нежелании жить в доме Виктора я вроде бы говорила. Глупо было думать, что Кирилл об этом забыл. Он все-все про меня помнит. И ни от чего не отмахивается. Сжимаю его пальцы… Я тоже все замечаю. Спасибо. Кир в ответ улыбается кончиками губ. Эмоции выматывают, и я засыпаю, стоит только самолету подняться в небо. Кажется, только глаза прикрыла, с комфортом устроившись у Кирилла на плече, как меня будит пришедшее на телефон напоминание. – Что это? – Надо выпить противозачаточные. – Где взять? – В моей сумочке. – Спи. Я сейчас все сделаю. Надо еще попросить воды. В полусне пью таблетку. Запиваю водой из стаканчика и снова засыпаю. ГЛАВА 23 На юге невероятно хорошо! Особенно если чуточку отъехать от плавящегося под солнцем города. Я уже и забыла, почему Виктор хотел здесь построить дачу. С дачей так и не сложилось. Хорошенько взвесив все еще раз, Воржев пришел к выводу, что строить дом, в который он сможет вырываться от силы на десять дней в год – глупо. Так что мы живем в отеле. Точнее, на отдельной удаленной от общего корпуса вилле. Снять которую в разгар сезона стало исключительной удачей. Кроме нашего, здесь еще пять таких домиков, но все они раскиданы по территории, что позволяет сохранять видимость уединения. Из одного окна – зеленые в белых шапках горы, из другого – лазурно-синее море. Невероятная красота. Невероятные ароматы сосен и кипарисов, петуний и подгнивающих в траве яблок. Но главное, самая невероятная компания. Смотрю на резвящихся в бассейне Кирилла с Аришей. Я очень, очень люблю дочь, но вряд ли бы я кайфанула, раз за разом подкидывая ее над водой, так, как я кайфую, тюленя на лежаке с книгой и периодически поднимая глаза, чтобы полюбоваться этой парочкой. Я рада, что Кирилл взял на себя досуг Ари. Хотя и немного ревную – столько взглядов на них устремлено. Правду говорят – нет ничего сексуальнее мужчины с ребенком. Свожу брови. Пожалуй, ревность – единственное, что чуточку портит этот прекрасный день. Прикладываю соломинку к губам и взглядом соскальзываю на собственное отражение в витрине бара. Знаю, надо отпускать ситуацию с этой дурацкой разницей в возрасте (не такая уж она и большая), но не могу. Я все равно старше. Когда ему будет тридцать, мне – уже почти сорок. Когда ему – сорок, мне – почти пятьдесят. Хотя что толку сравнивать, если он наверняка гораздо раньше переключится на девочку помоложе? Со вздохом отвожу глаза в сторону и натыкаюсь на взгляд пожилой женщины. Она с внуками живет неподалеку от нас. – Простите мой интерес, – усмехается она. – Всегда с особым трепетом наблюдаю за счастливыми семьями. Редко встретишь, чтобы отец так много внимания уделял ребенку. Мы не обсуждали с Киром и Аришей, как будем представляться, поэтому на это замечание я лишь приветливо улыбаюсь. – Да, Кирилл очень внимателен. – Это сразу бросается в глаза, – часто кивает женщина. – И то, как они с дочкой похожи. Одно лицо просто. Что есть, то есть. Воржевская порода. Ох, тетя. Знала бы ты, какая у нас Санта-Барбара. – Да-да, – качаю головой. – Обидно. Ты ее девять месяцев в себе носишь, рожаешь в муках, а она, видите ли, на папу похожа, – смеюсь. – Меня Аня зовут. А это Кирилл и Ариша. – Наталья Павловна, – представляется женщина, явно обрадовавшись, что нашла в моем лице собеседницу, – вы, наверное, совсем молоденькими поженились. – М-р-м, – бурчу невнятно, несколько польщенная тем, что нас с Кириллом приняли за ровесников, и снова прохожусь беглым взглядом по собственному отражению. Как там говорят? Маленькая собачка – до старости щенок? Раньше я страдала по поводу своего невысокого роста и худосочной фигуры, а теперь, видно, нужно радоваться. – Вы только не обижайтесь. Я не из тех, кто сует свой нос куда не следует. Просто глаз радуется, глядя на вашу пару. Мы с мужем тоже поженились рано. Знали бы вы, сколько раз мы с ним слышали, что через год разведемся, – весело смеется, – а я вот что вам скажу – не зависят разводы от возраста. Я в семнадцать, забеременев, за своего Леню выскочила, и что? Живем душа в душу уже тридцать пять лет. Внуков нянчим. А сестра моя первый раз – в двадцать три, в наше время это поздно считалось, развелась, и двух лет вместе не прожили. И потом еще пять раз была замужем. Представляете? Шесть мужей. Я не осуждаю, ни в коем случае. Просто оно по-разному складывается. А вы, наверное, лет восемь, как минимум, вместе. Девочке вашей лет семь? – Да, семь. На этот год в школу. – Самое время за вторым идти. С застывшей улыбкой гляжу на вернувшегося Кирилла. Наталья Павловна его не видит, поэтому заканчивает без задней мысли. Я же немного теку лицом. За вторым идти… Ну, да. Ему двадцать два только. Ну, ладно, двадцать три почти. Что это меняет? – Ты не поджарилась? – Нет. Я смуглая, Кир. И намазалась кремом, – верчу в руках флакон. – Да я разве про крем? Пойдем в воду, охладишься. Разговор с соседкой зашел в тупик, и я, кивнув, соглашаюсь. Ариша отлично плавает, так что, оставив ее в детской части бассейна резвиться с новыми подружками, я эффектно ныряю и уплываю на глубину. Кирилла опять задерживает малышня. Делаю несколько гребков – оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как они. И снова делаю несколько гребков. Отталкиваюсь от бортика и плыву в обратном направлении. Детские голоса звенят. – Все, Алин, пусть тебя твой папа подбрасывает, – ревниво виснет на Кире Ариша, оплетая его шею руками и оттаскивая того от подружки. – Да всего разок. – Вот разок пусть тебя твой папа и кидает. А меня – мой. Мой? Наши глаза с Кириллом встречаются поверх воды. Понятия не имею, что на это сказать. Ясно же, что Ариша просто приревновала, но… Блин. Он не