– И что со мною будет? – спросил я дрожащим от страха голосом. До того испугался, что плеснул чаем на стол. Тут же отставил чашку в сторону и принялся вытирать образовавшуюся лужицу рукавом.

– Выпороть бы тебя по-хорошему, только пользы от того не будет: ни моим казачкам, ни твоей заднице, - задумчиво произнес Малага. – Так где говоришь, живешь?

Ничего подобного я не говорил, поэтому сразу напрягся. Мысли бешенным вихрем закрутились в голове, пытаясь отыскать правильный вариант ответа. Назвать адрес пекарни было плохим решением. Тогда что остается?

Немного помявшись, я все же нашелся:

– На крыше.

– Меня не интересуют подробности, - атаман недовольно поморщился, - что за район?

– Ну так это… недалеко от центральной площади. В десяти минутах ходьбы от квартала Желтых Фонарей.

– Сермяжка?

– Можно и так сказать.

– Так можно или сказать?

Малага начал злиться, и я поспешил объясниться:

– Среди местных принято говорить «центровая», а «сермяжкой» нас обыкновенно чужаки кличут.

– Вроде меня?

– Вроде вас или городских богатеев.

Щека атамана дрогнула, словно в нервном тике. Ну все, сейчас точно прибьет. Я вжал голову в плечи, ожидая удара. Но щека атамана вновь дрогнула, за ней другая и Малага зашелся в каркающем смехе. Странно это было, потому как я ни разу не шутил.

– Ну ты даешь, парень. Ставить атамана малажского вровень с городскими мажорами? Всякое в жизни случалось, но такого....

Смех оборвался столь же неожиданно, как и начался.

– И часто в ваши края наведываются богатеи? – спросил он уже серьезно.

Пришлось рассказать про дорогие автомобили на улицах Сермяжки. Городские приезжали в трущобы не красотами любоваться. Подобного чуда у нас отродясь не водилось, зато была дурь, кокс, хмурый и прочие радости жизни. Наркотой барыжили в Фавелах, имеющих на то монопольное право. Бизнес хоть и процветал, однако имел ряд существенных недостатков, самым главным из которых были сами Фавелы - их не любили, их ненавидели, их боялись.

Восточная часть поселка больше напоминала цыганский табор, но не тот ухоженный и красивый из фильмов, а настоящий с грязный фасадом, завешанным цветастыми тряпками. Здесь говорили на горячительной смеси трех языков, называли первого встречного братом и тут же норовили забраться в карман. Тюфяков местные разводили по полной программе: обворовывая и норовя всучить совершенно ненужный товар. Случалось, что люди приезжали за фарами от старенького Студебекера, а уезжали с пузырьком чудодейственного лекарства. И даже в толк взять не могли, к чему им это и главное, когда успели купить? Бывало, что товар демонстрировали один, а упаковывали другой, производя подмену с ловкостью карточного шулера. А уж сколько карманных краж совершалось каждый день. Жандармерия отказывалась принимать заявления, на все жалобы отвечая одно: «а что же вы хотели, голубчик? Знали, куда ехали».

Фавелы заслужили свою дурную славу, оттого и редко принимали гостей. Городские норовили выбрать место потише, да понадежнее. Вот тут и всплывала серая зона, среди прочих известная как Сермяжная или Сермяжка. Она предлагала тот же перечень товаров, что и Фавелы, но без навязчивого испано-португальского колорита. Тут тебе и запчасти с угнанных авто, и контрафактная продукция всех видов, и наркота в изобилии… Только наивные полагали, что здесь не обсчитают, и не подсунут пакетик сушенного чертополоха вместо травки. Всякое случалось, но с размахом куда меньшим и сервисом, более привычным для русского человека.

Забавляли эксперты из числа городских, на полном серьезе рассуждающие о том, где качественнее дурь в Фавелах или Сермяжке, не понимая, что всей наркотой в трущобах заправляют одни люди, попросту сменившие вывеску и нанявшие барыг из числа славян. Говоря языком дельцов – открыли филиал, самый известный из которых находился у Южных ворот.

Еще одна точка была на рынке, прямо за прилавком, торгующим овощами. Другая в Корчажном переулке, недалеко от Гринькиного дома. Была и четвертая, в облезлом киоске с надписью «починка обуви». Но в начале осени что-то пошло не так и ларек спалили вместе с продавцом.

Атаман слушал меня не перебивая, а в самом конце спросил:

– Теперь понимаешь, что я от тебя хочу?

– До чего тут непонятного, - пробубнил я, – стукачом сделать хотите.

– Ты не прав… Мне нужен не стукач, а свои глаза и уши.

– Но это и есть стукачество.

Атаман повертел в руках пустую чашку, но чая наливать не стал. Вместо этого окинул меня долгим внимательным взглядом. Дед Пахом имел такое обыкновение, когда занимались грамотой. Но то дед Пахом, он малолетнего пацаненка наукам учил, а этот чего изобразить пытается?

– Знаешь, кто такой Одзаки?
– спросил наконец Малага, отставив в сторону бесполезную чашку.

Я удивился подобному вопросу. Каждому мальчишке было известно, что Одзаки настоящий герой. Про него даже крутой боевик сняли - «Рассвет на Цусимой» называется, с Юзефом Савицким в главной роли. Я три раза ходил на него в кинотеатр, когда были живы старики. Деду Пахому, правда, не понравилось. Он долго плевался, а на вопрос что не так, ответил коротко: «чепуха». Меня же наоборот захватили многочисленные сцены погони, взрывы и эпичная драка в финале на самурайских мечах.