ее отец. И я не уверена, что это нормально – представлять его так. Впрочем, если мы действительно поженимся… Фух. Голова гудит. Но гудит так… приятно. На самом деле я понимаю, как много деликатных вопросов нам еще предстоит обсудить и утрясти. Может, даже и лучше, если Ари будет называть Кира папой. Ведь целующиеся мама и брат – это лютый кринж. Ну не объяснять же мне каждый раз, что между нами нет кровного родства? А мне захочется объяснять, я себя знаю. Слишком я зависима от того, что обо мне подумают. Девочка обижается на Аришу и уходит. Такая она – детская дружба. – Ариш, там, по-моему, открылась палатка с мороженым. Не хочешь сходить? Мелкая кивает, целует меня и Кирилла и выбирается из бассейна. – Ты как? – Нормально. – Похоже, тебе закатили сцену ревности, – дразню Кира, настойчиво вглядываясь в его лицо. Он усмехается и машинально оборачивается, чтобы проследить за Ари. Наблюдать за той со стороны – одно удовольствие. Смешная она. То возле кустика остановится цветочки понюхать, то так припустит, что потеряет крокс. Я с маниакальной одержимостью впитываю в себя все, что вижу, как будто боюсь, что мое счастье у меня снова отнимут. Интересно, когда это пройдет? И пройдет ли хоть когда-нибудь. Мимо Кирилла, выставив перед собой грудь, марширует тюнингованная девица. Машинально шагаю вперед, обвивая его шею руками. Кир удивленно приподнимает брови, то на меня пялясь, то на проходящую мимо блондинку. Ну, да… У меня не очень с проявлениями чувств на публике, но тут-то – другое дело! – Решила не отставать от Ариши и тоже меня поревновать? – Ага. Еще чего, – закатываю глаза. Выходит неубедительно, потому что Кир в ответ скалится. Я в бессилии плещу ему в лицо водой. Детская выходка, да. Идиотская ревность. – Поревнуй. Это полезно. Правда, изматывающе. – Откуда тебя знать? – На тебя пялятся все мужики в бассейне. – Глупости. Тебе кажется, – качаю головой, но все же начинаю невольно оглядываться. – Я серьезно. Вон тот в красных шортах, и папа Аришиной несостоявшейся подруги, кстати, тоже. – Зная твой темперамент, удивительно, как ты еще не полез бить им морды, – фыркаю. – Бить? Зачем? Пусть смотрят. Мне не жалко. Трахать-то тебя все равно буду я. – Кир! – выдыхаю, шокированная. Но шок – это для виду, а внутри у меня уже все в тугие узлы стягивается и наливается томным жаром. – Но ведь буду же? Твои торчащие соски даже сквозь чашечки купальника видно. – Пойду, помогу Арише с мороженым. – Трусиха. На самом деле нет. Но мне определенно еще привыкать и привыкать к дерзости сопляка. Вас удивляет, что я до сих пор так его называю? Зря. В этом слове нет каких-то негативных коннотаций. Скорее оно подчеркивает скандальность происходящего между нами, а потому будоражит. День проходит просто прекрасно. После обеда мы спускаемся к морю. Меня всегда удивляло, почему люди предпочитают мариноваться в бассейне, когда можно плавать в море, отдаваясь его мощной стихии. Там же встречаем закат, очень ранний, как и везде на юге. На ужин идем в рыбный ресторан. Краситься в такую жару – себе дороже, но я решаю хоть немного прихорошиться. Белое короткое платье подчеркивает мой идеальный загар. На фоне меня даже поцелованные солнцем Кир с Аришей смотрятся на несколько тонов светлее. Такая я смугляшка. Взгляд Кирилла загорается, когда я выхожу, и не гаснет все время ужина. Краем уха слушаю их болтовню с Ари. И ерзаю, ерзаю, ерзаю… Нам приносят заказ. Разливают вино. Я с жадностью припадаю к бокалу. – Эй, а тост? У нас вообще-то праздник, – возмущается Кир. – Да? Тогда говори. А я с радостью послушаю. – Без проблем, – усмехается парень, подхватывая бокал. – Давайте выпьем за моих любимых девочек. За тебя, Ари, и за тебя, Аня. За долгожданное воссоединение нашей семьи. Обещаю, что никому больше не позволю ее разрушить. Вы – мое все. Я никогда вас не упущу. И не отпущу, даже если вы захотите сбежать. Заканчивает Кирилл с улыбкой, которая, впрочем, не касается его глаз. Я немного ежусь. Хотя ничего нового и не узнала. Он все такой же на мне повернутый. Похоже, зря я парюсь по поводу более молодых соперниц. Если честно, я даже не видела, чтобы Кир смотрел по сторонам. А уж чтобы он смотрел на кого-нибудь так, как на меня смотрит – и подавно. Чтобы не известись от сомнений, мне всего-то и нужно уже сейчас чуть внимательнее относиться к собственной внешности, чтобы, когда ему будет сорок, а мне – сорок семь, выглядеть лет на десять моложе. При наличии денег, хорошей генетики и косметолога это, в общем-то, вполне посильная задача. – Мы никуда не убежим, да, мама? – Конечно, – улыбаюсь Арише. – Даже если я налажаю? – подхватывает Кир. – Мы все неидеальные, Кирилл. Я тоже буду лажать, поверь. – Лажай. Я придумаю, как тебе извиниться… Кирилл проходится по моей коже медленным тлеющим взглядом, очень явственно давая понять, в какой форме эти самые извинения он примет. И я опять вспыхиваю. Надоело! В конце концов, я так тоже могу. А тут еще как раз мидии приносят. Отламываю кусочек багета, макаю в соус и кладу на язык. – М-м-м. Божественно. – С огнем играешь. Томно облизываюсь. Веду по нижней губе пальцами, якобы стирая остатки соуса. – Ты про что? – невинно хлопаю ресницами. – Не боишься, что замучаешься тушить? Нет. Я, черт его дери, только и жду этой возможности. – Жаль, у нас всего этот уикэнд, – откашливаюсь, съезжая с темы. – Ты можешь убедить меня задержаться. – Нет, Кир, что ты. Я же понимаю, что у тебя там борьба не на жизнь, а на смерть. Все нормально. Пара дней – значит, пара дней. Нам хватит. – Не уверен, что хватит мне, – кривит губы в порочной улыбке сопляк. – К тому же у меня контрольный пакет акций. Им придется прогнуться. – Ты же еще не вступил в наследство, – теряюсь я. Кирилл подкуривает. Изящно затягивается и, запрокинув голову, выпускает дым. – Я акции отца начал скупать пачками, когда появились первые свободные деньги. – Зачем? – хлопаю глазами. – Разве не проще было вложить их в развитие собственного проекта? Я мало что смыслю в бизнесе, но вроде делают именно так… – Конечно, проще. Но мне нужно было подстраховаться. Подстраховаться? Подстраховаться… Губы приоткрываются. Ну, конечно! Он ведь говорил! Сглатываю. – И кто знает, что у тебя есть эти акции? – Ты. И вот… Ариша. – Мне это совсем не интересно. Давайте лучше поговорим про что-то другое, – вздыхает та. Игнорируя дочь, я замечаю: – Но ведь контрольный пакет – это огромные деньги. Откуда они у тебя? – Я не все акции купил. Большую часть отец сам переписал на меня. – А зачем? – Распределяя риски, – пожимает плечами – Получается, у Ариши нет никакого наследства? – Скажем так, оно не такое большое, как могло быть. Но вам совершенно не о чем беспокоиться. А я и не беспокоюсь. Я просто в шоке. Признаться, я до сих пор держала в уме, что Кирилл в отношениях с Ари преследует какую-то выгоду. А оно… Нет. Все по-честному. Господи, ну я и дура! Просто конченая. – Ясно. – Ты расстроилась? – Нет, Кирилл. Я разозлилась. На себя. Ты специально ничего мне не говорил? Проверял? – хмыкаю. – Не мог себе отказать в этом удовольствии. Хотел, чтобы ты была со мной просто так, а не потому, что отец ни черта не оставил дочери. – Понятно. Значит, тебе совершенно не нужно было становиться ее опекуном? – Нужно. Но не для того, чтобы получить доступ к ее активам. Невероятный… Совершенно невероятный мальчик. Нет. Мужчина. Мой мужчина… ГЛАВА 24 – Ну, что скажешь? Огромное полотно падает вниз, открывая глазам стильную вывеску с названием моего магазина. Перевожу восторженный взгляд за спину. Там, обнимая меня за талию, стоит Кирилл. В его облике все как всегда – идеальный костюм, галстук, рубашка. За исключением, может, того, что теперь я принимаю личное участие в выборе его гардероба и слежу, чтобы он был в порядке. – Не рано? – пугаюсь я. – Внутри же еще столько всего надо сделать! – Не нравится? – Нравится, очень! Я же сама согласовывала макет, – успокаиваю парня. – Просто мне казалось, что вывеску устанавливают в последнюю очередь. – А-а-а. Нет. Пока откроетесь, она как раз успеет привлечь внимание. – Тогда супер. Спасибо большое. Порывисто обнимаю своего идеального мужчину, целую в квадратный подбородок и застываю вдруг, потому что картинка перед глазами резко исчезает. Будто кто-то щелкает выключателем, погружая во тьму мой мир. Все длится какие-то доли секунды, но от внимания Кирилла ничего, вообще ничего, что касается меня, не ускользает. Он подхватывает меня под поясницу и прижимает к себе. – Что такое, Ань? Тебе плохо? – Нет. Просто резко дернулась. Зайдем внутрь? Настороженно на меня глядя, Кирилл кивает, но последовать за мной не спешит. Осторожно прислоняет меня к стеночке, а сам возвращается к машине: – Воды принесу, – поясняет свои действия. На все про все уходит не больше пары десятков секунд. И вот уже у меня в руке открытая бутылка воды. Кирилл даже об этом позаботился, да. Сам скрутил крышку. – Точно все в порядке? – Абсолютно. В машине у нас оборудован мини-холодильник, так что вода не только вкусная, но еще и прохладная. Действительно становится легче. Решительно шагаю в приоткрытую Кириллом дверь. Остро пахнет известкой – как раз оштукатурили стены. Осматриваюсь по сторонам и судорожно сглатываю слюну, поймав себя на идиотском желании их полизать. Если что, я о стенах, да… Иногда на меня находит. Например, во время беременности мне хотелось грызть кусковой мел. И вот опять. Но я же не беременна. – Отойду в туалет на минуточку. В туалете уже успели установить сантехнику и уложить плитку на полу. Стены еще не трогали. Включаю воду в раковине. Достаю коробочку с противозачаточными. Разглядываю. Сглатываю и пробегаюсь пальцами по волосам. Месячные должны были прийти еще позавчера. Когда принимаешь таблетки, задержек обычно не происходит. Организм работает как часы. А тут еще это обильное слюноотделение на известь. Меня начинает немного потряхивать. Кончиками вибрирующих пальцев прохожусь по грудям. Те очень, очень чувствительные. Я это еще утром заметила. Мои легкие в коллапсе, качают воздух неравномерно и громко. Наверное, от этого опять начинает кружиться голова. Господи, каковы вообще шансы залететь на таблетках? Достаю телефон и гуглю. Ноль целых, три сотых процента. Каковы мои шансы войти в число тех, кому не повезло? Да нет. Нет. Не может быть таких совпадений. – Аня, ты в порядке? – стучит в дверь Кирилл. Суетливо собираю сумочку. Зеркала в туалете пока нет. Но я и без этого знаю, что выгляжу непривычно взъерошенной и возбужденной. Поэтому следующий вопрос Кира вполне очевиден: – Что случилось? – Ничего. Тяжелый взгляд проходится по мне рентгеном. – Тебе плохо? Невинный вроде бы вопрос. И даже оправданный, учитывая, что совсем недавно мне действительно поплохело. Но мой возбужденный мозг цепляется за него, как по команде: – А почему ты думаешь, что мне плохо, Кирилл? Для этого есть какие-то причины? Наши взгляды с сопляком скрещиваются. И чем дольше я на него смотрю, тем острее становится необходимость заплакать. Я почти не сомневаюсь, какой результат будет у теста, если я его сделаю. И я почти уверена, что сопляк это как-то подстроил. Потому что на дне его глаз, как он это ни прячет, страх. Лютый страх и абсолютное непонимание, что делать дальше. Я отступаю на шаг и, прикрыв лицо ладонями, медленно стекаю по стене. – Аня… – Не трогай меня! В голове бабочкой со сломанным крылышком трепыхается один только вопрос – зачем? У нас же все хорошо! Боже, у нас все прекрасно. Я никогда не была настолько счастливой. Никогда, никогда, никогда! Я засыпать не хочу, потому что жаль отпускать в прошлое еще один день с тобой. Я просыпаюсь с улыбкой на губах и первым делом тебя целую! Я таю… таю… таю… От того, что ты такой. Мой. Самый лучший. Для меня созданный. Я с головою в тебе тону. Я, блядь, доверяю! Ты представляешь, что для меня значит кому-нибудь доверять? После всего, что со мной было. – Аня, послушай, малыш, не надо сидеть на холодном полу. – Просто… Как ты это сделал, Кир? Скажи? Как? Я вскидываю ресницы. От равнодушия Кирилла ничего не осталось. Его взгляд мечется. На скулах перекатываются желваки. Будто что-то рвется из него, не вмещаясь под кожей. – Ты беременна? – А разве не на это был расчет? Отворачивается. Нервно пробегается пальцами по волосам. – Давай обсудим это в нормальной обстановке. Не здесь. В панике разбегающиеся мысли неожиданно тормозят. И шум в голове стихает. Я все понимаю. Все вижу кристально ясно. – А что здесь обсуждать, Кирилл? Ты знал, что я не хочу от тебя детей. Я намеренно говорю «от тебя», чтобы причинить ему максимальную боль. Может быть, не такую, как мне причинило его предательство, но все же… Но все же. – Теперь-то он есть, – вскидывается сопляк. Страшно тебе, Кирюша? Мне тоже. – Это всегда можно исправить. Я встаю. Он медленно поднимается следом. – Ты не можешь… – Голос Кирилла ломается. Он несколько раз дергает кадыком в заранее обреченной попытке с ним справиться. – Кто сказал? – Я. Это должны решать оба родителя. Да он в панике. Закрываю глаза, впитывая ее. Не знаю, как это работает, но моя собственная растерянность при этом сходит на нет. – Почему же ты лишил меня возможности выбирать? Как ты вообще это провернул? Ну же, Кирилл, куда делась твоя смелость? – Подменил таблетку в самолете. Прикрываю глаза, вспоминая тот эпизод. Мысли складываются в неустойчивую уродливую конструкцию. Слезы бесшумно текут по лицу. – Ты совсем больной? – толкаю сопляка в грудь. – Ты хоть понимаешь, как прием противозачаточных мог отразиться на плоде?! Если уж похрен, как оно отразится на мне… – Никак. Я читал. Но мне не похрен. И поэтому на всякий случай я заменил таблетки. – На что? – На таблетки сахарозаменителя. Они очень похожи. Просто один в один. И снова эта чертова сводящая с ума амбивалентность. Да, он подменил мои противозачаточные, но даже при этом позаботился обо мне. Позаботился так, как подсказало его больное воображение. Нормальному человеку, конечно, такое даже в голову бы не пришло. – Это солнышко, – шепчу я, слизывая слезы с губ. – Что? – Наши качели сделали полный круг. Солнышко. Вы разве не так это называли в детстве? – Я не понимаю, о чем ты. Ну, конечно. Откуда сопляку знать, как в моем сознании визуализируются наши отношения? – Об эмоциональных качелях, которые ты мне устраиваешь. Считай, они сделали круг. Солнышко. В процессе я выпала и разбилась. – Аня… – Руки убери. Я не хочу. – Пошатываясь, иду к своей машине. – Пожалуйста, малыш, давай сгоняем к врачу. Я виноват, конечно. У нас все так охуительно было, что я тупо струсил тебя потерять. Я бы не смог потерять, понимаешь? После всего, что было. Ты мое все… Я понимаю. Боже, это ужасно, но я понимаю его ебучую логику. – Ну что ж, Кирилл, считай, твой страх осуществился. – Нет… – сопляк отступает, тряся, как пес, головой. – Нет, Ань. Ты же… ты беременна. От меня. У нас будет ребенок. – Не будет. – Нет. – Да, Кирилл. Вот если бы ты подождал, все могло бы быть, но ты опять решил сыграть в бога. – Нет, Аня. Он же ни в чем не виноват. – Конечно. Виноват ты. Вот и живи с этим. А меня оставь в покое. – С трудом выдерживая невменяемый взгляд Кирилла, ныряю в машину. – Мы поживем с Аришей в городской квартире Виктора. Надеюсь, ты не против. – Ты бросаешь меня? – Я не могу жить с манипулятором. Прости. – А я не могу жить без тебя, – шепчет он в ответ. А я смотрю на него и не могу не задаваться вопросом о том, в какой момент я научилась его читать? Ну, ведь все как всегда. А я вижу, как внутри он рушится… Обваливается и осыпается. – Ты не можешь уехать. Ты не можешь избавиться от моего ребенка, не можешь, поняла?! – теперь Кирилла срывает в реальности. Он дергает дверь, но я предусмотрительно заблокировала замки. – И Аришу забрать не можешь. Не чуди. Скоро первое сентября! Она захочет, чтобы я проводил ее в школу. Он что-то еще кричит, но я выезжаю с парковки и еду, еду… А он бежит за машиной, как в идиотском фильме. Прости, малыш. Прости меня, пожалуйста, так надо. Если ты по-хорошему не понимаешь, другого способа я не вижу… Прости-прости-прости. Не помня себя, доезжаю до дома. Ариша с няней и экономкой возятся с тестом. – Ари, милая, нам нужно ненадолго уехать. – Прямо сейчас? А куда? – хлопает глазами. – Поживем в городе. Я решила устроить тебе перед школой большую культурную программу, так будет удобнее. Кино, аттракционы, все что захочешь. – Ух ты. А Кирилл будет с нами? – Это девичник. Можем пригласить твоих подружек, – отвожу взгляд. – Ирина Викторовна, вы, кажется, хотели в отпуск? Недели достаточно? А после первого сентября созвонимся. Я собираюсь впопыхах, опасаясь, как бы Кирилл не примчался следом. Хватаю первые попавшиеся вещи. Не сразу нахожу ключи от квартиры. Ими никто кроме Виктора не пользовался. И если честно, я даже не знаю, что вообще собой представляет та квартира сейчас. Только бы она была пригодной для жизни. Ведь лучшего плана у меня нет. Я вообще сейчас не способна думать. Через два часа получаю возможность своими глазами увидеть место, где нам предстоит жить. Большая кухня-гостиная, кабинет, пара спален. Такая себе холостяцкая берлога. Никаких сомнений в том, в каких целях использовалась эта квартира. Чуть освоившись, предлагаю Арише: – Давай закажем пиццу? – Давай. Подавленной дочь не выглядит, но и особенно радостной – тоже. А у меня ведь нет никаких сил ее веселить. Я вообще не знаю, за счет чего держусь. Боже мой, я беременна! Незаметно соскальзываю рукой на живот. Конечно, тот абсолютно плоский. Если представить, что я сразу же забеременела, беременна я от силы пару недель. Неожиданно в дверь звонят. Сердце замирает. Но стоит мне вспомнить о том, что мы ждем курьера, как накатывает облегчение. За дверями и впрямь стоит незнакомый парень. Но в его пакете вовсе не пицца, а сразу несколько тестов на беременность. Это Кирилл. Больше некому. В груди начинает тянуть сильней. И слезы, чертовы слезы опять подкатывают к горлу. Я делаю сразу несколько тестов. От самых простых бумажных полосок до небольшого приборчика, напоминающего по форме градусник, который, если верить инструкции, даже покажет срок. Пульс в ушах стучит набатом. И пищит телефон. «Что показали тесты?» «То, что ты и планировал». «Существует ли хоть какой-то шанс убедить тебя не прерывать эту беременность?» Сердце останавливается. С губ срывается всхлип. Зажав одной рукой рот, второй набираю: «Нет». Прости, мой мальчик. Так надо. Иначе ты никогда не усвоишь урок – если берешься играть чужими жизнями, знай, всегда остается шанс, что тебя переиграют. Кирилл долго не отвечает. Я продолжаю рыдать, сжав в зубах кулак. «Тогда сделай все в этой клинике», – следом прилетают телефон и адрес. – «Я договорился, тебя примет профессор. У него очень хорошие отзывы». Я уже просто вою. Встаю на нетвердых ногах, включаю воду, чтобы заглушить звук. «Ладно». «Лучше не оттягивать. Так безопаснее. Завтра в двенадцать, подойдет?» Господи, он абсолютно невыносим. Даже это ему нужно контролировать. Даже это! «Да, спасибо. Я и сама не хочу тянуть». ГЛАВА 25 Звонит телефон. Кирилла хватило аж на целых десять минут. Я опять недооценила степень его выдержки. Уже двенадцать десять. А я, конечно же, не приехала. – Ты передумала? – выпаливает прежде, чем я успеваю сказать положенное в таком случае «алло». – Нет. – Ты не приехала, и я подумал, что… – Нет, – повторяю твердо. – Просто хорошенько взвесив все еще раз, я решила обратиться к своему врачу. Так мне спокойнее. В трубке повисает молчание. – Где ты сейчас? – В больнице. Ариша, если тебе интересно, с моей подругой. Она давно интересовалась темой благотворительности, Люся ей все покажет-расскажет. А ближе к вечеру я ее уже смогу забрать. – Адрес скажи. Голос Кира совершенно неузнаваем. На первый взгляд – все такой же ровный и безэмоциональный. И совершенно по-новому мертвый. – Адрес фонда? – Клиники, в которой ты находишься. Я приеду. – В этом нет никакой необходимости. – Тереблю край халата. – Все уже позади, – закусываю губу, чтобы не свалиться в истерику. – Адрес скажи, – повторяет настойчивей Кир, тяжело и часто дыша. – Анечка, ну как ты? – заглядывает врач, до того как я успеваю ответить. Разговаривает Римма Борисовна зычным командным голосом, и Кирилл ее слышит прекрасно. Отчего его дыхание обрывается вовсе. – Получше, спасибо. – Вот и хорошо. Сейчас тебя откапаем. Полежи еще с часик. И можно будет вставать. – Да, конечно. Спасибо. – Аня! – тихо напоминает о себе сопляк. – Извини. Меня тут отвлекли немного. О чем мы говорили? – Назови адрес клиники. Называю и отключаюсь. Поворачиваюсь к стеночке. Свернувшись калачиком, прикрываю глаза. Живот уже не тянет так сильно. Действует лекарство. По всей вероятности, у того еще и седативный эффект. Меня жестко клонит в сон. Я даже успеваю задремать, когда меня будит звонкий визг шин под окном. Почему-то даже сомнений не возникает, что это Кирилл. Следом хлопает дверца, и, кажется, даже будто я слышу его шаги, когда еще не могу их слышать. Дверь открывается. Я замираю, зажмурившись до разноцветных кругов. – Анна Сергеевна, капельница. Разворачиваюсь на спину. Девочка-медсестра тащит за собой треногу с уже установленной системой. После находит вену и втыкает иглу ровно в тот момент, когда дверь вновь распахивается. Настежь. Кир застывает в проеме, упираясь в косяки ладонями. Во вчерашнем измятом костюме, который он, по-видимому, не снимал, и с почерневшим осунувшимся лицом выглядит сопляк просто кошмарно. Я прикрываю веки и начинаю медленно и глубоко дышать, душа на корню жалость. – Посторонним сюда нельзя! – Я не посторонний. – Это папа. – А, – улыбается медсестричка. – Тогда проходите. – И, видно, наконец, рассмотрев Кирилла как следует, тихо добавляет: – Вы так не волнуйтесь. Все хорошо. Так бывает. И он, конечно, понимает это по-своему. Закрывает глаза… Дергает крыльями носа и резко затыкает рот кулаком. – Может, успокоительного? – хлопает ресничками ничего не понимающая девица. – Нет! – отшатывается Кирилл. У того с лекарствами своя отдельная история. Не думаю, что хоть когда-нибудь он заставит себя прикоснуться даже к самым невинным препаратам. Мальчик мой. Мой раненый мальчик... Что ж так сложно с тобой? – Ну, тогда я пойду. Если что – жмите на кнопочку. Мы остаемся одни. Кирилл обводит невменяемым взглядом крошечную палату и подтаскивает один единственный стул к койке. Садится. Остекленевший взгляд замирает на моем животе. – Почему ты меня не дождалась? – Твое присутствие ничего бы не изменило. – Жестоко. – Как заслужил. Пацан тяжело сглатывает. Несколько раз шевелит губами, но как будто не может себя заставить спросить. Или справиться с голосом. Я опять зажмуриваюсь. Не жалеть! Не жалеть! Не жалеть! Это никому из нас сейчас совершенно точно не нужно. – Не работает. – Что? – Вот это… Ни черта не работает, – хрипит Кир, но мне понятней не становится. Смотрю на него во все глаза. А тот меня как будто не видит. И разговаривает сам с собой. – Думал, если ты это сделаешь… Я тебя возненавижу, – задыхается. – Даже облегчение испытал, дурак. А теперь смотрю и понимаю – ни черта. Ни черта это так не работает. Не лечится… Ничем. Знаешь, к каким выводам я прихожу теперь? – К каким? – Может, это не такая уж и высокая цена, если ты согласишься начать все заново. Только я пока не знаю, что делать с этой пустотой. – Кирилл берет мою слабую руку и прикладывает к своей груди. – Вот тут. Она когда-нибудь заполнится, как думаешь? А я не думаю. Я плачу. – Больно? – Пиздец просто, Аня. Сдыхаю. – Мне тоже больно. Каждый раз. Когда ты мною вот так играешь. Мне больно, Кирилл. И страшно. Ведь никогда не знаешь, как далеко ты сможешь зайти. – Я ничего такого не хотел, – вскидывается он. Грудная клетка ходит ходуном. Мы оба обнажены, как нервы. – Не хотел ни страха, ни боли. Только любить. Радовать. Заботиться о тебе. Трахать. – Да уж куда без этого? – истерично всхлипываю. – Никуда, – отвечает на полном серьезе. – Я тебя хочу постоянно. – Я тебя тоже. Разве ты этого не чувствуешь? Я вся твоя. Давно вся. Так почему же ты это с нами делаешь? – Может, потому, что не могу поверить? Столько лет, Аня. Я столько лет к тебе шел… Наш разговор прерывает короткий стук в дверь. – Я проверю капельницу. Как себя чувствуете? Живот тянет? Прислушиваюсь к себе. – Нет. Вроде бы все прошло. – Тонус в матке – довольно распространенная история в первом триместре. Вы у нас мамочка опытная, знаете, как оно. Так что больше отдыхайте, меньше нервничайте. И все будет хорошо. Да, чуть не забыла. Здесь обходной. Нужен для постановки на учет. Вы же у нас будете вести беременность? Я ничего не путаю? – Нет, – качаю головой из стороны в сторону, а сама глаз не свожу с Кирилла, ведь это зрелище я не променяю ни на что. Вообще ни на что в этом мире… Он сглатывает, он моргает. Он трет лицо. Он мечется взглядом между мной и медсестрой. И по мере того, как до него доходит, все сильнее дрожит. – Аня… – сипло. – Что, Кирилл? – слизываю слезы с губ. – Ты специально, да? Специально ввела меня в заблуждение? – Не нравится? – Он по-детски резко мотает головой. – Мне тоже. – Зачем? Я же в аду горел! – Как и я, мой хороший, как и я… В аду плохо. Теперь ты знаешь. – Это такой урок, да? – хрипит, хватая ртом воздух. – Да. Вот такой урок. На случай, если тебе вдруг захочется по мне ударить, знай – я буду лупить в ответ. Как думаешь, чем все в итоге закончится? – Мы все к хуям расхерачим. – Вот именно. Разве ты об этом мечтал? Кир ведет головой из стороны в сторону. Сползает со стула задницей на пол. Обнимает руками затылок и начинает раскачиваться. Горло сжимает страх, что я передавила. Все-таки у него хрупкая психика, а я ведь бронебойные пустила в ход. Помимо воли горько всхлипываю. Кир, все так же сидя на полу, отводит одну руку и безошибочно накрывает низ живота: – Т-щ-щ. Тебе нельзя… нервничать. – Так не нервируй, – истерично смеюсь я и тут же осекаюсь, когда его пальцы проникают под резинку штанов, в первый раз вот так меня касаясь. Нас… Невозможно сладкое щемящее чувство. – Не буду. А сам все так же сидит, на меня не глядя, обхватив голову… Чуть сдвигаюсь, чтобы до него дотянуться. В носу щекочет. И хоть я знаю, что это невозможно, несколько тысяч клеток внутри меня еще попросту не способны на это, но кажется, что наш с Кириллом малыш тянется к рукам папочки. Это самый трогательный момент в моей жизни. Даже с первой беременностью все обстояло не так. Виктор ей не очень обрадовался. А тут… Боже, Кир аж вибрирует. – Ты как? – шепчу, зарываясь пальцами в его волосы. – Херово. Дай мне минутку. – Я не хотела. Но не знала, как еще до тебя достучаться. Кирилл кивает, давая понять, что все он понимает, и медленно встает на колени, чтобы, не глядя в глаза, уткнуться лбом в мой живот. – Тебе удалось. Я все понял. Теперь мы можем вернуться домой? – Сначала я хочу для себя кое-что прояснить. – Валяй. – Этот ребенок… Он для тебя просто шанс укрепить наши отношения? Насколько ты в реальности хотел бы сейчас стать отцом? На самом деле этот вопрос – тоже проверка. Пусть ответ уже мало что изменит, но все же я хотела бы знать. – Когда я подменил ту таблетку… – шепчет Кир, задевая губами кожу. – Это был порыв, понимаешь? Я не думал вообще ни о чем. Просто поддался панике. Голосу, что гремел в ушах и подхлестывал это сделать. Потом, когда я понял, что все получилось… Нет, скорее когда ты сказала, что решила избавиться от ребенка, я… Ань, он же ты и я. Он – мы вместе. Моя самая большая мечта. Как я могу его не хотеть? Да я чуть не сдох. Ты не представляешь, чего мне стоило тебе позволить это сделать… – Так почему же все-таки позволил? – Потому что ребенка я мог потерять, а тебя – нет. – А в итоге сохранил нас обоих. – Не знаю. Я сохранил? Он, наконец, поднимает глаза. А они красные, воспаленные… Как будто он из последних сил сдерживает разъедающие их слезы. – Не сомневайся даже. Ты этим очень сильно облегчишь нашу жизнь. – Просто поверить, да? – улыбается криво Кирилл. Я ерошу его волосы и киваю. – Но мы с Аришей все же поживем немного в квартире. – Зачем? Ну, вот опять! Сходу в стойку. – Затем, что я пообещала ей культурную программу перед школой. Сорвала с места. Не могу же я менять планы по сто раз на день. – Какая программа? У тебя, блядь, угроза. Ты будешь лежать в кровати, пить сок из сельдерея и морковки… – Кир… – … и беречься. Кажется, я все-таки рано радовалась, недооценив свое положение и склонность Кирилла к контролю. – Из сельдерея и морковки? – кривлю губы. – Почему из сельдерея, господи? – Потому что полезно. – Не сходи с ума. Мы же это обсудили, Кир. Не души меня! Кирилл шумно выдыхает, обдавая нежную кожу дыханием. Трется щекой. – Я же такой, Ань. Мне нужно, блядь, понимать, что все под контролем. Я знаю. И кайфую от этого во многих, многих моментах. – Просто не борщи, – сдаюсь. – Нужно обсудить, что для тебя приемлемо. Походы к врачу и на УЗИ, обследования… Это не обсуждается. Я буду рядом. – Хорошо, – улыбаюсь, безмятежно пялясь в потолок. – Мы поженимся. – Ла-а-адно. – На случай экстренных ситуаций… Если что-то пойдет не так, и встанет вопрос, кого спасать – тебя или ребенка, в приоритете всегда будешь ты. – Боже, Кирилл, о чем ты думаешь? – Обо всем. Я должен это контролировать. – Псих, - беззлобно фыркаю. – Ладно. Но таких ситуаций не будет. Я ведь здоровая молодая женщина. К тому же это не первые мои роды. Вот просто уже расслабься. – Питание, отдых, прогулки. Правильность выполнения предписаний врача. Это все я буду отслеживать. – Будешь гулять со мной? – дразню, зная, что вряд ли у него появится время на прогулки с нами. А я бы, между прочим, не отказалась от его сопровождения! – По мере возможности. – Сколько книг про беременность и роды ты уже прочитал? – закидываю удочку. – Сейчас? Или когда ты ходила беременная Аришей? – А ты и тогда это делал? – приподнимаюсь, открыв рот. Кир, продолжающий гладить живот, ведет бровью. Собственно, а чему я удивляюсь? Почему я не догадалась? Это же именно Кирилл вытаскивал меня на улицу в любую погоду, даже когда меня саму одолевала лень. Это он гонял меня в бассейне. И это он методом проб нашел блюда, от которых меня не тошнило. Душила ли меня его забота тогда? Боже, нет. Я вообще только сейчас поняла, что Кир взял на себя все то, что Виктор не захотел. Кир чуть приподнимается и с жадностью проходится носом, вбирая мой аромат. Его глаза натуральным образом подкатываются от удовольствия. Псих. Кто еще будет так реагировать? Но какой же это кайф, а? В палату опять входит медсестра. Интересуется самочувствием. Вынимает иглу. – Ну что? На сегодня все, Анна Сергеевна. – Может, ей лучше остаться здесь? – Кир! – возмущаюсь. – В этом нет необходимости, я в порядке. Вижу, как он борется с собой. Давай же! Давай… – Ладно. Я тебя отвезу. После капельницы не нужно садиться за руль. Компромиссы, да? Ладно. Усмехаюсь в плечо. – Хорошо. Отвезешь. Но в квартиру. ЭПИЛОГ Три года спустя Нет. Я не могу сказать, что Кирилл изменился. Это просто нереально. Та история с подменой таблетки не стала последним его косяком. Где-то на середине беременности я узнала, что в ментовку Кирилла таскали вовсе не потому, что он находился под подозрением. Напротив. Он активно помогал следствию вывести на чистую воду давнишнего партнера Виктора, с которым у того случился конфликт. Хотелось ли мне его убить в тот момент? Очень. Хотелось ли мне от него уйти? Нет. Жизнь была неласкова к этому мальчику. Я понимала, зачем он снова и снова меня проверяет. И как сильно боится потерять. Люся оказалась права. Дело в личных пределах. У меня они достаточно гибкие. Выходки Кирилла меня особенно не травмируют. Это какие-то точечные моменты, которые никоим образом не перечеркивают моего счастья. О, да господи! Если это цена за то, что Кир до сих пор вот так на меня смотрит… Пожалуйста! Я готова ее платить. Тем более что за эти годы мы уже до того друг в друга вросли, что я его попытки мною манипулировать считываю слету. И пресекаю. Это ведь тоже важно. Да и Кир не жестит. Он одержим благополучием нашей семьи. Для него мы – наивысшая ценность. Иногда мне кажется, что он так сильно равнодушен к другим людям лишь потому, что его просто не хватает ни на кого кроме нас. Я и дети заменяем ему весь мир. Мы и есть его мир, да… А там, за пределами – все остальные. Мне с ним спокойно, не страшно и очень-очень хорошо. Я не могу представить своей жизни без этого мужчины. Мне жаль всех женщин, которые не испытали такой любви. Я не знаю, здоровой ли. И мне откровенно плевать, как бы это расценили психологи. Я вообще все больше склоняюсь к мысли, что нездоровы как раз те люди, которые довольствуются суррогатом, которого хватает максимум на несколько первых лет. Все относительно, да… Наша жизнь не приемлет категоричности. Есть опыт поколений. Его, конечно, бессмысленно отрицать. Но есть и исключения. Их много. Вот почему у каждого свой путь. Мой путь таков. И я не хочу никакого другого. Ванька с громким чмокающим звуком выпускает грудь. Кирилл отрывается от экрана ноута. – Все? – Да. Это был последний раз. Я откормила больше двух лет и твердо решила с завтрашнего дня прикрыть молочную кухню. Это сложный момент для любой мамочки. А для меня особенно, потому что Кир… Кир очень любит наблюдать за тем, как Ванька кормится. У него на этой почве еще один пунктик. – Переживаешь? Он откладывает Макбук и подходит ближе, чтобы забрать спящего сына. Наблюдать за этой парочкой – мое излюбленное занятие. Даже при большом желании я бы не нашла своим детям лучшего отца. Он просто идеален: ласков, терпелив, заботлив. А насколько возмужавший Кирилл красив... Я бы, наверное, сошла с ума от ревности, не будь он так одержим мною. – Немного. Думаю, может быть, зря мы решили уехать. – Ань, ты переживаешь гораздо больше Ивана. Поверь. – Кир разговаривает со мной, а смотрит на спящего сына. В этом случае гены Воржевых причудливым образом переплелись с моими. У Ваньки мои иссиня-чёрные волосы и цвет глаз. Но черты лица и фигура – Кирилла. В день, когда сын родился, Кир плакал… Впрочем, может, это я его довела. Были майские праздники, девочки в магазине зашивались, и я вышла за прилавок им в помощь. О! Кирилл рвал и метал. Шипел. Злился. Пугал меня тем, что там я и рожу. Но ведь отпустил! И пусть роды действительно начались в магазине, родила я, как и положено, в заранее выбранной клинике. Улыбаюсь, вспоминая тот день. – Да, наверное, ты прав. – Я всегда прав. Иди отдохни. Я его уложу. Бросаю взгляд на свой планшет, который отложила, чтобы покормить сына. Кир иронично вздергивает бровь. Знаю-знаю. Я тоже очень много работаю. Но ведь он сам в этом виноват! И его тяга ко всему масштабному. Я еще находилась в процессе открытия первого магазина, как Кир поручил своим ребятам разработку приложения маркетплейса. Мы очень быстро расширились. Теперь у нас сеть магазинов с доставкой в крупнейшие города, и, судя по темпам, с которыми мы растем – это не предел. Сама не поняла, как маленький бизнес для души превратился в… это. Но с Кириллом иначе нельзя. Если он за что-то берется, то это сразу приобретает такой размах, что ух! Выхожу из кабинета и, пройдя по коридору, попадаю к нам в спальню. В новом доме мы живем вот уже год. В нем один этаж. Четкие геометрические формы. Много дерева и стекла. Одна из стен в нашей спальне – видовая. Из нее открывается панорама на лес. Никакой помпезности. Все очень лаконично и стильно. Но при этом живо и по-домашнему. Здесь уют ощущается по-другому. И привносят его не подушечки и шторы с оборками, а мы сами… Необъяснимым витающим в открытом пространстве теплом. Я принимаю душ и выхожу в тот момент, когда в спальню заходит Кир. Гляжу на поднос в его руках. – Шампанское? – Ты бросила кормить, – хищно оскаливается и ставит поднос на прикроватную тумбочку, крепящуюся прямо к стене и будто парящую в воздухе. – Предлагаешь это отметить? – Угу. Кирилл снимает футболку через голову и, провокационно играя мышцами, подходит ближе. – Возмужал, – шепчу я, касаясь дрожащими пальцами косых мышц на его животе. – Нравится? – Ты же знаешь. Кир задумчиво потирает мой сосок через чуть влажноватую ткань халатика. – Подожди, я хотела зайти к Арише. Нужно их с Димкой разогна-а-ать, – томно протягиваю, потому что Кир и не думает останавливаться. – Не то опять будут переговариваться до ночи. – Я уже вырубил ей интернет. И пожелал спокойной ночи. – Строгий папочка. – Томно запрокидываю голову. – Ей десять. Как-то рано она влюбилась. – А сам… – шепчу я. – Мне было тринадцать! – возмущается сопляк, сдвигает ткань и осторожно прикусывает вершинку. После двух лет кормления соски загрубели. И требуют гораздо более сильной стимуляции, чем раньше. Что Кирилла только больше заводит. – М-м-м, вкусно. Молочная девочка. – Прекращай, извращенец. – Фыркаю. – Пиздец как вкусно. – Валит меня на кровать. – Как думаешь, девяти месяцев тебе хватит, чтобы отдохнуть? – Чего? Кир! Ты совсем?! Нам что, двоих детей мало? – Угу. – Кирилл оттягивает вниз резинку на домашних брюках и с силой проходится ладонью по заряженному стволу, зная, как меня это заводит. – Давай сделаем Ваньке братика. – Кир, – дрожу. Мы это, конечно, обсуждали, но так… в отдаленной перспективе. – Три года разницы – самое то. Зачем больше? – Давай еще раз все обдумаем! – сбивчиво шепчу я, отползая на заднице к изголовью. – Подумай. Я никуда сегодня не собираюсь спешить. Он настигает меня, закидывает ногу на бедро и с силой погружается. Это запрещённый прием, но вполне в его духе. На остатках воли щиплю наглеца за поджарую задницу. – Ауч! Детка! – Никогда не оставляешь мне выбора, да?! – Скажешь выйти – выйду. – Обжигает голодным взглядом и бьет-бьет-бьет в ту самую сладкую точку, не сводя одержимого взгляда от места, в котором мы соединяемся. Боже… Я всхлипываю. Полосую его спину ногтями. Это всегда так остро… Так остро, каждый чертов раз на разрыв. – А-а-а! – сжимаю зубы на хорошо прокачанной трапеции мужа. – Выходить? – цедит сквозь стиснутые зубы, а мне так хорошо, что я, уплывая, двух слов связать не в силах. – Аня, блядь! Выходить? Обнимаю его за плечи. Целую в подбородок, ласково прикусываю зубами. – Нет уж, оставайся. Надо же как-то его поощрить за терпение. Кир догоняет меня тут же. Сливает свой кайф, глядя потемневшими расфокусированными глазами. – Спасибо. – За что? – падает сверху, трется… – За то, что на этот раз спросил. – Я понял, что путем переговоров от тебя можно получить гораздо больше ништяков, – нагло заявляет сопляк. – Какой умный мальчик, – улыбаюсь, ероша его влажные волосы. – Любишь меня? – Каждую секунду своей жизни. – Значит, года через три еще и за дочкой сходим. – Эй! – смеюсь. – Ариша хотела сестру. – Все, Воржев, заткнись. Не заставляй меня жалеть, что я на третьего согласилась. – Ладно-ладно. Мы это потом обсудим. От автора: друзья, вот и завершилась очередная книга. Спасибо, что прошли этот путь со мной. Спасибо за ваши комментарии, лайки, награды и добрые слова - они очень мотивируют. Не забудьте подписаться на меня на сайте, чтобы не пропустить новинки. Например, только что запущенную "Хорошая девочка". Люблю вас. "Не знаю, как у твоей кофейни пошел бизнес, но если ты не перестанешь использовать в рекламе фото моей покойной жены, я просто ее сожгу"… Интернет-знакомство Сергея с Сарой началось не лучшим образом. Сергей подумал, что перед ним бессовестная мошенница, а Сара уверилась в мысли, что жизнь подкинула ей встречу с очередным скудоумным мужланом. Конечно, они оба ошиблись. И даже почти сразу же с тем разобрались. С этого, кстати, и началось самое интересное.